Юноша молчал, устремив на свою единовластную хозяйку взор широко раскрытых глаз, в которых читались одновременно трепет и восхищение.
— Вот так-то лучше! — продолжала миссис Робинсон, уже смягчаясь, — Эх, мальчик мой, будь ты моим сыном, я обязательно устроила бы тебе хорошую взбучку; это, несомненно, пошло бы тебе на пользу.
— Вы сказали, что не можете жить без меня? — тихо переспросил пасторский сын, — Но как же любовь, которую вы питаете к вашему мужу?
— Ну вот, опять! Пойми же наконец: все это в прошлом.
— Но то, что я услышал тогда… тем вечером…
— Забудь о том вечере! — резко прервала его миссис Робинсон, — Забудь обо всем, что ты услышал! Тогда я позволила себе непростительную слабость, в которой теперь горько раскаиваюсь. Мне вдруг почудилось… А, впрочем, это не важно.
— Что же вам почудилось, Аннабелла? Ответьте мне! — в голосе юноши снова зазвучали стальные нотки. Глаза его полыхнули упрямым вызовом — выражение, ставшее для пасторского сына своеобразным рефреном этого дня.
— Хорошо, — ответила миссис Робинсон с тяжелым вздохом, — если ты так на этом настаиваешь, я скажу тебе, — Она судорожно набрала в рот воздуху и, очевидно, желая как можно скорее покончить с этим кошмаром, залпом выдохнула:
— В какой-то момент моего разговора с Эдмундом мне показалось, что в душе моей оживает отсвет былого чувства…
— Боже правый!.. — непроизвольно сорвалось с уст пасторского сына.
— Но это уже не имеет значения, верно, мой мальчик? Все позади. К тому же мои чувства к тебе настолько сильны и прочны, что ничто не могло создать им угрозу. Этого никогда не случится, уверяю тебя!
Юноша робко поднял взор. Миссис Робинсон глядела на него с немой мольбою. Черты ее дышали такой невыразимой нежностью, что сердце пасторского сына готово было вырваться из груди под буйным натиском переполнявших его чувств.
Не теряя более ни минуты, он схватил ее руку и поднес к губам. В исступлении он покрывал частыми поцелуями ее кисть и пальцы. Затем обнял ее за талию, страстно прижал к себе и — впервые за время разлуки — с жаром приник к ее прекрасным сладким устам.
— Господи! Как я по тебе скучала!
Они брели рука об руку по бескрайним просторам привольной пустоши.
— Я тоже, милая Аннабелла, я тоже! И, видит Бог, новой разлуки с вами я не вынесу. Что же нам теперь делать?
— Не печалься, мой мальчик, — ответила миссис Робинсон. — Очень скоро мы будем вместе. Навсегда. Я все устрою.
— Но каким образом? — удивился пасторский сын.
— Все очень просто. Мы с тобой уедем из здешних краев куда-нибудь подальше, где нас никто не знает, и снимем уютный коттедж в самом укромном уголке захолустной провинции… Ну, что скажешь, carino! О деньгах не беспокойся: я их добуду. Попрошу Агату, мою горничную. Она найдет способ передать нам все необходимое.
— Вы, верно, шутите, Аннабелла?
— Вовсе нет! Если, конечно, ты отважишься на этот шаг.
— Но как же ваш муж? Дети? Ужели вы оставите их на произвол судьбы?
— Разумеется, нет! Не беспокойся, мой мальчик: я все продумала. За Эдмундом будет хороший уход. Я лично за этим прослежу. Агата станет регулярно уведомлять меня о его состоянии и получать от меня надлежащие указания насчет его режима… Я, с Божьей помощью, постараюсь, чтобы он ничего не заподозрил о моем бегстве. Скажу ему, что хочу провести пару месяцев в Скарборо. Там наша летняя резиденция. Он согласится, я не сомневаюсь.
— Вы сказали — пару месяцев, — переспросил пасторский сын. — А что потом?
— Вряд ли Эдмунд протянет дольше, — пояснила миссис Робинсон с печальным вздохом, — Что же касается детей, — добавила она после некоторого молчания, — то пусть они первое время поживут в Торп Грине, чтобы Эдмунду не было одиноко, а потом… если ты не против, я заберу их к нам… Кстати, мы можем взять с собой и твою сестру Энн, если, конечно, она никому ничего не разболтает. Она весьма похвально трудилась в Торп Грине в качестве гувернантки, а сейчас может стать второй хозяйкой в нашем доме. Полагаю, она это вполне заслужила. А, кроме того, ее помощь была бы теперь для нас очень кстати. Как думаешь, милый?
— Скажите мне, Аннабелла, — неожиданно обратился к ней Патрик Брэнуэлл, — правильно ли я понял, что ваш старший сын наследует Торп Грин?
— Господь с тобой, мальчик мой! — отозвалась миссис Робинсон. — Торп Грин — не майорат, а мои дети еще слишком малы, чтобы кто-нибудь из них мог взять в свои руки управление обширным имением. Стало быть, Эдмунду не остается ничего иного, как отказать поместье мне… А почему ты вдруг спросил об этом, carino!
Пасторский сын устремил на свою прелестную спутницу долгий взгляд, исполненный странного беспокойства, и необычайно озабоченным тоном пояснил:
— Мне страшно за вас, любовь моя. Меня гложет неотступная мысль, что вам грозит серьезная опасность.
— Что за глупые фантазии, мальчик мой? — спросила миссис Робинсон, обворожительно улыбнувшись.
— Не могу объяснить вам, откуда возникло у меня это тревожное чувство… И все же я не в силах отделаться от мысли, что между вами и мной стоит злой Рок! Ах, милая Аннабелла, поверьте мне, я с превеликой радостью бежал бы за вами хоть на край света, будь я убежден, что наш побег не принесет несчастья вам и вашим детям!
— Несчастье? Что за вздор, carino! Несчастье для меня — это жизнь без тебя!
— А что если ваш муж догадается о том, что вы сбежали со мною! Это может оскорбить его чувства настолько глубоко, что он…
— Что? — взволнованно переспросила миссис Робинсон.
— Что он… пожалуй… откажется подписать завещание и не оставит Торп Грин за вами. Подумайте, какими последствиями грозит такой поворот дела вам и вашим детям!
— Если Эдмунд не подпишет завещания, то дело по распределению имения перейдет к его поверенному. Через какое-то время Торп Грин займет новый владелец, а моим бедным деткам и мне не останется ничего другого, как убраться оттуда подобру-поздорову, лишившись всяких средств к существованию. Но к чему думать о грустном? Эдмунд не посмеет так жестоко поступить со мною. Я совершенно в этом убеждена. Скоро я стану полноправной хозяйкой поместья. Надеюсь, что ты, мой дорогой мальчик, не откажешься разделить со мной эту высокую и ответственную честь?
Пасторский сын резко отвернулся и судорожно закрыл лицо руками. Миссис Робинсон испуганно взглянула на его спину и увидела, как хрупкие юношеские плечи периодически нервно вздрагивают. Когда же почтенная дама вплотную приблизилась к своему возлюбленному и нежно обняла его сзади, до ее ушей донеслись приглушенные всхлипывания, поразившие ее исполненное самым горячим чувством сердце. Сознание женщины внезапно, с неудержимой силой, объял буйный, неведомый дотоле страх… Страх, подстрекаемый жутким чувством стыда за собственное бессилие перед коварными происками Судьбы, каковые могут навеки отвратить ее от того, в ком был теперь заключен подлинный смысл ее жизни.
Спустя какое-то время юноше, по-видимому, удалось кое-как взять себя в руки. Он спешно отер глаза и, повернувшись лицом к своей прелестной Фее, печально, но твердо произнес:
— И все-таки мы должны отказаться от плана побега. Сейчас не время для безрассудств. Мы обязаны быть крайне осторожными, чтобы не вызвать у вашего почтенного супруга и тени подозрения. Подождем до тех пор, пока дело с завещанием не будет улажено во благо вам и вашим детям. Доколе этого не случится, я не смогу спасть спокойно.
Он немного помолчал, а затем, устремив на нее открытый взор, полыхавший неукротимым волнением, очень серьезно добавил:
— Знайте же, милая Аннабелла: если бы с вами, упаси Боже, произошло столь страшное несчастье, и это случилось бы по моей вине, то я… — он запнулся, потупил взор, и, мгновенно побледнев, как полотно, еле слышно прошептал: — Я бы этого не пережил… Прощайте!.. Прощайте, любовь моя, жизнь моя, душа моя! Да благословит вас Господь и да сохранит от зла и напастей!
— Не уходи! — в полном смятении и отчаянии воскликнула миссис Робинсон, судорожно заламывая на груди свои изящные и нежные руки. — Заклинаю всеми святыми: останься!
— Умоляю, не мучьте меня, Аннабелла! Стоит мне промедлить хотя бы мгновение, и я уже буду не в силах заставить себя уйти и тем самым погублю нас обоих! Протайте!
Она с неистовою силой удерживала его за плечи, но обуявший его мозг поток страшных мыслей придал ему прыти: юноша резко вырвался из стальных объятий своей возлюбленной и припустил бегом без оглядки к зыбкому горизонту безбрежной пустоши. Он бежал практически наугад, не разбирая дороги, так как слезы, упорно подступавшие к горлу и сдавливающие дыхание, застилали взор мутной пеленою.
С минуту Аннабелла Робинсон стояла не шелохнувшись, словно застывшее изваяние, и, погрузившись в мрачное оцепенение, неотрывно глядела вслед удаляющемуся в вересковые кущи пасторскому сыну, покуда тот наконец не скрылся из виду. Тут она, несколько опомнившись от потрясения, стремительно подалась вперед и что было мочи припустила вдогонку.
— Carino, вернись! — кричала она на бегу, — Вернись!
«О, Господи! — стремительно неслось в ее голове, Неужели я потеряла его?! Потеряла навсегда?! За что?! За что мне такая страшная кара?! Сердцем чую: я больше никогда не увижу его! Никогда!»
Миссис Робинсон внезапно остановилась и в полном изнеможении повалилась в густые заросли вереска, уткнувшись пылающим лицом в мягкую подушку влажных от чистой росы бархатистых соцветий. Так и пролежала она весь день напролет на своем роскошном вересковом ложе, содрогаясь в истерических рыданиях и непрестанно вознося Господу отчаянные горячие молитвы, до тех пор, пока к вечеру не сгустились массивные свинцовые тучи, и внезапно разразившаяся неистовая гроза не погнала прекрасную беглянку в имение своего многострадального супруга.
Следующие несколько недель прошли для пасторского сына, как в огненных недрах мерзкого и устрашающего адского логова. Юноша отчаянно тосковал по своей любимой и уже несказанно сожалел о своем трусливом бегстве в тот благословенный день, когда они могли бы обрести счастье навеки. Мысль о том, что это было их последнее свидание, не отступала от него ни днем ни ночью, одолевая его мозг и сознание страшным кошмаром.