— Следуйте за мной, — распорядился мистер Смит, и вся компания двинулась по лестнице, — Я заказал ложу в первом ярусе, — пояснил он по пути, — сейчас мы поднимемся в нужный нам вестибюль. Ну, вот мы и пришли!
Вестибюль первого яруса лож поражал ничуть не меньшим великолепием, чем грандиозная зала при входе в театр. Здешнее убранство было выдержано все в тех же беломраморных тонах. К потолку вздымался ряд величественных колонн, увенчанных начищенными до блеска золотыми капителями. Некоторые колонны были вделаны в стены, и между ними от пола до потолка высились сверкающие могучие зеркала. В этом весьма просторном вестибюле стояло несколько диванов. Окна были завешены плотными бархатными портьерами, полы устланы мягкими длинными коврами — и все это одного и того же сочно-малинового цвета.
Пасторские дочери во все глаза глядели вокруг. Они были до глубины души поражены пышной роскошью убранства вестибюля и залы. Шарлотта обвела взволнованным взором довольные лица Смита и Уильямса и, непроизвольно сжав руки у груди, благоговейно прошептала:
— Знаете, я ведь к такому не привыкла.
Это была правда. Славным обитательницам мрачного гавортского пастората ни разу в жизни не доводилось видеть ничего подобного.
Пока пасторские дочери стояли у закрытых дверей в ложу, величественно проплывавшие мимо знатные дамы и господа в роскошных элегантных одеждах окидывали их надменными взглядами.
Наконец дверные створки широко распахнулись, и посетители смогли занять свои места.
Войдя в просторную уютную ложу, резервированную на семь персон, пасторские дочери были внезапно ослеплены неожиданно ярким светом.
— Не пугайтесь, милостивые сударыни, — предупредил их мистер Смит, — Это всего лишь газовая люстра. Великолепное нововведение, не правда ли?
— Подлинное чудо века! — восхищенно подхватил мистер Уильямс.
Пасторские дочери подняли взор и замерли на месте. Они увидели переливающуюся всеми цветами радуги огромную люстру, состоящую из двух этажей газовых рожков: казалось, посередине потолка сияет хрустальное солнце.
— Боже! — в один голос воскликнули Шарлотта и Энн, глубоко потрясенные столь грандиозным зрелищем.
В партер резко хлынула могучая, пестро разодетая толпа. Ложи, опоясывающие отходящее от сцены пространство и высившиеся от стен партера к самому потолку могучими рядами, постепенно заполнялись блистательными аристократами — знатными обитателями дворцов и особняков.
— Сейчас войдут королева с супругом, — приглушенным тоном объявил мистер Смит.
И действительно, вскоре в самой роскошной ложе, располагавшейся возле сцены, появилась королевская чета с наследным принцем в сопровождении многочисленных придворных и знатных родственников.
Приглушенный рокот, разносившийся по залу, мгновенно смолк, и присутствующие все как один поднялись с мест — традиционный знак приветствия августейших монархов.
Пасторские дочери с величайшим почтением взирали на достославную королеву Викторию с ее высокородным супругом Альбертом Сакс-Кобург-Готским, получившим после своей знаменательной женитьбы титул принца-консорта. С нескрываемым интересом глядели они и на прелестного сына королевской четы — наследного принца Эдварда, которому было тогда семь лет от роду.
Венценосцы заняли свои места, и все присутствующие в зале последовали их примеру.
Словно по мановению волшебной палочки, во всем зале погас свет. Началась бравурная увертюра (в тот день давали «Севильского цирюльника»[69]), и слушатели погрузились в чарующую негу дивной музыки.
Пасторские дочери внимали пленительным звукам, затаив дыхание, невзирая на то, что опера исполнялась на незнакомом для них итальянском языке. Однако содержание оперы им было известно, ибо предусмотрительный Джордж Смит перед началом спектакля запасся программой, продаваемой в вестибюле, где помимо подробного указания действующих лиц и исполнителей кратко излагался сюжет произведения.
В конце акта дали занавес, и актеры появились на авансцене.
Зажегся свет, снова ослепивший сестер своей непомерной резкостью.
Публика не трогалась с мест, так как королевская семья, по-видимому, предпочла остаться во время антракта в своей ложе. Шарлотта, несколько привыкшая к яркому освещению, устремила взор на королеву. Виктория торжественно восседала на своем внушительном временном троне. Она едва заметно повернула голову в сторону соседней ложи, располагавшейся по левому боку от королевской, и послала в ту сторону легкий кивок.
Шарлотта с неподдельным интересом перевела взор на тех счастливцев, что удостоились величайшей почести — кивка королевы. И вновь она была ослеплена — на этот раз не ярким светом газовой люстры, а тем небесным сиянием, какое исходило изложи «счастливцев». Там, в самом центре, в обитом малиновым бархатом кресле, сидела женщина, прекрасная, как божий день. Она-то и излучала вокруг себя то самое дивное сияние, что ослепило смиренную пасторскую дочь. Женщина, сидевшая в ложе, была похожа на царственную зарю, всходившую огненным пурпуром на горизонте и затмевавшую своим несравненным величием все вокруг. Шарлотта приставила к глазам лорнет, позаимствованный у миссис Смит, чтобы лучше разглядеть блистательную незнакомку.
Это была элегантная дама лет тридцати семи, и излучаемое ею сияние было, по большей части, сиянием роскоши. На ней было платье из китайского шелка, затканного золотом. Шею ее украшало восхитительное колье из золота и алмазов, на пальцах блестели алмазные перстни. Прекрасные волосы цвета воронова крыла были завиты изящными локонами и слегка закреплены на макушке, согласно последней моде; они отливали блеском не хуже, чем каждая деталь ее пышного туалета, ничуть не уступавшего своим великолепием лучшим нарядам самой королевы. Шарлотта была совершенно в этом убеждена, ибо сейчас прелестное, но непретенциозное облачение Ее величества казалось лишь блеклой тенью в сравнении с ослепительным одеянием этой блестящей светской дамы.
Помимо всего прочего, прекрасная незнакомка была наделена подлинным величием. Весь ее облик излучал одухотворенное благородство. То же можно было сказать и о ее манерах. Она обворожительно улыбнулась сидящему подле нее статному белокурому мужчине, глядевшему на нее в немом восхищении в продолжение всего антракта. Вероятно, то был ее супруг.
— Вы знаете, чья это ложа, мистер Смит? — спросила Шарлотта, опустив лорнет.
— Которая? Та, что по левую сторону от ложи королевы?
Шарлотта утвердительно кивнула.
— Это ложа герцога Хитернлина[70], — ответил Джордж Смит.
— Герцога? — изумленно повторила Шарлотта, — Стало быть, тот белокурый джентльмен, что сидит в ней, — герцог?
— Несомненно.
— А эта блистательная дама…
— Леди Хитернлин, его супруга.
Шарлотта снова поднесла к глазам лорнет и взглянула на герцогскую чету. Каково же было ее удивление, когда она увидела, что леди Хитернлин также вооружилась лорнетом и нацелила свой пристальный взор прямо на нее — Шарлотту Бронте.
Шарлотта вздрогнула и поспешно опустила лорнет.
Тем временем свет ослепительной газовой люстры снова резко померк, и по залу вновь разлились дивные звуки божественной музыки Россини…
…После того, как заключительный аккорд растворился в недрах торжественной тишины, вспыхнул ослепительный свет газовой люстры, а актеры под оглушительные аплодисменты почтеннейшей публики резво высыпали на авансцену и вскоре скрылись за занавесом, королевская семья покинула ложу в сопровождении своей свиты. Вся честная толпа, полнившая роскошное помещение зала, с гулом полилась к многочисленным выходам.
Мистер Уильямс и мистер Смит деликатно оставили дам освежиться и привести в порядок свои туалеты и, условившись встретиться при выходе из театра, спустились в нижнюю залу. Пасторские дочери вместе с матерью и сестрами мистера Смита направились в уборную.
Когда они уже подходили к широкой мраморной лестнице, ведущей в нижнюю залу, их неожиданно настигла герцогская чета.
Герцог Хитернлин любезно поздоровался с миссис Смит и ее прелестными дочерьми. Шарлотта и Энн были весьма удивлены этому обстоятельству: они никак не предполагали, что семейство Смитов настолько близко знакомо с герцогом. Но уже совершенным сюрпризом стало для них то, что его светлость выразил желание быть представленным «милейшим спутницам миссис и мисс Смит» (так он назвал пасторских дочерей). Когда же сие знаменательное знакомство состоялось, сэр Хитернлин сообщил, что его возлюбленная супруга имеет намерение поговорить с сестрами Браун. Он учтиво отвел в сторону обеих барышень Смит и их почтенную матушку. Скромные пасторские дочери остались наедине с блистательной дамой.
Леди Хитернлин с любопытством разглядывала сестер, не смевших оторвать от мраморного пола стыдливых взоров. Когда Шарлотта все же осмелилась на нее взглянуть, то обнаружила, что сверкающая леди вглядывается в ее лицо самым пристальным образом. Живые зеленовато-карие глаза внимательно изучали каждую черту в облике Шарлотты Бронте; Шарлотта почему-то стала бояться этих глаз, бесспорно, умных и проницательных.
— Простите, что я смущаю вас, мисс, — прервала молчание герцогиня. — Я заметила вас еще в зале, когда вы так упорно меня рассматривали.
Шарлотта виновато потупила взор.
— Уверяю вас, я не сержусь, — продолжала леди Хитернлин. — С тех пор, как я сделалась женою герцога, на меня глазеют многие, и я, кажется, начинаю привыкать ко всеобщему вниманию. Но перейдем к главному, что нынче занимало меня весь вечер, пока шел спектакль. Вы, должно быть, заметили, мисс Браун, что я тоже довольно долго разглядывала вас через лорнет? Право, даже не знаю почему, и тем не менее я не могу отделаться от мысли, что мы с вами знакомы уже давно.
Шарлотта снова подняла взор и в полном недоумении уставилась на леди Хитернлин; пасторская дочь была потрясена настолько, что не нашла в себе сил что-либо возразить.