— Сэр Чарльз Лонгсборн приходился мне родным дедом, — сокрушенно заметила леди Хитернлин, — Мой отец был его первородным сыном и наследником, от которого он отрекся, узнав о его намерении принять священный сан, чтобы отвоевать сердце своей возлюбленной у того пастора. Должно быть, дед так и не простил отцу его вероломного безрассудства. Однако это уже не важно. Признаться, дорогая Энни, твой рассказ о моих предках поразил меня. Я ничего не знала ни о ритуалах черной магии, ни о нечистой силе, обитавшей в замке; отец никогда не говорил мне об этом. Неужели мои пресловутые родичи и впрямь были в сговоре с самим Сатаною?
— Скорее всего, это — пустые слухи, милая Кэти, — сказала Шарлотта, ласково улыбнувшись.
— Конечно! — подхватила Энн, — Вероятно, они возникли под впечатлением от таинственного исчезновения родового замка Лонгсборнов.
— Исчезновения? — удивилась леди Хитернлин, — Разве наш фамильный замок исчез?
— Практически сразу после того, как известие о кончине сэра Чарльза облетело округу, на море у подножия замка разыгралась неистовая буря. То было одно из грандиознейших стихийных бедствий, когда-либо ведомых жителям Альбиона. Наша добрая мисс Вулер рассказывала, что буря, налетевшая, казалось бы, столь внезапно, продолжалась семь дней. Она достигла небывалого разгула, погубив целые прибрежные поселения на много миль в округе.
Когда шторм наконец унялся, наш новый король незамедлительно дал указание военным министрам отрядить нескольких канониров оцепить район бедствия и послал своих людей проверить, в каком состоянии находится фамильная собственность Лонгсборнов. Посланники короля отправились к назначенному месту, исходили все окрестное побережье вдоль и поперек, но не нашли и следа от старинного замка, который словно бы стерло с лица земли. Буря поглотила его весь целиком, не оставив камня на камне.
— Боже правый! — возгласила потрясенная герцогиня.
— Исчезновение замка тут же обросло всевозможными легендами, некоторые из которых поистине невероятны. Поговаривали, к примеру, будто незадолго до того, как разыгралась буря, в замке был совершен ритуал черной магии — один из самых сильных за всю историю существования рода Лонгсборнов. Все это, конечно, глупые сплетни. Мы с Шарлоттой в жизни не поверим в их правдивость… Верно, сестрица?
— Ну, разумеется, дорогая, — живо отозвалась Шарлотта. — Скажи, Кэти, ты что-нибудь знаешь о той женщине, возлюбленной твоего отца, кроме того, что она была уроженкой Корнуэлла?
— Я видела ее однажды, — ответила леди Хитернлин, — Эта особа приезжала к нам незадолго до кончины моего отца и была возле его смертного одра. Это была дама почтенного возраста, строгая и степенная. Должно быть, она сильно изменилась с тех пор, как отец сделал ей предложение.
— А как звали эту даму, Кэти?
— Не помню, — отозвалась герцогиня. — Полагаю, ее представили нам под вымышленным именем. Отец звал ее по-разному: «мой ангел», «мой светлячок», «моя солнечная Лиззи»…
— Лиззи?! — в один голос повторили Шарлотта и Энн, многозначительно переглянувшись. — Стало быть, ее звали Элизабет? — допытывалась Шарлотта.
— Возможно, — беспечным тоном ответила леди Хитернлин, — Я как-то над этим не задумывалась. Эта дама покинула наш дом сразу же после похорон отца, и с тех пор я больше ни разу ее не видела.
На лицах пасторских дочерей появилось озадаченное выражение. Некоторое время обе они сидели молча, погруженные в омут своих мыслей, то и дело бросая друг на друга встревоженные взгляды.
— Но что же герцог Хитернлин? — робко напомнила Энн, придя наконец в себя, — Как случилось тебе стать его женою, Кэти?
— О, да, — оживилась герцогиня, — мы отвлеклись от темы, прошу прощения. Полагаю, мои дорогие, вам известно, что у меня есть старший брат?
— Да… — нерешительно отозвалась Шарлотта. — Наша милая покойная сестрица Элизабет что-то об этом говорила.
— Ну, так вот, мой любезный братец всю свою жизнь грезил о том, чтобы вернуть себе титул и положение, принадлежащие ему по праву рождения. Но, покуда отец был жив, об этом не могло быть и речи. Перед самой своей кончиной отец сделал то, на что очень долго не мог решиться, опасаясь за мою участь. Он призвал нас с Линдлеем[77] к себе, дал нам, по обычаю, свое родительское благословение и вручил моему брату свой амулет — маленький золотой медальончике изображением фамильного герба Лонгсборнов, взяв с Линдлея клятву, что тот не употребит во зло этот последний отцовский дар.
Леди Хитернлин тяжко вздохнула, и на глаза ее навернулись слезы.
— Не успело тело отца еще остыть, как мой милый братец приказал седлать лошадь, чтобы скакать на железнодорожную станцию, объявив, что намерен отправиться в Лондон, явиться в парламент и настоять на возвращении нашей семье всех ее законных привилегий. Да, мои дорогие, теперь уже он мог позволить себе так поступить — ведь у него были неопровержимые доказательства того, что он — полноправный наследник Лонгсборнов. Медальон с фамильным гербом, да еще диплом Оксфордского университета на имя Ричарда Лонгсборна, обнаруженный Линдлеем в тайнике отца среди прочих бумаг, некоторые из которых также оказались весьма интересного свойства; мой братец, конечно же, не преминул прихватить с собой и их. Разве против столь весомых аргументов, удостоверяющих подлинность личности, можно было что-либо возразить?
Итак, Линдлей, окрыленный своими светлыми надеждами, отправился в Лондон и вскоре вернулся, чуть ли не с порога возвестив о том, что его грандиознейшее предприятие увенчалось успехом. Ему вернули титул, утвердили в рядах парламента и отказали поместья в Ланкашире и в Лондоне. Мы с братом переселились в одну из наших лондонских резиденций, и Линдлей занял свое законное место в палате лордов. У него появились новые знакомые и друзья в свете. Мы стали регулярно давать обеды, устраивать званые вечера, как это принято в высших кругах.
На одном из таких парадных приемов Линдлей представил меня своему новому приятелю, герцогу Хитернлину. С тех пор сей знатный гость стал появляться в нашем имении все чаще и чаще. Мой милый братец с видимым удовольствием поощрял эти визиты, постоянно подчеркивая, что я должна быть как можно любезнее с его дражайшим другом и оказывать его светлости всяческое внимание.
Герцог Хитернлин некоторое время осаждал меня своими ухаживаниями и вскоре сделал мне предложение. Мой брат горячо поддержал своего знатного протеже, настояв, чтобы я незамедлительно дала согласие на этот брак, который должен был упрочить положение нашей семьи и возвысить нас в глазах света. Вот, собственно, и все, что я хотела вам поведать, мои дорогие.
Леди Хитернлин издала глубокий вздох, выражавший, как подумалось пасторским дочерям не то отчаяние, не то смирение. Воцарилось продолжительное гнетущее молчание.
— Милая Кэтрин, — произнесла Шарлотта, глядя на герцогиню с неизмеримой теплотою, — скажи только одно: ты счастлива?
Герцогиня утвердительно мотнула головой; в глазах ее, однако, засветились слезы, и было видно, каких титанических усилий стоило ей их подавить.
— Так ли это? — робко переспросила Энн.
— Прошу вас, не печальтесь обо мне, мои дорогие, — отозвалась леди Хитернлин, — Полагаю, я последняя из женщин, что когда-либо заслужили бы право сетовать на судьбу. Я знатна и богата. У меня есть все, о чем только можно мечтать в этой жизни: я замужем за лучшим из мужчин; сам Всевышний благословил наш союз прекрасной дочерью. Всюду меня окружают любовь и уважение. Видит Бог, мне не на что жаловаться.
— У тебя есть дочь, Кэти? — переспросила Шарлотта.
— Да, — улыбнулась герцогиня, — Очаровательная маленькая проказница. Эдгар настоял, чтобы крошку назвали в мою честь. Так что у нас теперь две Кэтрин.
— Позволь полюбопытствовать, сколько лет Кэтрин-младшей? — в шутливом тоне осведомилась Шарлотта.
— Пять. Жаль, что вы не видели ее! Настоящий маленький ангелочек! У нее мои глаза — очень выразительные, изумрудно-карие, и вьющиеся белокурые волосы — точь-в-точь как у Эдгара. Мы хотели взять нашу дочурку в оперу в тот день, но передумали и оставили на попечение служанки: слишком уж она мала для подобного мероприятия! Хотите на нее взглянуть?
— Мы бы с радостью, Кэти, честное слово, — отозвалась Шарлотта, — Но, к сожалению, мы не можем более задерживаться в Лондоне. Положение нашей семьи довольно шатко и требует нашего скорейшего возвращения домой.
— Очень жаль, — печально проговорила герцогиня. — Но вы ведь еще приедете в Лондон, правда?
В голосе леди Хитернлин зазвучали интонации, заставившие пасторских дочерей невольно содрогнуться — интонации отчаянной мольбы. В них ощущался некий подсознательный страх, словно бы порожденный предчувствием неизбежности.
— Возможно… когда-нибудь… — неуверенно проговорила Шарлотта.
— Когда в следующий раз будете в Лондоне, непременно дайте мне знать! Я буду рада приветствовать вас в нашем поместье Хитернлин-Холл.
На мгновение она смолкла, чтобы собраться с мыслями, а затем с чувством произнесла:
— Право же, знали бы вы, как мне жаль расставаться с вами, мои дорогие! Вы, верно, полагаете мое отчаянное желание видеть вас вновь и вновь всего лишь праздным капризом взбалмошной богачки? Но это не так, уверяю вас… Те краткие часы, что мы провели вместе, оставили в моем сердце глубокий след. Вы обе стали мне дороги, будто родные сестры… Право, не знаю отчего, но я чувствую…
Герцогиня резко смолкла, ощутив, что к горлу ее подкатывает тяжелый ком. Невольные слезы хлынули из ее прекрасных глаз, и ей с большим трудом удалось их унять.
— Что с тобой, Кэти? — участливо спросила Шарлотта, нежно взяв миледи за руку.
— Я чувствую, — продолжала леди Хитернлин в порыве глубокого волнения, — что нас с вами что-то связывает… какая-то таинственная непостижимая сила… По правде говоря, это меня пугает.
— Что пугает, Кэти? — переспросила Шарлотта, внимательно вглядываясь в лицо своей знатной подруги.