1. Во всех аргументах своей статьи Клейст ломился в открытую дверь. Консервативные слои Германии уже давно придерживались мнения, что евреям не подобает принимать командование над солдатами-христианами. Прусский офицерский корпус, члены которого, как правило, питали к евреям крайне мало уважения, также не видел особых причин изменять существующее положение.
Ко времени написания статьи Клейста прошло уже почти тридцать лет с тех пор, как последний еврей стал офицером запаса в прусской армии, хотя ситуацию в Баварии можно назвать чуть более благоприятной – там была горстка офицеров-евреев2. Но многие евреи с безупречной биографией, которые в других обстоятельствах получили бы офицерское звание, остались без повышения. Их назначению в армию помешала расовая подоплека отбора. Немецкое военное ведомство придерживалось стойкой идеи физических качеств, присущих хорошему бойцу. В ход шли понятия ярко выраженной храбрости, бесстрашия и агрессии. Как и в других обществах того времени, преобладало убеждение, что у некоторых «рас» эти черты присутствуют, а у других – нет. И в той мере, в какой дело касалось немецкой армии, евреи оказались во второй категории и потому были обречены на сомнительные бойцовые качества. Ярлык трусости, долгое время висевший на евреях, оказалось очень трудно сбросить. В результате военным врачам было нетрудно признать еврейское тело негодным как слабое, немощное и второсортное3.
Это глубоко укоренившееся отвращение к офицерам-евреям не останавливало евреев, стремящихся получить офицерские звания. Альберт фон Гольдшмидт-Ротшильд, член богатой франкфуртской семьи банкиров, претендовал на звание офицера запаса в 1904 году. Бернгард фон Бюлов, бывший в то время канцлером, вмешался, чтобы поддержать юношу, но безуспешно. Как показала история с Гольдшмидтом-Ротшильдом, даже богатство и влиятельность не могли купить немецкому еврею пропуск в ряды офицерства4. Еврейские общины, разозленные таким обращением, долго добивались изменений в процессе продвижения по военной службе. Но это привело лишь к большому количеству дискуссий. С 1904 года вопрос о евреях в качестве офицеров обсуждался в Рейхстаге практически ежегодно, но каждый раз без каких-либо решений. С гораздо более примирительными интонациями, чем могли быть у Клейста, военное министерство раз за разом продвигало идею, что при раздаче офицерских званий оно свободно от любой дискриминации. Может быть, так оно и было, но вопрос о шокирующе малом числе офицеров-евреев оставался без ответа5.
И все же не прошло и двух недель после того, как Клейст выступил в защиту дискриминационных практик в армии и ситуация коренным образом изменилась. В августе 1914 года, вступив в войну на стороне своего центральноевропейского союзника, Австро-Венгрии, Германия быстро оказалась вовлеченной в глобальный конфликт. Когда армия сражалась на всех фронтах, Военное министерство больше не могло себе позволить быть привередливым, ему были нужны все люди, до которых оно могло дотянуться, в том числе те, кому случилось родиться евреями. К восторгу еврейской прессы, встречавшей происходящее с ликованием, немецкие евреи стали получать повышение по службе, и имена первых немногочисленных офицеров запаса еврейского происхождения были перечислены в газетах для потомства6. Не было сомнений, что Германия быстро преобразилась за лето 1914 года. Казалось, путь к войне наконец сделал немецкий народ единым целым, стирая былые внутренние раздоры, объединяя евреев и остальных немцев во имя единой национальной идеи. Может быть, со временем и оказалось, что жизнь этой иллюзии очень коротка, но летом 1914 года многие охотно верили в нее.
Далекие убийства и далекие войны
Бурные события этого лета начались с того, что, на первый взгляд, должно было остаться простым путешествием на автомобиле, но никогда еще короткая поездка не оборачивалась настолько разрушительными последствиями для мира. Эрцгерцог Франц Фердинанд, наследник престола Австро-Венгрии, 28 июня находился с официальным визитом в столице Боснии – Сараеве. Уже чудом избежав одного покушения на убийство утром, Франц Фердинанд и его супруга София рискнули снова поехать на автомобиле в тот же день. Как оказалось, это была роковая ошибка. Когда кортеж медленно пробирался по центру города, молодой боснийский националист, серб Гаврило Принцип, воспользовался шансом; он подошел к машине с открытым верхом, вытащил револьвер и с небольшого расстояния выстрелил в эрцгерцога и герцогиню. Правящая верхушка Австро-Венгрии, уже с трудом сохранявшая целостность лоскутной империи, отреагировала на убийства с потрясением и гневом, но и с примечательной решимостью. Ответом, как они представляли, было начало военных действий против Сербии. Еще не все в тот момент это понимали, но дорога к мировой войне была проторена7.
Всеобщее потрясение после сараевских событий было прекрасно видно в основных городах Австрии. Газеты печатали длинные статьи с восхвалениями императорской четы, на домах развевались черные флаги, а общественные здания приспустили государственные знамена8. Еврейские общины империи также сыграли свою роль в этих ритуалах. В синагогах проходили особые поминальные богослужения по эрцгерцогу, а многие общины направили собственные телеграммы с выражениями соболезнования. «С верноподданническими чувствами к престолу и родине, – писала еврейская община Вены, – австрийские евреи слились воедино в пламенных молитвах от всего сердца»9. В Германии – заметный контраст – суеты было гораздо меньше. Несомненно, убийство эрцгерцога и герцогини стало значимым событием, но все же недостаточным, чтобы обеспечить особые богослужения в синагогах, молитвы или телеграммы. Даже немецко-еврейская пресса едва упомянула убийства в Сараеве на страницах общих новостей. По всей видимости, убийство иностранного монарха в далеком городе было сочтено малоинтересным для еврейских общин Германии.
Разумеется, очень мало кто из немцев был готов к тому, чтобы эти два убийства нарушили их повседневные привычки. В конце концов, эрцгерцог и герцогиня имели несчастье быть убитыми в начале лета, именно тогда, когда состоятельные немцы рассчитывали насладиться ежегодными каникулами. Как и в большинстве сторон жизни императорской Германии, тон в этом отношении задавал кайзер Вильгельм II. Каждый год он отправлялся в продолжительный круиз в Скандинавию на борту королевской яхты «Гогенцоллерн». Лето 1914 года не стало исключением. Совершенно ясно, что кайзер не намеревался позволить мелкому препятствию вроде войны нарушить его планы. Волею случая Артур Штерн, берлинский врач, в то лето тоже проводил каникулы в Скандинавии. Глядя на море в бинокль, Штерн мельком заметил кайзера, развлекающегося на палубе «Гогенцоллерна» и, по всей видимости, не заботящегося ни о чем на свете10. Как и Штерн, остальные немецкие евреи собирались все лето расслабляться и восстанавливать силы. Например, Теодор Киршбергер наслаждался отдыхом на маленьком морском курорте Вустров на побережье Балтийского моря, а четырнадцатилетняя Шарлотта Штайн-Пик провела несколько безмятежных недель с родными в альпийских предгорьях близ Обераммергау11.
И все же подавляющее большинство немецких евреев провели лето 1914 года не в Скандинавии и не расслаблялись на курортах Германии. Как бы то ни было, их умы занимало множество вопросов. В Берлине, в северном районе Гезундбруннен, построили новую еврейскую больницу, чтобы заменить намного меньшую по размерам клинику в центре города. Новое здание обещало пациентам «более светлые и просторные палаты, больше воздуха и садов»12. В момент торжественного открытия сверкающей новой больницы в конце июня никто и не подозревал, что всего несколько недель спустя она начнет наполняться ранеными солдатами. Еврейские общины провинциальных городов Германии в июне и июле тоже пребывали в разгаре строительного бума. Например, в портовом городе Вильгельмсхафен местные видные деятели собрались, чтобы заложить самую первую синагогу в городе. В знак тесной связи общин с Германией в основание синагоги также была замурована урна с немецкими монетами и газетами13.
Эти новые здания намекали на растущее доверие еврейских общин. Полная свобода настала с объединением Германии в 1871 году. После десятилетий ограничений в повседневной жизни немецкие евреи наконец смогли посмотреть в будущее с некоторым оптимизмом. Количество евреев в ранее закрытых для них профессиях, таких как право, наука и политика, постепенно начало расти. Хотя немецкие евреи и получили намного больше свобод, антиеврейские настроения все же оставались живучими. В 1880-е годы возрос политический антисемитизм, поощряемый историком Генрихом фон Трейчке и придворным проповедником Адольфом Штокером. Страхи перед экономическим и политическим либерализмом были перенесены на еврейские общины, воплощавшие для немецких правых все беды новой Германской империи14.
Несмотря на назревающие антиеврейские настроения, немецкие евреи предпочли сосредоточиться на положительных моментах; их положение в обществе укреплялось, и они надеялись, что со временем старые распри постепенно отомрут. Время потупленных взглядов и ощущения собственной необычности давно прошло. Так, очевидно, было в Берлине, родном городе для почти 150 000 евреев, при общей численности еврейского населения Германии от 550 000 до 600 000 человек. Сияющие золотые купола берлинской новой синагоги символизировали тягу к освобождению еще в 1866 году, когда она была построена. Почти полвека спустя то же самое чувство сопричастности и укорененности начало распространяться на регионы, где также возрастала стабильность жизни евреев. Таким образом, перед тем как разразилась война, немецкие евреи были гордой и в основном процветающей частью немецкого общества.
Но за фасадом стабильности среди еврейского населения Германии таились существенные разногласия. Проблема заключалась в том, что в Германии никогда не существовало единого еврейского сообщества, скорее это было «перекрывающееся множество» различных «немецкоязычных еврейских общин»