Ее горящий настойчивый взор цепко впился в его лицо.
— Можете поблагодарить за это своего бесценного супруга, — неохотно буркнул юноша, мгновенно оказавшись во власти мучительных воспоминаний, вновь заставивших его ощутить все тяготы и страдания, перенесенные им за последнее время, со свежей остротою.
— Эдмунд? — медленно прошептала миссис Робинсон, и ее губы резко побелели.
— Вот именно. Третьего дня своего пребывания в Гаворте я получил от достопочтенного мистера Робинсона весьма любезное послание, согласно которому мне настрого запрещалось когда-либо видеться с маленьким Эдди и с его милейшей матерью, а также вступать с вами в тайную переписку. Ну? Что вы скажете на это, сударыня? Не правда ли, восхитительная предусмотрительность?
Лицо пасторского сына исказилось в нервной гримасе.
— Я ничего об этом не знала! — воскликнула пораженная миссис Робинсон, — Клянусь тебе!..
— О! — язвительно проговорил юноша, сотрясаясь мелкой дрожью в приступе новой невыразимой боли, — Уверяю вас, что в этом нет надобности. «Мне не нужны твои клятвы, Аннабелла… Достаточно честного слова…» Помните?
Страдальческие глаза пасторского сына сверкнули свирепым упрямством.
Миссис Робинсон мгновенно потупила взор. Нежный румянец тотчас схлынул с ее щек, и лицо ее сделалось белым, как завьюженные угодья Торп Грина.
Наступило долгое молчание. Юноша напряженно глядел на свою хозяйку, с настойчивым безмолвием ожидая ответа.
— Так, значит, ты слышал тот разговор, — наконец произнесла она дрожащими, посеревшими от ужаса губами, — Невероятно!
— Очень даже вероятно, сударыня, — холодно промолвил пасторский сын, — Вы, конечно, не могли меня видеть, так как я стоял за занавесом, отделявшим вашу злосчастную спальню от классной комнаты. Зато я вас прекрасно видел! И слышал!
— Какую же часть разговора ты смог подслушать?
— Я имел удовольствие слышать все ваше утомительное любовное воркование: от первого до последнего слова!
— Боже правый! — воскликнула миссис Робинсон, сгорая в пылу неистового волнения и стыда, — Представляю, что ты теперь обо мне думаешь!
— Зачем вы приехали сюда?! — внезапно воскликнул Патрик Брэнуэлл в порыве отчаяния, — Зачем надрываете мне сердце… нет, то, что от него осталось… бесполезными уверениями?! Ведь вы готовы были поклясться, что не любите меня! Вспомните! Так к чему теперь притворяться и делать вид, будто я вам небезразличен, когда мы оба знаем, что это не так!
— Ничего подобного! — миссис Робинсон кипела от негодования.
— Так как же, в таком случае, изволите вас понимать?
— Я думала о твоем же благе, мой мальчик! Вспомни: ведь Эдмунд грозился выставить тебя вон. И он, несомненно, исполнил бы свою угрозу, не внуши я ему, что не люблю тебя.
— Надо сказать, вы были чрезвычайно убедительны, миссис Робинсон. Так, значит, вы восхищаетесь моими стихами? Прекрасно! И вы были со мною лишь для того, чтобы дать пищу моему воображению? Превосходно! В жизни своей я не терпел еще более оскорбительного унижения!
Тонкая, бледная рука пасторского сына инстинктивно сжалась в кулак, а его упрямые карие глаза полыхнули неистовым гневом.
— Неужели я и в самом деле могла сказать подобную глупость? — миссис Робинсон судорожно схватила юношу за руки и устремила на него взор, исполненный подлинного раскаяния, беспредельной нежности и теплоты.
— Прости меня, мой мальчик, — взволнованно повторяла она, порывисто бросаясь на колени и пылко прижимая его изящные запястья к своим губам, — прости… прости!
— Прошу вас, сударыня, немедленно встаньте! — воскликнул юноша, растерявшись от неожиданности, — Вам не подобает находиться в таком положении перед своим… наемным работником!
— Забудь о том, что я была твоей хозяйкой! Я всего лишь женщина. Любящая женщина, находящая радость в своей смиренной покорности воле любимого.
— Вы говорите о своем почтенном супруге, сударыня?
— Как ты все-таки переменился за это время! — горько заметила миссис Робинсон. — Неужели ты сомневаешься во мне? Или… может быть… — она внезапно запнулась и с невыразимою тревогой вгляделась в его лицо, — может быть, ты разлюбил меня? — тихо и очень быстро договорила она и тотчас спрятала глаза под кромкой густых ресниц.
Пасторский сын вздрогнул и отвернулся, глотая слезы, подступившие к его горлу. Сердце его разрывалось от сострадания и любви, вспыхнувшей в своем заветном алтаре с новой неведомой дотоле силой.
Юноша снова повернулся лицом к своей возлюбленной. Она все еще стояла на коленях, судорожно прикрывая глаза ладонями. Он опустился на корточки рядом с нею и, нежно взяв ее за руки, помог подняться.
— Вы же знаете, Аннабелла, что этого никогда не случится, — мягко проговорил он. — Иначе я бы не пришел сюда.
— Так, значит, ты меня простил? — в глазах миссис Робинсон заплясали радостные искорки.
— Я не держу на вас обиды. Но я не в силах понять, зачем вы подвергли нас обоих этому чудовищному испытанию.
С минуту стояло мертвое молчание. Затем Аннабелла Робинсон вскинула на юношу свои прекрасные глаза, горевшие невыразимой мукой.
— Ах, мальчик мой! — прошептала она в порыве безграничного отчаяния. — А ты… Подумай сам: что бы сделал ты, случись тебе оказаться в моем положении. Вспомни: Эдмунд только-только перенес тяжелый приступ. Он был на краю могилы. Его состояние обязывало меня соблюдать осторожность. Малейшая оплошность с моей стороны могла убить его!
— Значит, вы солгали тогда, что любите его? — глаза пасторского сына сверкнули упрямым вызовом. — Солгали, чтобы пощадить его чувства?
Миссис Робинсон стыдливо потупила взор.
— Отвечайте! — гневно потребовал юноша.
Она продолжала молчать, нервно закусывая губу и теребя кружевные оборки у корсажа муслинового платья.
— Или же вы лжете сейчас, что любите меня?! — воскликнул он, вконец рассвирепев.
— Нет! — воскликнула она, сжав его руки в порыве беспредельного отчаяния. — Мой милый мальчик, я честна перед тобою! Я не лгала ни тогда, ни теперь!
— Как это понимать?! — в бешенстве прогремел пасторский сын. — Вы, сударыня, противоречите самой себе! Тогда, если мне не изменяет память, вы готовы были поклясться в том, что не любите меня! А теперь заявляете, что это не так. Как же трудно выудить правду из этого бесконечного клубка лжи!
— И все же я не солгала тогда! Вспомни: я ведь так и не дала этой клятвы!
— Но вы готовы были дать ее! Разве это не все равно? — он отвернулся, нервно постукивая кончиком указательного пальца по нижней губе.
Миссис Робинсон быстро обошла его и встала к нему лицом.
— Вспомни! — отчаянно шептала она, молитвенно сложив руки у груди. — Вспомни, чего мне стоило сделать это ужасное признание!
В ее глазах стояли слезы — ни дать ни взять такие же, как в те страшные часы испытания, когда он, затаив дыхание, наблюдал за нею из-за ширмы. В этих слезах, как в прозрачном сосуде, отражались оттенки самых глубоких, подчас противоречивых чувств: отблески надежды и отчаяния, упорства и смирения, степенной благородной мудрости и трогательной беспомощной наивности. Эти бездонные зерцала словно заключали в себе все заветные тайны мироздания… самое Жизнь и Смерть.
Пасторский сын безмолвно глядел на нее, и сердце его исполнялось бесконечной нежности и тайного благоговения перед этой женщиной. Он с трудом сдерживал себя, чтобы не заключить ее в объятия и не осушить ее слезы тысячей горячих поцелуев.
— И все же, — проговорил он, справившись со своим волнением, — вы много раз повторяли мистеру Робинсону, что не любите меня.
В тоне юноши уже не было язвительного оттенка упрека; в нем звучала лишь безысходная, невыразимая скорбь.
— Но я не поклялась ему в этом! А если бы и поклялась, Господь простил бы мне эту ложь, ибо она была бы ложью во спасение!
— Но вы ведь уверяли его в своей любви, Аннабелла! Только не говорите мне, что это тоже ложь во спасение!
В тот момент в вас было столько естественной, беззаветной пылкости, что я едва не сошел с ума от бешеной ревности и отчаяния!
Помолчав немного, миссис Робинсон тихим, усталым голосом проговорила:
— Но ведь Эдмунд — мой законный супруг… отец моих детей… Не забывай, мой мальчик, я стольким ему обязана!
— И вы… вы любите его! Вот — чистая правда! Вы лгали мне, когда уверяли, что это не так!
Миссис Робинсон мягко и осторожно, словно ребенка, взяла юношу за руку и повела за собою вдоль песчаной насыпи навстречу бескрайним просторам пустоши.
— Выслушай меня, мой дорогой мальчик, — ласково проговорила она, в то время, пока они пробивали себе дорогу сквозь буйные заросли вереска к подножию могучего кряжистого холма, — Мне очень жаль, что тебе пришлось стать случайным свидетелем той злосчастной беседы, но раз уж так вышло… Я не стану травить тебе душу, скрывая правду. Я и в самом деле любила когда-то Эдмунда. Лишь глубокое, беззаветное чувство, какое я питала к нему в годы своей юности, могло заставить меня вступить с ним в брачный союз.
— Но вы говорили мне… что вышли за него по воле родителей!
— Я не хотела расстраивать тебя, мой мальчик. Да и какое это имеет значение теперь? Мои родители, конечно, мечтали выдать меня за Эдмунда, чтобы я стала хозяйкой Торп Грина, и делали для этого все возможное, но я нипочем не согласилась бы пойти под венец ради суетного богатства или же в угоду родительской воле.
Пасторский сын выхватил свою руку из капкана ее нежных пальцев и внезапно остановился.
— Зачем вы все это время лгали мне, Аннабелла? Для чего превратили мою жизнь в сплошную адскую муку? Вы и сейчас без зазрения совести продолжаете обманывать меня, несмотря на то, что я и сам догадался обо всем в тот вечер. Прошу вас, оставьте меня, миссис Робинсон! Возвращайтесь к своему ненаглядному супругу! И поскорее! Избавьте меня от пытки видеть вас!
Он отвернулся, порывисто прикрыв глаза ладонью.
— Нет, уж теперь ты выслушаешь меня до конца, глупый, упрямый мальчишка! — неожиданно сменив тон, заявила миссис Робинсон; с этими словами она резко схватила его за плечо и повернула к себе лицом: — Неужели ты полагаешь, — продолжала она, пристально глядя ему в глаза, — что я проделала весь этот путь ради собственной забавы или для того, чтобы доставить удовольствие досужим сплетникам? Неужели ты так и не понял, что я не могу жить без тебя?