41. Среди призывов к мобилизации оказалось легко обойти вниманием отдельные вспышки антисемитизма. Возможно, такие моменты дискриминации негативно отразились на будущем, но в августе 1914 г. они были не в силах свести на нет поддержку со стороны евреев.
Немцы, на фронт!
В течение августа мужчины, которые, как ранее казалось, охотно шли волонтерами, начали отбывать на фронт. Гуго Розенталь и его четыре брата один за другим покинули свой дом в западном районе Липпе. Всего несколько недель назад семья собралась вместе, чтобы отпраздновать свадьбу старшего брата Розенталя. Теперь же все, чего хотелось его матери, – «сидеть у окна и плакать». Этот образ глубоко врезался ему в память42. На улицах тоже бушевали эмоции. В городах по всей Германии наблюдали тщательно срежиссированное зрелище: солдаты в форме маршируют к местным железнодорожным станциям, готовые, чтобы их угнали на фронт. Часто толпы любопытных зевак теснились, чтобы хоть одним глазком взглянуть на проходящих солдат, может быть, не зная, когда они вновь увидят любимого человека и увидят ли. Это были сцены не воодушевления, а страха и трепета перед будущим.
В первые недели войны большинство новобранцев в конце концов отправились на запад. Действительно, в определенный момент воинские эшелоны, набитые розовощекими солдатами, покатились через Рейн в районе Кельна с интервалом в десять минут43. Оттуда Первая, Вторая и Третья армии двинулись на Бельгию, которая, согласно так называемому «Плану Шлиффена», была просто-напросто плацдармом на пути в Париж44. Готфрид Сендер, энергичный молодой преподаватель-еврей, участвовал в раннем наступлении через низины. «Путь долгий и жаркий. Но мы жаждем дела», – объяснял он оставшимся дома45. Южнее немецкий еврей Людвиг Франк, социал-демократ, которому не так давно исполнилось сорок, был направлен в Лотарингию. Задачей Франка и его соратников было держать оборону от французов, пока Сендер и основные войска прорывались через Бельгию. На востоке, где от русских вначале не ожидали особой угрозы, задача состояла просто в обороне позиций, пока не падет Франция. Гарри Маркус, бывший, как и Сендер, членом еврейской общины Берлина, одним из первых прибыл на восток, пусть даже скорее в качестве врача, чем бойца46.
Для немецкого генерального штаба первые военные операции прошли на редкость гладко. И все же в скором времени продвижение немцев столкнулось с трудностями. Одной из главных проблем, которую испытал на себе Сендер, были чисто физические ощущения от похода на запад. «Всего через несколько дней мои ноги были стерты в клочья», – жаловался он. И добавлял вдогонку: «Сомневаюсь, что хоть один пехотинец не предпочел бы скорее получить пулю, чем терпеть эту пытку в жаре и пыли»47. А если тягот похода было недостаточно, наступающим солдатам также приходилось иметь дело с бельгийской армией, отважно пытавшейся отстоять нейтралитет страны. Судя по всему, стойкость бельгийских солдат застала наступающих немцев врасплох. «Чем дальше мы продвигались вглубь страны, тем коварнее и враждебнее они становились», – с определенным возмущением объяснял один немецко-еврейский солдат48.
Нападение Германии на Францию, когда войска шли через Бельгию, а также через Эльзас и Лотарингию, обошлось дорого. В одной только бельгийской армии было около 30 000 убитых и раненых, в немецкой – примерно 2 000. Людвиг Франк, так радостно покинувший Германию в августе, был убит 3 сентября, став первым депутатом парламента, погибшим на войне. В крупной фронтальной атаке полк Франка попал под плотный огонь французов, и пуля или шрапнель пробила ему левый висок. Он умер мгновенно, но бой был таким ожесточенным, что его тело смогли забрать лишь на следующий день. Гибель Франка, которого воспринимали как восходящую звезду, тяжело ударила и по немецким евреям, и по его политической партии. Газета «SPD» в Мангейме, политическом оплоте Франка, вышла с траурной рамкой и тремя простыми словами: «Людвиг Франк погиб». Основные еврейские организации повсюду оплакивали утрату «одного из величайших евреев» множеством долгих речей и прочувствованных некрологов49.
Уже в первые недели сражений стало понятно, что множество мирных жителей окажется в числе военных потерь. Особенно заметно это было в Бельгии, где вторгнувшаяся армия жестоко казнила обвиняемых в саботаже и выгоняла тысячи гражданских из домов. В университетском Левене, который до войны был знаменит «старыми домами с привлекательными фасадами», немецкие войска подожгли некоторые самые красивые здания города50. Исторический центр, церковь Святого Петра и университетская библиотека, содержащая около 300 000 томов, обратились в груду тлеющих углей51. Феликс Тейлгабер, еврейский врач из Берлина, зафиксировал разрушение, когда его батальон вошел в то, что осталось от Левена, но нашел, что проникнуться сочувствием сейчас сложнее. «Эти огромные рушащиеся развалины не произвели на нас особого впечатления… Мы видели достаточно разрушенных домов в Бельгии», – заметил он52. Кажется, военные разрушения уже стали неотъемлемой частью военного опыта.
Хотя немцев никто не приглашал маршировать через страну, они весьма охотно осуждали любые военные злоупотребления самих бельгийцев. В основном Бельгию обвиняли в использовании закулисных тактик, когда гражданские лица действовали как саботажники вместо регулярной армии. Оскар Бригер, еврейский пехотинец из Позена, с большим трудом сдерживал гнев после того как попал в засаду бельгийцев и выжил. Когда его батальон вошел в центр тихого села, он с товарищами был встречен «ужасающим огнем; все гражданское население, включая женщин, непрерывно стреляло в нас». Бригеру удалось отползти в безопасное место – ближайший сарай – и увидеть «бельгийского солдата, добивающего наших раненых». И без того разъяренный засадой, он воспользовался шансом спасти товарищей. «Когда негодяй принялся перезаряжать ружье, – рассказывал Бригер, – я вонзил свой штык ему в сердце»53. Адреналин явно еще бурлил в крови Бригера, когда он писал сообщение. Но это само по себе было частью проблемы. Чем более нервными становились завоеватели, тем охотнее они чуяли опасность за каждым углом. Зачастую они отыгрывались на местных жителях еще до того, как те оказывали сопротивление54.
Несмотря на медленное продвижение, немецкая армия, по-видимому, начала добиваться кое-каких успехов. После одиннадцатидневного сражения надежно укрепленный город Льеж наконец пал 16 августа. Теперь удача повернулась к немцам лицом. Они захватили Брюссель, разбили британцев при Монсе и перешли границу Франции, неудержимо двигаясь к Парижу. В начале сентября Карл Бланк, юный еврейский студент из Ганновера, чувствовал достаточную уверенность, чтобы в своем письме с фронта заявлять, что война на западе вскоре будет выиграна. «[Мы] одерживали победу за победой», – писал он. Есть надежда, что «французы [вскоре] будут по горло сыты нашими ударами»55.
К огорчению Бланка, распространенная надежда, что война закончится к Рождеству (штамп, так любимый историками), отнюдь не собиралась становиться реальностью. Может быть, Германия и послала большую часть своих войск сражаться на западе, но эта история так и не стала лишь элементом Франко-прусской войны, с самого начала превратившись в глобальный конфликт со множеством участников. Так, в Африке британцы и французы очень быстро вынудили африканские части немцев занять оборонительную позицию. Немецкий Тоголенд пал в первый же месяц конфликта, на следующий год были практически потеряны Британский и Французский Камерун, и в июле 1915 года контролю Германии над юго-западной Африкой пришел конец. Немецкие евреи сыграли в африканских кампаниях лишь небольшую роль. Рихард Кандт, известный колониальный управляющий еврейского происхождения, в 1914 году находился в отпуске в Германии и не мог вернуться. И все же некоторое количество немецких евреев на континенте присутствовало. Всего семнадцать евреев воевало в составе армии Пауля фон Леттов-Форбека, оборонявшейся в немецкой Восточной Африке до самого конца конфликта56.
Как бы жестоки ни были эти колониальные кампании, они оставались лишь второстепенными событиями по сравнению со столкновениями в Европе. Согласно плану Шлиффена, предполагалось, что немецкая армия за несколько недель разобьет французов и обратит свою огневую мощь против русской армии на востоке. Но у русских были свои планы – как оказалось, сильно отличавшиеся от той роли, которую назначили им немцы. Гарри Маркус, который к тому моменту щеголял «великолепной окладистой бородой», сообщал о тяжелых столкновениях с русскими, «нескольких часах [вражеского] артиллерийского огня каждый день» и нескончаемом потоке раненых57. Маркус стал свидетелем атаки русских на Восточную Пруссию, унесшей жизни более тысячи гражданских и разрушившей около 100 000 зданий58. Йоханна Клюновер из приозерного города Летцен лишилась в этих столкновениях дома и имущества. Потрясение от всех этих событий подорвало ее здоровье – у нее начались проблемы с сердцем и почками. Обнищавшая и больная, Клюновер решила попросить помощи у общины при синагоге, к которой принадлежал ее покойный муж59. К сожалению, неизвестно, поступил ли ответ на ее просьбы, но, во всяком случае, они проливают свет на уязвимое положение как евреев, так и остальных немцев в восточных приграничных регионах.
Только к концу августа немецкая армия смогла вновь перехватить инициативу в Восточной Пруссии. Во время знаменитой битвы при Танненберге немцы в течение пяти дней постепенно одерживали верх над русскими противниками, заставив их вновь отступить за восточнопрусскую границу. Немецко-еврейский литературовед Виктор Клемперер записал в своем дневнике простые слова: «Волшебные успехи!»60. По мнению Клемперера, немецкая победа была не столь сокрушительна, и все же наступление русских удалось остановить и к началу сентября Восточная Пруссия была освобождена. Но, возможно, важнейшее значение Танненберга было в том, что эта битва помогла превратить генералов Пауля фон Гинденбурга и Эриха Людендорфа в национальных героев. Хотя обоих отправили на командование незадолго до Танненберга, Гинденбург без всяких колебаний приписал триумф армии себе. Поздравительная телеграмма от кайзера, где он восхвалял Танненберг как «единственную в истории» победу, красовалась на первой странице многих газет