Шарлотта и Энн с неизъяснимым трепетом ожидали новой встречи с леди Кэтрин Хитернлин — некогда Кэтрин Моорлэнд — такой же простой дочерью пастора, как и они сами. Что же могло столь неожиданно изменить ее судьбу? Какова причина подобного возвышения? Для скромных сестер Бронте это было столь же неразрешимой загадкой, как и великая тайна мироздания. «Воистину, силы Провидения сотворили подлинное чудо, — думала Шарлотта, — и леди Кэтрин — живое его воплощение».
Пасторским дочерям пришлось изрядно поплутать по парадным улицам Лондона, огибая булыжные мостовые, прежде чем они наконец добрались до цели.
Кофейня, о которой говорила леди Хитернлин, оказалась ветхим полуразрушенным зданием, ютившимся меж статными, величавыми столичными домами.
Шарлотта и Энн поднялись на крыльцо и вошли внутрь. Они попали в темный вестибюль с обшарпанными, отсыревшими стенами. В конце него открывался узкий зияющий тоннель с отходящими вниз ступеньками.
Сестры осторожно спустились по темной лестнице, дивясь про себя, отчего герцогине вздумалось выбрать для встречи столь неприветливое мрачное место, никак не подобавшее ее положению.
В подземном ходе не оказалось перил, и пасторским дочерям пришлось пробираться на ощупь, опираясь ладонями о стены, с которых сыпалась штукатурка. В их ноздри ударил сильный запах кошек, отчего Энн уже начало подташнивать.
Наконец они спустились в тускло освещенную залу кофейни, похожую на помещение трактира гавортской гостиницы «Черный Бык», завсегдатаем которого стал их любезный братец Патрик Брэнуэлл.
Возле стойки бара примостился круглолицый низенький господин в длинном синем сюртуке и модных атласных панталонах — по всей видимости, хозяин кофейни. За столами сидели несколько посетителей, но большая часть мест благословенно пустовала.
Хозяин приветливо кивнул в сторону пасторских дочерей и лично проводил их к самому дальнему столу в конце залы — наиболее комфортному и уединенному уголку во всей кофейне.
— Сестры Браун, я полагаю? — спросил он убежденным тоном.
Шарлотта и Энн утвердительно кивнули.
— Добро пожаловать в мою кофейню, почтенные сударыни. Для вас уже резервированы места.
— Вот как? — Шарлотта слегка смутилась.
— Да. Это вот здесь. Прошу, — он указал на два свободных места за столом, где уже величественно восседала красивая статная женщина в темно-сиреневом муслиновом платье простого покроя. Естественно вьющиеся черные, как смоль, локоны слегка выбивались из-под вуали, прикрывавшей верхнюю часть лица. В облике этой дамы не было ни капли вычурной крикливости — лишь незатейливая простота, строгость и достоинство. Пасторским дочерям с трудом верилось, что перед ними — не кто иной, как вчерашняя знатная герцогиня, надменный блеск которой затмил бы, казалось, сияние тысячи солнц, взошедших в рассветном небе единовременно. Только благородная осанка и движения, исполненные подлинного изящества и грации, выделяли эту даму из всех присутствующих.
— Рада видеть вас, мои дорогие, — сказала леди Хитернлин. — Мистер Джонсон, пожалуйста, распорядитесь накрыть стол.
Хозяин кофейни с поклоном удалился.
Пасторские дочери заняли свои места.
— Вы, верно, удивлены, что я пригласила вас в эту забегаловку? — спросила леди Хитернлин. — А между тем я здесь бываю довольно часто: всякий раз, как возникает желание укрыться от мирских забот и суетных увеселений большого света. Бог мой, как я устала от всех этих бесчисленных званых обедов, балов и приемов!.. Но мне не пристало жаловаться. Я рада, что вы сейчас здесь, со мной. Я будто бы снова окунаюсь в далекие дни моего детства, в ту золотую пору…
— Когда мы мучились от голода и холода, страдали от безумной жестокости и несправедливости наставниц, от неслыханной тирании коуэн-бриджского попечительства! — залпом высказала Шарлотта, но тут же опомнилась и робко проговорила: — Простите, миледи.
— Дорогая, сделай милость: забудь о моем титуле хоть на какое-то время. Здесь нас никто не слышит. Вспомни: это я, Кэтрин Моорлэнд; Кэти! И для тебя, милая, — добавила она, взглянув на Энн.
— Трудно забыть о том, что вы теперь герцогиня, леди… то есть — Кэтрин, — призналась Шарлотта, горько улыбнувшись. — Кстати, что думает ваш светлейший супруг по поводу вашего с нами сближения? Должно быть, он весьма недоволен вашей нынешней отлучкой?
Леди Хитернлин звонко рассмеялась.
— Об этом можешь не волноваться, милая Шарлотта, — промолвила она. — Эдгар так сильно любит меня, что исполняет малейшие мои прихоти. Полагаю, он, не задумываясь, бросится в Темзу или устроит торжественное самосожжение на праздник Гая Фокса[76], стоит мне только того пожелать!
— Твоего светлейшего супруга зовут Эдгар, Кэти? — просила Энн, устремив на герцогиню настороженный взгляд.
— Эдгар, дорогая, — беспечным тоном отозвалась почтенная леди, — Эдгар Хитернлин, герцог Сомерсетский, Кавалер ордена Подвязки, почетный член палаты лордов…
Энн перевела взор на Шарлотту; на какое-то мгновение в нем отразился неистовый ужас. «Эдгар! — с быстротой молнии неслось в ее мозгу. — Ее мужа зовут Эдгар! Точь-в-точь, как супруга Кэтрин в романе Эмили! Невероятные совпадения!»
— В чем дело, моя милая? — участливо поинтересовалась леди Хитернлин. — Ты в порядке?
Энн молча кивнула.
— А вот и угощение. Наконец-то! Спасибо, Гарри, можешь идти, — распорядилась герцогиня, и вся компания Принялась за чай с фруктовым тортом.
— Скажи, Кэти, как давно ты замужем? — спросила Шарлотта.
— Седьмой год.
— Любишь ли ты своего сиятельного супруга? — продолжала допытываться Шарлотта.
— Что за вопрос? Конечно, люблю! — отозвалась герцогиня.
— Почему ты его любишь, Кэти?
— А отчего же его не любить, моя милая? Полагаю, во всей Англии не встретишь такого красивого и статного мужчину, как мой дорогой сэр Эдгар.
— Это не довод, миледи, — серьезно заметила Шарлотта.
— Верно, — ответила герцогиня, — Это не довод, если не принимать в расчет того, что он богат и знатен. Благодаря ему я пробилась в свет и стала уважаемой дамой.
— Кэти! — Шарлотта устремила на леди Хитернлин долгий, проникновенный взор, сочетавший в себе пытливость и укоризну.
— Ты, я вижу, осуждаешь меня, Шарли, — заметила герцогиня, тяжко вздохнув.
— Не смею, миледи, — отозвалась Шарлотта. — В конце концов, все мы держим ответ лишь перед своей совестью. Скажи мне: как это случилось?
— Как случилось, что я стала супругой герцога? О, это было очень просто. Ты ведь знаешь тайну моей родословной?
— Элизабет рассказала мне об этом еще в Коуэн-Бридже. Но, признаться, мне до сих пор трудно в это поверить.
— А между тем это чистая правда. Я — дочь наследного баронета, отказавшегося от пэрского титула, бежавшего из семьи и принявшего церковный сан.
— Уму непостижимо! — воскликнула потрясенная Энн. — Но почему твой отец поступил столь опрометчиво, дорогая Кэти?
— На смертном одре отец признался, что всю жизнь любил одну женщину. Из-за нее-то он и решился столь круто изменить свою жизнь.
— Из-за твоей матери? — переспросила Шарлотта.
— Нет… — герцогиня мгновенно помрачнела, — Моя мать здесь ни при чем. Она ничего не знала об этом и даже понятия не имела о подлинном происхождении моего отца. Кажется, та женщина была уроженкой Корнуэлла. Отец познакомился с ней в годы своего обучения в Оксфорде, долго ухаживал за ней, а когда наконец решился сделать ей предложение, она ему отказала. Только представьте себе, мои дорогие: какая-то простолюдинка отвергла баронета! Для отца это было настоящим ударом. И вовсе не потому, что отказ этой особы уязвил его гордость, но оттого, что он горячо ее любил. Он довольно хорошо знал круг ее общения, и ему не составило труда разгадать ее сердечную тайну: эта дама была неравнодушна к священнику, поселившемуся в то время в доме ее дядюшки, у которого жила и она сама… а также, кажется, ее сестра. Отец не назвал мне имени и фамилии того священника, что стал виновником его злоключений. А ведь как раз из-за этого человека и из-за той женщины он потерял все, что у него было — даже свое имя!
Леди Хитернлин тяжело вздохнула и с прорвавшейся наружу затаенною горечью проговорила:
— Моорлэнд — это не настоящая наша фамилия. Чтобы успешно замести следы, мой отец вынужден был скрываться всю свою жизнь. Лишь перед самой его кончиной мне удалось расспросить его на эту тему и выведать его подлинное имя. Его звали Лонгсборн… сэр Ричард Лонгсборн.
— ЛОНГСБОРН? — с интересом повторила Шарлотта, — Кажется, мне уже доводилось слышать эту фамилию. Ты помнишь, Энн, — обратилась она к сестре, — еще в годы нашего пребывания в Роухедской школе мисс Вулер что-то говорила об исчезнувшей династии Лонгсборнов?
— Верно! — подхватила Энн, — Она рассказывала, что почившие с миром Лонгсборны были одним из самых знатных и, вместе с тем — одним из наиболее странных родов Англии. Лонгсборнов отличал дикий необузданный нрав и непостижимая угрюмая нелюдимость, передававшаяся из поколения в поколение… — Прошу прощения, миледи, — спохватилась пасторская дочь, — должно быть, это всего лишь досужий вымысел…
— Ничего, дорогая, — ответила леди Хитернлин, — Прошу тебя: продолжай. Я ведь, в сущности, ничего не знаю о своих достославных предках, и любые сведения о них представляют для меня горячий интерес.
— Право же, миледи могут совсем не понравиться эти сведения… — робко проговорила Энн.
— И все же я желаю их узнать! — решительно настояла герцогиня.
— Что ж, извольте, — обреченно вздохнув, согласилась Энн. — По словам нашей почтенной наставницы мисс Вулер, родовой замок Лонгсборнов возвышался на берегу моря, на отшибе от всего окружающего населения. Лонгсборны предпочитали вести строгий уединенный образ жизни, не посещали светских приемов и не заводили знакомств. Никто из посторонних не бывал в их замке; ходили слухи, будто в его покоях обитали привидения. Поговаривали даже, что сам достославный род Лонгсборнов связан с нечистой силой. Будто бы отдельные его представители совершали мощнейшие ритуалы черной магии, что и привело, в конце концов, к исчезновению династии, последний отпрыск которой, сэр Чарльз, скончался в 1820 году.