28. Но для Боденхеймера и Оппенгеймера сомнительный успех проекта бледнел в сравнении с новыми контактами в Министерстве иностранных дел.
Как только лидеры KfdO добились благосклонности государственных чиновников, они преисполнились решимости получить все возможное от новых контактов. Зимой 1914/15 года представители KfdO сумели организовать еще ряд встреч на высоком уровне с членами правительства. Несомненно, главным успехом группы было приглашение встретиться с Гинденбургом и Людендорфом в их восточной штаб-квартире. Чтобы добраться туда, нужно было совершить сложное сухопутное путешествие далеко вглубь недавно завоеванной территории. Боденхеймер вспоминал, что они с Оппенгеймером, сопровождавшим его в этом приключении, чувствовали себя колониальными исследователями, одетыми «как для путешествия на Северный полюс». Объезжая воронки от бомб, мертвых лошадей и прочие развалины войны, усеявшие дороги, они наконец прибыли в восточную штаб-квартиру армии. Вначале они встретились с Людендорфом, который благосклонно отнесся к их проекту, но, как излагал Боденхеймер, было в его поведении что-то такое, что «выдавало расчет и холодное сердце». «Мы были для него лишь пешками на шахматной доске войны», – добавил он29.
Впечатление от Гинденбурга, оставшееся у Боденхеймера и Оппенгеймера, отличалось разительно. Его манеры излучали «уверенность в себе, спокойную твердость и доброту», вспоминал Боденхеймер. Это впечатление еще более укрепилось после того, как Гинденбург пригласил членов KfdO поужинать с ним в гостинице «Рим» в Радоме. За едой они беседовали о состоянии военной кампании и о народах на востоке. Но если не считать выпитых «нескольких бутылок рейнского вина и шампанского», они уехали, не добившись особого прогресса в своих планах на восточные земли30.
Вероятно, именно поэтому, добравшись домой, они направили Гинденбургу письмо по итогам встречи, куда более подробно описывавшее их представления о будущей колониальной миссии в Германии. Планы KfdO, объясняли они, основывались на том, чтобы немецкая армия разрушила «русское правление» силами немецкой армии, а затем «подняла немецкий флаг в Варшаве, Вильне, Минске, Киеве и Одессе». Победа армии на востоке поможет осуществить первую ключевую цель KfdO – освободить восточноевропейских евреев от российского царского режима. По сути, KfdO видел в немецкой армии освободительную силу, которая спасет восточноевропейских евреев от десятилетий преследования и угнетения под властью русских. Вторая задача группы, объясняли Боденхеймер и Оппенгеймер, заключается в том, чтобы гарантировать долгосрочное будущее еврейскому населению на востоке. Из всех различных объединений, населяющих Восточную Европу, именно «еврейское население Западной России», утверждал KfdO, должно «играть ведущую роль»31.
Пожалуй, Гинденбургу потребовалось немало иллюзий, чтобы представить себе восточноевропейских евреев во главе новой колониальной миссии Германии. В конце концов, даже Вертхаймер отмечал, что «подавляющее большинство» еврейского населения состоит из «бедных, голодающих пролетариев»32. Но именно на почве их отличия от немцев должны были взрасти их немецкие черты. По мнению KfdO, культурные и языковые ценности восточноевропейских евреев были близки к ценностям Германии. Наиболее явно это можно было наблюдать в использовании восточноевропейскими евреями идиш, который KfdO неоднократно называл «средневековым немецким». После нескольких лет в «немецкой сфере влияния», настаивал комитет, идиш превратится в «современный германский язык». На этом основании евреи выступят как «немецкоговорящий элемент, заботящийся о немецкой культуре и образующий живую стену против сепаратистских намерений поляков»33.
Возможно, KfdO был чрезмерно оптимистичен в оценке лояльности восточноевропейских евреев, но идея языкового сближения вызвала значительный отклик в среде немецких евреев. Даже главный политический соперник KfdO, Германская ассоциация, разрабатывала предположение, что идиш – «неразвитая форма немецкого языка». Это говорило о том, что восточноевропейские евреи тесно «связаны с Германией»34. Однако дальше всех в высказываниях зашел снова Дэвис Трич. Сразу же после призывов к увеличению территории Германии Трич перешел к публикации памфлета, очерчивающего основания для немецкого «языкового сообщества» евреев. Как и в случае KfdO, Трич придерживался мнения, что идиш следует рассматривать как ответвление немецкого языка. И стоит людям преодолеть этот ментальный барьер, объяснял он, как они обнаружат, что в мире есть около 10 миллионов евреев, которые понимают идиш, а значит, и немецкий. Значимость этой языковой связи была неоценима для «сторонников немецкого экспансионизма», которые, как и Трич, хотели видеть Германию более сильной35.
Если верить высказываниям KfdO, немецкая армия и немецкие евреи придерживались практически идентичного понимания колониальных задач на востоке. В оценке этого вопроса Боденхеймер был весьма эмоционален. «Восточный комитет обязан своим существованием, – утверждал он, – убеждению, что во время военного вмешательства интересы еврейского населения на востоке – особенно в русской Польше – идентичны интересам нашей родины»36. Можно было бы легко сбросить со счетов такие речи как всего лишь раздутую риторику, предназначенную для того, чтобы польстить военным и гражданским лидерам Германии. Но это было бы ошибкой. KfdO был полностью откровенен в своих утверждениях. Он был равно полон решимости увидеть, как колониальная экспансия Германии распространяется в сторону России, и желания спасти евреев Восточной Европы. Действительно, комитет заявлял, что возможность дать евреям больше автономии – «лучший способ германизировать восток»37.
Казалось, использование восточноевропейских евреев как немецких первопроходцев на востоке представляется удовлетворительным решением сложной проблемы. С одной стороны, евреи освободятся от русского деспотизма, с другой – Германия сможет дальше распространить свое влияние в Восточной Европе. К сожалению, ни KfdO, ни немецкое правительство не потрудились спросить у восточноевропейских евреев, хотят ли они взять на себя роль немецких колонизаторов. Вместо этого еврейские сообщества Германии довольствовались далеко идущими суждениями о регионе и его населении, основанными почти исключительно на их немецком, а не еврейском наследии.
Отрезвляющая реальность
Едва осела пыль от «великого продвижения» немецкой армии, под ее контролем оказались такие крупные города, как Варшава, Белосток, Вильна и Брест-Литовск. В каждом из них было многочисленное еврейское население. Вильну даже прозвали «восточным Иерусалимом» из-за процветающей еврейской культуры. По всем параметрам время KfdO настало. Теперь, когда еврейское население востока было в руках Германии, комитет мог перейти от теории к практике. Однако, как KfdO вскоре был вынужден признать, говорить о колониальных планах было намного проще, чем воплотить их в жизнь. В первые месяцы оккупации немецкая армия и ее еврейские сторонники понемногу начали осознавать сложность масштабов своей задачи. Они обнаружили регион с разительно отличающимися народами, языками и культурами, жестоко разоренными войной и бедностью. Восточноевропейские евреи оказались совсем не теми первопроходцами немецкой культуры, какими описывал их KfdO, а такими же экзотами, как все остальные этнические группы, населяющие регион.
Еврейская миграция в довоенные годы уже впустила в умы немцев идею о культурном отличии восточноевропейских евреев. Стоило евреям и остальным немцам вступить на восток, как их худшие опасения лишь подтвердились. Один немецко-еврейский солдат в весьма резких выражениях уподоблял пересечение российской границы переходу «из хорошей гостиной в лачугу». С одной стороны границы вдоль улиц выстроились ухоженные «двухэтажные каменные дома», в то время как на другой мало что говорило об «упорядоченной жизни»38. Впрочем, военное командование было озабочено чем угодно, только не этим. Их главным приоритетом было продвижение немецких войск на восток, чтобы загнать русских в тупик; этому плану несколько мешало прискорбное состояние имеющейся инфраструктуры. Помощник Гинденбурга и Людендорфа Макс Гофман назвал «дороги, грязь и паразитов» в Польше «невообразимыми»39. Леопольд Розенак, в то время служивший армейским раввином в немецкой Южной армии, вероятно, согласился бы с ним, благо он встретился с еще худшими условиями в Карпатах. На некоторых маршрутах грязь была так глубока, что войсковые лошади увязали и попросту тонули. Неудивительно, что в таких обстоятельствах Розенак с большим трудом пытался добраться до еврейских солдат, которые сами были разбросаны по широкому участку фронта40.
Транспортные проблемы были лишь одним из свидетельств ужасающей нищеты в регионе. Западные границы России хвалились отдельными очагами процветания, в основном в крупных городских центрах, но по большей части были бедны. Отступление российской армии в 1915 году еще ухудшило и без того тяжелое положение, так как при продвижении на восток войска разрушали многое на своем пути. Целые деревни исчезали с лица земли, уничтожались дороги, рельсы и мосты41. Несмотря на обратные заявления, наступающая немецкая армия тоже не всегда спасала положение. Ойген Кент, розовощекий солдат из берлинской еврейской семьи, с некоторой неловкостью вспоминал, что в России «реквизиция стала девизом». Проходя мимо русских домов, он сам и его товарищи врывались внутрь и грабили все, до чего только могли добраться42. Последствия для местных жителей, вынужденных жить между двух воюющих армий, были катастрофическими. «Нищета так беспредельна, – жаловался рав Эмануэль Карлебах, посещая еврейский сиротский приют, – так отчаянна, так ужасна»43.
Но бедность была не единственным потрясением, с которым столкнулись немецкие захватчики. Как они вскоре обнаружили, крайняя нужда часто шла рука об руку с болезнью. Главной угрозой для немецких солдат, привыкших к западноевропейским стандартам гигиены и здравоохранения, был тиф. Плохие санитарные условия и теснота создавали подходящую обстановку, чтобы зараженные вши переносили заболевание от человека к человеку. К марту 1915 го