— Она была предупреждена о прибытии новых гостей и на сей раз должна была явиться вовремя. Если после того, как последняя песчинка из верхней чаши часов перетечет вниз, эта особа не спустится к столу, мы приступим к обеду без нее.
Минуты текли в полном молчании. Наконец весь песок из часов оказался в нижней чаше. Брайан О’Келли степенно снял часы со стола, поставил их возле камина и, вернувшись на свое место, убежденно скомандовал:
— Брайди, разливай первое!
Служанка с готовностью исполнила приказание хозяина, и восхитительный лососевый суп в мгновение ока перекочевал из котелка в четыре узорчатые тарелки. Пятый прибор для первого остался пустым, но предусмотрительная Брайди идеально рассчитала порции и бережно сохранила в котелке законную часть супа для опоздавшей гостьи.
Две супружеские четы — О’Келли и Николлс — покорно принялись за еду.
— Вы впервые в Ирландии, миссис Николлс? — поинтересовался Брайан О’Келли.
— Впервые, — с непринужденной простотою ответила Шарлотта.
— И как вам нравится наша древняя земля? — продолжал свои дежурные расспросы мистер О’Келли.
— Я еще очень мало знаю Ирландию. В основном — из рассказов моего отца. Но первые впечатления весьма благоприятны. Похоже, здесь повсюду кипит жизнь!
— По мне, так самая главная достопримечательность нашего славного острова — это восхитительные утренние зарницы! — с внезапным воодушевлением произнес мистер О’Келли. — Рекомендую вам, дорогая миссис Николлс, как-нибудь не полениться подняться с утра пораньше, чтобы иметь возможность насладиться этим несравненным чудом воочию! Клянусь святым Патриком, нигде во всем мире не встретишь такие дивные зарницы, как в нашей благословенной Ирландии! — Брайан О'Келли прищелкнул языком, смакуя удовольствие, и, обильно полив свою порцию лососевого супа жирным коровьим молоком из стоявшей неподалеку крынки, Вдохновенно добавил: — Жаль, что вы не прибыли сюда в июне, когда наши зарницы особенно хороши! Но, смею час заверить, милейшая миссис Николлс, вы не слишком опоздали: июль — тоже время подходящее; особенно — первая декада.
— Благодарю вас, мистер О’Келли, — живо отозвалась Шарлотта, — Мы с Артуром непременно полюбуемся этим чудом природы. Не правда ли, дорогой?
— О, да! — преисполнившись восторгом, откликнулся мистер Николлс. — Честное слово, дядя Брайан прав! И вы вполне убедитесь, милая Шарлотта, что ирландские зарницы не сравнимы ни с чем на всем белом свете!
— В тебе говорит истинный ирландец, мой дорогой Артур, — с мягкой улыбкой заметила миссис О’Келли. — Кстати, милейшая миссис Николлс, — обратилась она к Шарлотте, — Артур писал нам о наличии в вашем роду ирландских корней. Стало быть, вы тоже отчасти ирландка?
— Вы совершенно правы, миссис О’Келли, — ответила Шарлотта, — Я ирландка ровно наполовину, благодаря своим достославным предкам по отцовской линии.
— Свой человек! — одобрительно кивнул в сторону новоявленной миссис Николлс мистер О’Келли. — Право слово, Артур: находясь в Англии, просто невозможно было сделать более верный выбор! К тому же, если верить твоему письму, сынок, твоя почтенная супруга — дочь англиканского пастора. Это очень хорошо. Мы с твоей тетушкой Розой воспитаны в подлинно пуританском духе, и нам было бы очень трудно смириться, если бы в нашу семью вошла еретичка.
Артур Николлс, вспомнив о родственниках бабушки Шарлотты, которые, по ее словам, были убежденными католиками, бросил на своего дядю предостерегающий взгляд, и мистер О'Келли предусмотрительно смолк.
— Вероятно, в Ирландии и по сей день живут ваши родственники? — осведомилась миссис О’Келли. — Мы будем рады нанести им визит, равно как и принять их в этом доме, если таково будет ваше желание, дорогая миссис Николлс.
— Насколько мне известно, — отозвалась Шарлотта, — у моего отца есть пять братьев и пять сестер. Некоторые из его братьев наведывались к нам в Гаворт, когда я была маленькой. Но теперь мы о них ничего не знаем, хотя, по всей вероятности, многие мои родственники по линии отца живут в Ирландии и поныне.
— Что ж, будем надеяться, что все они в добром здравии, — сказала миссис О’Келли. — Артур, дорогой, будь добр, передай мне соус из чеснока и укропа. Это моя любимая приправа, миссис Николлс, — с обворожительной улыбкою пояснила она Шарлотте, — Непременно отведайте этот соус, моя дорогая: он просто идеально подходит для супа из лосося!
Не успел племянник миссис О’Келли исполнить просьбу своей почтенной тетушки, как у входа в гостиную появилась высокая статная дама. Она была уже не молота — на вид ей можно было дать лет сорок — сорок пять, было в ее облике проглядывало нечто непостижимо-величественное, что мгновенно приковало к ней изумленно-восторженные взгляды сидевших за столом. Облачение дамы являлось неопровержимым свидетельством того, что ее постигло страшное горе. На ней был глубокий траур: длинное, почти доходившее до пола платье из черного муслина, из-под которого едва проглядывали черные кожаные туфли. Голову ее покрывал изящный капор, сшитый, по-видимому, из того же материала, что и платье; с верхней части капора свисала слегка откинутая вуаль, не изменявшая по тону всей ее одежде. Однако даже вуаль не могла скрыть поистине восхитительной благородной красоты этой женщины и, вместе с тем, ее безграничной скорби.
Шарлотта тотчас узнала эту великолепную статную фигуру, это нежное бледное лицо с глубоко посаженными изумрудно-карими глазами и тонкими, как лепестки розы, губами, эти незабываемые пышные локоны цвета воронова крыла, густой волной выбивавшиеся из-под капора. Все это могло принадлежать только одной женщине — той, что некогда блистала в высших кругах лондонского светского общества, к чьим ногам слагались златые горы и все драгоценные сокровища этого бренного мира. Несомненно, это была леди Хитернлин.
Вошедшая вскользь оглядела собравшихся за столом. Вернее, она смотрела словно бы сквозь обедавших, всем своим видом выражая совершеннейшее безразличие к благословенным участникам трапезы. Лишь когда ее печальный, исполненный меланхолического равнодушия взор обратился к Шарлотте, пасторская дочь тотчас уловила, как в глазах герцогини внезапно отразилась поистине безграничная теплота. Впрочем, это блаженное состояние, явившееся результатом достигшего наивысшей полноты гармонии зрительного контакта двух женщин, длилось не более мгновения. В следующий миг взор миледи незамедлительно приобрел прежнюю мрачную суровость и отчужденность.
— Прошу прощения за опоздание, — изрекла ее светлость загробным голосом.
— Кэтрин, милочка, — сладко проворковала миссис О’Келли, — все мы очень рады видеть вас в добром здравии. Позвольте представить вам наших новых гостей. Мой дорогой племянник Артур Николлс и его почтенная супруга, миссис Шарлотта Николлс.
Шарлотта готова была поклясться, что взгляд герцогини, обратившись в ее сторону, вновь потеплел, но теплота эта, как и прежде, тут же сменилась скорбным безразличием.
— А это наша уважаемая гостья, о которой мы вам говорили, — гордо сообщила миссис О’Келли чете Николлс, — миссис Кэтрин…
— Мак-Клори, — пришла ей на помощь сама странная гостья. — Можете называть меня Кэтрин Мак-Клори. Это одна из моих законных фамилий, и других я теперь не признаю.
Шарлотта, до сих пор едва владевшая собой, невольно выронила из рук вилку и нож, которыми дотоле делала отважные попытки расправиться с изысканным ирландским блюдом под впечатляющим названием «лангет из свинины под голуэйским соусом».
— Мак-Клори? — озадаченно переспросил Артур Николлс. — Но ведь эту фамилию носила бабушка моей милейшей супруги! Не так ли, дорогая? — обратился он к Шарлотте, продолжавшей пребывать в полном замешательстве.
— Вероятно, это случайное совпадение, — быстро проговорила новоявленная миссис Мак-Клори, — Здесь, в Ирландии, похоже, каждая десятая семья может похвастаться этой фамилией. Позволено ли мне будет отобедать с вами?
— Обед уже подходит к концу, — сухо заметил мистер О’Келли.
— Но вы же знаете, дорогая Кэтрин, мы всегда оставляем для вас лакомый кусочек. Так что, добро пожаловать к столу, — приветливо отозвалась миссис О’Келли.
— Благодарю вас, — холодно изрекла мрачная леди и быстро заняла за столом свое место, располагавшееся прямо напротив места Шарлотты.
Брайди услужливо хлопотала вокруг опоздавшей, заполняя ее пустовавшие тарелки с удивительной проворностью.
— И все же мне кажется чрезвычайно интересным столь очевидное совпадение, — как ни в чем не бывало продолжала развивать интересующую всех присутствующих тему миссис О’Келли. — Возможно, ваш супруг, дорогая Кэтрин, упокой, Господи, его душу, приходился кровным родственником почтенной миссис Николлс.
— Смею вас заверить, мой драгоценный супруг не имеет к вашей гостье никакого отношения, — язвительно процедила миссис Мак-Клори. — А теперь я была бы вам очень признательна, если бы вы позволили мне продолжить обед, не отвлекаясь на посторонние вещи. У меня нет ни малейшего намерения обсуждать кого бы то ни было из моих родственников и уж тем паче — родню моего супруга.
Шарлотта смотрела на свою давнюю приятельницу, словно сквозь призму густого тумана. Она никак не могла постичь, что же все-таки произошло с блистательной знатной герцогиней. Внешне миледи мало изменилась, если не считать ее траурного наряда. Та же безупречная осанка, те же восхитительные грациозные движения. Но во всем ее облике затаилась невыразимая вселенская скорбь. «Неужели Кэти и в самом деле овдовела? — спрашивала себя Шарлотта. — И теперь убита горем по поводу печальной кончины своего светлейшего супруга?»
Но тут она отчетливо вспомнила свою последнюю встречу с герцогской четой на лондонском приеме в доме у Теккерея. И вновь с первозданною ясностью представился пасторской дочери исполненный скрытой ненависти взгляд герцогини, которым она, не поскупившись в неприязни, одарила его светлость. Из этого воспоминания Шарлотте не составило труда заключить, что траур по герцогу Хитернлину не имеет никакого отношения к подлинной трагедии его дражайшей половины.