— Мистер и миссис Николлс, — со всей подобающей случаю степенною церемонностью доложил викарий, и привратник незамедлительно открыл ворота.
— Добрый день, Джеймс, — сказал мистер Николлс, когда они с Шарлоттой оказались в пределах усадьбы О’Келли, — Вам, вероятно, доложили, что мы с супругой ненадолго остановимся у дяди Брайана и тети Розы?
Увидев племянника своих господ, седовласый привратник моментально расплылся в улыбке. Шарлотта с гордостью отметила, что улыбка эта была отнюдь не выражением подобострастной услужливости, а знаком искренней радости и расположения.
— О, мистер Артур! — с чувством проговорил старый слуга. — Как вы повзрослели! Стали настоящим мужчиной!
А ведь я помню вас еще резвым мальчишкой лет восьми, когда вы только появились в этом доме. Вы всегда глядели на нас, слуг, не свысока, как иные господские отпрыски, и не считали нас, что называется, людьми второго сорта. Вот за это-то человеческое отношение ко всем стоящим ниже, мы и любили вас, да, мистер Артур! Помню, как вы вставали ранним утром с первыми петухами и отправлялись на кузницу в соседнюю деревню, а возвращались в дом поздним вечером, когда уже солнце клонилось к земле. А ведь даже дети прислуги брезговали кузнецким делом и предпочитали более благодарную работу!
— Ладно, ладно, Джеймс, — прервал эти сентиментальные старческие излияния викарий, — я тоже очень рад вас видеть! Будьте добры, доложите хозяевам о нашем приезде.
Привратник снова добродушно улыбнулся и произнес:!
— Ну что вы, мистер Артур. Ваша тетя и ваш дядя уже давно с нетерпением ожидают вашего прибытия. Мне вовсе не нужно о вас докладывать. Позвольте я провожу вас и вашу милейшую супругу в дом. Ах, да! Я забыл поздороваться: с почтенной леди! Добрый день, сударыня, и, Бога ради, простите старика Джеймса за столь досадную оплошность.
— Я охотно прощаю вас, Джеймс, — живо отозвалась Шарлотта.
Они вошли в дом, где их немедленно встретила прелестная молодая горничная и, приняв шаль и чепец Шарлотты, а затем верхний плащ и цилиндр мистера Николлса, любезно провела супругов в гостиную.
Щуплый седовласый старик с короткими белоснежными усами и маленькая худощавая старушка интеллигентного вида тут же поднялись навстречу гостям. Мистер Николлс горячо обнял своих постаревших, но, по всей видимости, не утративших жизненного тонуса родственников и с величайшей гордостью представил им свою жену.
— Супруга нашего милого Артура для нас все равно, как дочь. Не правда ли, Брайан? — сладко проворковала старушка, — Ты совершенно права, Роза, — добродушно отозвался старик и, приветливо улыбнувшись Шарлотте, обратился к ней: — Добро пожаловать, дорогая миссис Николлс. Отныне это ваш дом, а вы с Артуром — наши любимые дети.
— Вы, конечно, устали с дороги, — сказала тетя Роза, — Брайди, наша горничная, проводит вас в вашу комнату. Через час мы ждем вас к обеду.
— Должен предупредить вас, — добавил дядя Брайан, — что к обеду, возможно, соизволит спуститься еще одна наша гостья. Ее просили принять здесь наши друзья, которые были знакомы с ее родней по материнской линии, и мы, конечно же, не могли им отказать. Признаться, эта наша гостья — весьма странная особа. О ее жизни нам мало что известно: она почти все время молчит — так что нам с Розой едва ли удается вытянуть из нее хоть словечко. Наши друзья утверждают, будто бы их протеже знатна и богата. Поговаривали даже, что она стала женой некоего английского герцога. Представляете, мои дорогие? Впрочем, я весьма склонен в этом усомниться. Ни одежда, ни манеры этой дамы, ни ее поведение — ничто не выдает в ней принадлежности к столь высокому рангу. Однако, клянусь Богом, в этом бледном, словно призрак, и вечно печальном создании есть какое-то особое непостижимое очарование. Очарование таинственной мрачности. А ты что скажешь по этому поводу, Роза?
— Могу сказать лишь, что мне наша гостья симпатизирует, несмотря даже на все ее причуды. А причуд у нее, действительно хватает — здесь Брайан прав. К примеру, она не всегда пунктуальна. Может явиться к столу через час или два после всеобщего завершения трапезы, а может вообще запереться в своей комнате на целый день — смотря по ее настроению. Но она никогда не станет просить еду в неурочное время. Она лишь подойдет к столу, сядет на свое место и тихо спросит горничную, позволено ли ей будет получить какую-нибудь еду. Мы с Брайаном настаиваем, чтобы Брайди всегда сохраняла для нашей гостьи все, что ей причитается. Правда, пару раз случалось, что к нам неожиданно заезжали знакомые и оставались на обед, а наша гостья как раз не являлась к столу. Когда же она приходила, все наши запасы уже были съедены. Но эта почтенная госпожа не проявляла ни малейших признаков недовольства покорно благодарила Брайди, желала нам с Брайаном доброго вечера и снова возвращалась наверх в свою комнату. Что же касается странностей этой женщины, то их вполне можно понять и извинить: судя по всему, она вдова и, похоже, совершенно убита своим горем.
— А как зовут эту женщину? — спросила Шарлотта, потрясенная последними известиями до глубины души. Она могла поспорить, что знает, о ком идет речь. Хотя из всех ее знакомых описанию супругов О’Келли соответствовала лишь одна особа, но это соответствие было совершенным.
У пасторской дочери почему-то не возникло сомнений, что странной гостьей в этом доме была не кто иная, как; светлейшая леди Хитернлин.
— Нашу гостью зовут Кэтрин, — подтверждая догадку Шарлотты, ответила миссис О’Келли.
— А как звучит ее полное имя? — продолжала допытываться Шарлотта.
— Она никогда нам его не называла, — сказала миссис О'Келли. — Хотя, погодите-ка… наши знакомые, которые просили нас принять эту женщину, как-то ее представили… Но теперь я что-то не припомню, как именно…
— Леди Хитернлин? — напрямик спросила пасторская дочь.
— Ну что вы, миссис Николлс, — дружелюбно откликнулась тетушка Роза, на губах которой заиграла снисходительная улыбка, — нам называли совсем другое имя. Не столь пышное, я бы сказала.
— Быть может, миссис Моорлэнд? Или… — продолжала Шарлотта, внезапно побледнев, но все же решилась закончить фразу: — Или Лонгсборн?
— О, нет, моя дорогая. Нашу гостью представили под какой-то совершенно простой ирландской фамилией. Впрочем, это вовсе не наше дело, поэтому я даже и не запомнила столь незначительную деталь.
— Если почтенная миссис Николлс изволит проявлять столь бурный интерес к имени нашей гостьи, то, полагаю, у нее будет возможность спросить ее об этом лично, — вставил Брайан О’Келли. — Брайли! Сделай милость, проводи нашего Артура и его прелестную супругу в их комнату.
Горничная сделала восхитительный книксен и проворно направилась вверх по гранитной лестнице, пригласив супругов Николлс следовать за ней.
Комната, предоставленная новобрачным, оказалась небольшой, но очень уютной и обставленной со вкусом. В дальнем ее конце располагалась большая сосновая кропать, застланная роскошным голубым пледом в тон изящных тюлевых занавесок, обрамлявших высокие двухстворчатые окна. Подле кровати стояла миниатюрная лакированная шифоньерка, украшенная вылепленной из глины фигуркой святого Патрика, принесшего в Ирландию христианство. Шифоньерка с фигуркой затейливо отражалась в широком овальном зеркале, вделанном в противоположную стену.
— Интересно, какой святой будет здесь нас охранять? — шутливо поинтересовался мистер Николлс, — Достопочтенный Патрик Бронте, который нипочем не даст вас в обиду, где бы вы ни находились, или же отважный «Красный Падди», некогда бдительно стороживший вашу славную бабушку, теперь же решивший облагодетельствовать своим строгим надзором и ее милейшую внучку?
— Похоже, и тот и другой, — отозвалась Шарлотта в тон своему супругу.
Однако веселое оживление, охватившее пасторскую дочь при осмотре комнаты, было недолгим. Она вдруг резко помрачнела, погрузившись в свои тревожные мысли.
— Что с вами, дорогая? — озабоченно спросил викарий. — Вы думаете о той женщине, что неожиданно поселилась в этом доме, — о которой рассказывали дядя Брайан и тетя Роза? Вы подозреваете, что знаете эту даму, и это, по всей видимости, отчаянно беспокоит вас. Верно, любовь моя?
— Вы правы, Артур. Вероятно, я знакома с женщиной, о которой шла речь в гостиной, — ответила Шарлотта.
— И кто же она, эта ваша таинственная знакомая? — спросил мистер Николлс.
— К сожалению, эта тема слишком сокровенна, — категорично отозвалась пасторская дочь, — Я вынуждена хранить сведения об этой даме в секрете. Даже от вас. Вы ведь не обидитесь на меня, милый Артур?
— Нисколько, — сказал викарий, стараясь не терять самообладания. Однако по всему было видно, что недоверие жены его крайне огорчило. Он нервно походил по комнате, а затем уселся за длинный стол, стоявший в центре, и инстинктивно сжал ладонями голову.
Шарлотта, понимая, что в данный момент ей лучше не беспокоить мужа, а подождать, покуда гнев его не схлынет, тихонько примостилась в глубоком кресле между зеркалом, неизменно отражавшим глиняную фигурку святого Патрика, и великолепной ирландской печью, украшенной причудливыми зелеными изразцами.
Вскоре пасторская дочь услышала то, чего ожидала: частое прерывистое дыхание викария становилось ровным и глубоким, что являлось неопровержимым свидетельством того, что он понемногу успокаивался.
— Простите, дорогая, — промолвил он наконец. — Обещаю, что не стану более смущать вас вопросами об этой даме и никакими иными вопросами, которые по каким-либо причинам могут быть вам неприятны.
— Не сердитесь, Артур, — примирительно сказала Шарлотта и, подойдя к мужу, нежно поцеловала его в щеку, — Ну? — продолжала она в добродушно-шутливом тоне, — Надеюсь, теперь вы довольны?
— Теперь я у вас в долгу, сударыня, — заметил викарий, — и хочу незамедлительно вернуть ваш поцелуй с процентами!
С этими словами он заключил жену в объятия и горячо приник к ее губам в сладострастном поцелуе.
К обеду почтенные супруги Николлс спустились в самом благодушном расположении. Их тотчас усадили за длинный сосновый стол, покрытый белоснежной скатертью. На столе стояли несколько ароматно дымящихся блюд, и были разложены приборы на пять персон. Мистер и миссис О’Келли в парадных нарядах торжественно восседали во главе стола возле пышно задрапированного окна. Блюда еще не были разложены по тарелкам, так как все собравшиеся терпеливо ожидали последнюю участницу трапезы. Мистер О’Келли водрузил на стол большие песочные часы и властным тоном изрек: