Дай руку на прощанье,
А слез не будем лить.
Есть дар — воспоминанье,
Давай его хранить.
Есть детское прозренье
И в нынешней поре.
Есть к миру снисхожденье
В его плохой игре.
Пусть досадит рассудку,
Пусть шутит, коль не лень.
Давай оставим шутку
И мы на черный день.
Пусть нам разнимет руки
Судьба. Чем спорить с ней,
Докажем, что в разлуке
Объятия сильней.
Любой восход багряный
И вечер голубой
Нас будут силой странной
Соединять с тобой.
Нам ночь напомнит море,
Вздыхая в тишине.
И сердце, сердцу вторя,
Утешится вполне.
Никто не в состоянье
Нам будет помешать,
Когда в душе свиданье
Отпразднуем опять.
— «Блаженны плачущие, ибо они утешатся!» — машинально произнес Артур Николлс, устремив проницательный задумчивый взгляд в необозримое пространство.
— «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят!» — отозвался из непостижимого небытия благозвучный, как сама Гармония, до боли родной, любимый голос.
— Аминь! — заключил умиротворенный зачинщик диалога, благоговейно прижимая к сердцу миниатюрный рукописный томик.
— Аминь! — тотчас пронеслось в ответ, точно настойчивое горное эхо, отдаваясь в опьяненном сладким дурманом сознании.
<…> В краю холмов какая скрыта сила? Какой любовью и бедой чреват?
Земля, что сердце к жизни пробудила, Вмещает все: и Божий Рай и Ад.[108]
Эпилог
— Наконец-то вы пришли, дорогая Джейн Люси! — загадочно улыбаясь, сказала Марта, когда я в очередной раз вернулась с долгой прогулки по бескрайним просторам сурового и величественного Гаворта. Мне безумно нравилось любоваться первозданными дикими красотами этой странной безлюдной местности, и я с каким-то особым, непостижимым для себя самой наслаждением совершала эти бесхитростные одинокие путешествия ежедневно.
Живая, энергичная Марта всегда встречала меня с прогулок с неизменной приветливой доброжелательностью. Однако на этот раз в ее облике и манерах я заметила нечто новое — какую-то торжественную таинственность, сразу же необычайно меня насторожившую.
— В чем дело, Марта? — спросила я, — Что-нибудь случилось?
— У нас гости, — без обиняков сообщила мне моя собеседница. — Если вы не будете возражать, я вас представлю. Собственно говоря, в каком-то смысле вы уже знакомы. Вы ведь, должно быть, не забыли ту почтенную даму, которую увидели в церкви в тот судьбоносный день, когда Предвечные Силы доставили вас в этот дом?
— Разумеется, не забыла, — ответила я, ничуть не покривив душой: в памяти моей неотвратимо встало красивое и благородное лицо женщины, стоявшей вместе с Мартой и Эммой подле гроба покойного хозяина пастората. И вот что странно. Тогда, в той необычайной ситуации, когда мое сознание было столь зыбким и ранимым, что я едва помнила саму себя, всецело поглощенная своим великим горем, это лицо мне виделось расплывчато, словно призрачное. Теперь же мой внутренний взор вдруг выхватил это лицо из недр моей памяти с такой отчетливой ясностью, словно меня внезапно наделили высочайшим даром свыше — даром божественного зрения.
Конечно же, я знала, кому принадлежит этот восхитительный в своей несравненной безупречности, поистине царственный лик, осененный дивным светом Господним. Несомненно, это была та, чью невероятную историю поведали мне волею случая попавшие в мои руки уникальные дневниковые записи. Та, кого я с неистовым тайным трепетом жаждала увидеть и узнать ближе, ибо самая сущность ее натуры, вопреки моим отчаянным попыткам постичь ее «с высоты творческого полета», до сих пор оставалась для меня мистической загадкою Сфинкса. Леди Кэтрин — палач и жертва, воплощенные в одном лице.
— На этот раз наша почтенная гостья явилась сюда не одна. Она привезла с собой дочь, — сказала Марта, — Это очень симпатичная молодая леди, правда, слишком печальная и странная, как и ее мать. Но, мне думается, что обе они вам понравятся. А уж что вы придетесь им по душе, я и не сомневаюсь.
— Марта, прошу вас, проводите меня к ним! — воскликнула я, сгорая от нетерпения.
Марта бросила на меня взгляд, призванный, по всей вероятности, смирить мой пыл.
— Вы, должно быть, утомились, милая Джейн Люси, — промолвила она сочувственно-покровительственным тоном, — Отдохните немного, попейте чаю, а потом я обязательно представлю вас нашим знатным гостьям.
— Нет-нет, Марта, не потом, а сейчас, — горячо возразила я, — Я непременно хочу увидеть их сейчас! Пожалуйста, Марта, познакомьте нас!
— Воля ваша, — сказала Марта и повела меня наверх, в маленькую мрачную комнату — ту самую, что прежде носила гордое название «Children’s study».
Когда мы оказались на месте, навстречу нам поднялись две приятные на вид дамы. Одну из них я узнала с первого взгляда. Это была леди Кэтрин — точь-в-точь такая, какой она запомнилась мне со времени нашей случайной встречи в церкви и какой рисовало ее мое разгоряченное воображение.
Она была уже не молода — ей могло быть лет пятьдесят или около того — но все еще сохраняла свою поистине неземную благородную красоту. Ее серьезное, подернутое матовой бледностью лицо с безупречно правильными чертами несло на себе отпечаток непостижимого величия. Впечатление это дополняли роскошные, едва тронутые сединою волосы, струившиеся вдоль спины и доходившие до самого пояса, и гибкий, грациозный стан. Но особенную, ни с чем не сравнимую прелесть таили ее глаза — огромные, изумрудно-карие, с изумительным разрезом. Глаза Элис Мак-Клори. Эти глаза смотрели на меня с напряженным вниманием, а я чувствовала, что попросту утопаю в их завораживающей бездонности.
Точь-в-точь такие же глаза были и у другой дамы, присутствовавшей в этой комнате. Впрочем, обозначение «дама» не слишком ей подходило, ибо это была молодая девушка лет восемнадцати-девятнадцати, не более. Цвет и разрез ее восхитительных, магнетически завлекающих очей не оставлял сомнений в ее родстве с леди Кэтрин. Разумеется, то была ее дочь. Однако во всем остальном внешность юной леди разительно отличалась от материнской. И хотя девушка была прехорошенькой (струящиеся по плечам изящные завитки светлых глянцевых волос, превосходно сложенная миниатюрная фигура), но тем не менее в ней не было той неповторимой царственной грации, какой была наделена ее мать.
— Леди Кэтрин и ее дочь — тоже леди Кэтрин, — торжественно произнесла Марта, хотя обе знатных гостьи отнюдь не нуждались в представлении, — А это наша Джейн Люси, — продолжала Марта, слегка подтолкнув меня к почтенным дамам, — Ну же, не бойтесь, дорогая, здесь вас никто не обидит.
Должно быть, вид у меня был довольно глупый. Я была глубоко взволнована неожиданной встречей с той, кого втайне мечтала увидеть с тех самых пор, как в руках моих оказались заветные листы, изъятые из дневника самой Шарлотты Бронте-Николлс. Я прилагала все душевные силы, чтобы обуздать стремительно овладевшие мною чувства, но они прорывались наружу помимо моей воли. Глаза мои мгновенно увлажнились, и слезы градом покатились по щекам.
— Рада знакомству, — сказала миледи, протягивая мне руку; в ее голосе и манерах ощущалась, однако, некоторая надменность, которая, по-видимому, являлась неотъемлемым свойством ее натуры.
— Я также рада, — быстро произнесла ее дочь, ловко перехватив у матери мою руку. Пожатие ее было не столь сухим и официальным, как у старшей леди Кэтрин.
— Марта! — изрекла миледи властным ледяным тоном, — Окажите милость, займите чем-нибудь Кэти, — Я бы хотела переговорить с вашей новой подопечной с глазу на глаз.
Марта тут же безоговорочно подчинилась и увела с собой девушку. Лишь когда за ними закрылась тяжелая створка двери, надменный взгляд миледи, обращенный ко мне, неожиданно смягчился и потеплел.
— Так вы и есть та самая леди Кэтрин?! — невольно вырвалось из моих уст, — Вы… ваша светлость… вы герцогиня?! Внучка самого сэра Чарльза Лонгсборна и троюродная сестра дочерей и сына достопочтенного Патрика Бронте?!
Миледи нахмурилась, но удостоила меня ответом:
— Да. Все верно. Но откуда вам это известно?
— Из дневниковых записей вашей сестры, почтенной миссис Николлс, — честно призналась я и поспешно добавила: — Они попали ко мне случайно, уверяю вас. У меня не было намерения выведывать вашу тайну, и я никому ее не раскрою. Даю слово.
— Это не важно, — перебила меня леди Кэтрин; на мгновение утраченное самообладание вернулось к ней с удивительной быстротой, — Теперь уже все равно… И, прошу вас, не произносите в моем присутствии фамилию ЛОНГСБОРН.
— Простите, — проговорила я, искренне раскаявшись.
Миледи присела на дубовый диван с мягкими подушками, обитыми ярким малиновым ситцем, и легким кивком пригласила меня последовать ее примеру. Я неуверенно приблизилась и тихонько примостилась на краешек того же дивана.
На некоторое время воцарилось напряженное молчание, в продолжение которого леди Кэтрин внимательно изучала мое лицо. От ее странного пронзительного взгляда по спине моей прокатился колкий холодок. Наконец словно бы прорвавшийся из потустороннего мира голос миледи нарушил могучие, устрашающие чары безмолвия:
— Я знаю о том, что с вами случилось, Джейн Люси. Марта поведала нам с Кэти вашу историю, в то время как вы совершали свою прогулку.
На мгновение она смолкла и вдруг, напряженно вглядевшись в мои глаза, неожиданно спросила:
— Вам в самом деле нравятся долгие прогулки по диким, бескрайним пустошам?