14.
Чтобы придать веса своей кампании, Национальный союз привлек на свою сторону ряд выдающихся фигур из мира политики и промышленности, включая членов ведомства иностранных дел и фирмы Круппса и Маннесмана15. Союз также пытался – как оказалось, безуспешно – заполучить Георга Бернхарда. После долгих дискуссий они наконец убедили его выступить с речью о годовщине начала войны на мероприятии в Бохуме. Видимо, Национальный союз надеялся, что немецко-еврейский издатель вроде бы либеральной газеты будет сочувствовать их делу. Однако Бернхард снова смешал все карты и в очередной раз продемонстрировал, что немецкие евреи могут быть не менее воинственны в своих взглядах, чем любые другие немцы. Когда Бернхард вышел на ступени величественной Евангельской церкви в Бохуме, вскоре стало ясно, что его выступление идет не вполне по плану. Совершенно не собираясь очерчивать условия заключения мира, как надеялся Национальный союз, Бернхард настаивал, что война закончится лишь после того, как Германия получит «землю или деньги». Затем он осудил всех, кто требовал немедленного мира:
Мы должны защищаться от людей, говорящих так; они – та паршивая овца, которая портит все стадо… Как только наши враги поймут, что мы надеемся на мир, их желание продолжать сражаться только укрепится… Мы сражаемся за свою жизнь. Мы все знаем, что на кону наше существование как нации, и поэтому мы готовы сражаться так долго, как только понадобится16.
Вклад Бернхарда был той дружеской помощью, без которой Национальный союз мог бы и обойтись, учитывая, что он и так столкнулся с жесткой конкуренцией со стороны двух оппозиционных групп: Независимого союза за немецкий мир (Unabhängiger Ausschuss für einen deutschen Frieden) и баварского Народного союза за скорейшее уничтожение Англии (Volksausschuss für rasche Niederkämpfung Englands). Может быть, названия этих групп и подразумевали желание стабильности в Европе, но их общие цели были далеки от этого. Обе группы не только требовали присоединения территорий, но и широко распространяли свое убеждение о необходимости выигранной войны, что заметно отличалось от подхода Бетман-Гольвега. Независимый союз поддерживал наступление на Россию на востоке как способ обеспечить доминирование Германии на континенте, а внимание Народного союза было устремлено к разгрому Британии через мощную кампанию неограниченной подводной войны.
Отражая радикализацию внутренней политики Германии, оба союза также привлекали антисемитские элементы. Так, небезызвестный антисемит британского происхождения Хьюстон Стюарт Чемберлен был одним из многочисленных сторонников Народного союза17. Удивительно, но и сгущающейся атмосферы антисемитизма было недостаточно, чтобы умерить воодушевление некоторых немецких евреев самыми радикальными целями этих групп. Так, во франконской коммуне Георгенсгмюнд три члена семьи Хайдекеров последовали за Чемберленом и вступили в Народный союз18. Южнее, в Мюнхене, Пауль Николаус Коссман, в предыдущем десятилетии принявший католичество, сделал свой ежемесячный журнал «Süddeutsche Monatshefte» средством уверенной поддержки правых взглядов. Это был хитрый ход, который привел к росту тиражей, обеспечив журналу будущее – по крайней мере, в среднесрочной перспективе19.
Однако решение о смене политической ориентации издания всегда было чем-то большим, чем просто циничный маркетинговый трюк. В журнале, возглавляемом Коссманом, наблюдалась реальная вера во многие статьи, печатавшиеся в поддержку войны. В первой половине 1916 года журнал занял агрессивную позицию по некоторым привычным вопросам: ответственность Британии за начало войны и необходимость расширить границы Германии. Редакторские колонки Коссмана, где он оттачивал свое мастерство на внутренних делах, были столь же воинственны. Он оплакивал отставку Тирпица – «черный день» – и в явном выпаде против Бетман-Гольвега требовал «творческой [schöpferische] политики» как единственного способа «завоевать сердца людей»20.
Подозрения, тревожившие немецкий народ и политиков в 1916 году, отражались с тем же накалом в высших эшелонах армии. Гинденбург и Людендорф, командующие восточными армиями, никогда не были полностью согласны со своим формальным руководителем Фалькенхайном. В то время как Фалькенхайн предпочитал западную стратегию, Гинденбург и Людендорф были убеждены, что ключ к окончанию войны кроется в разгроме русских на востоке, поскольку победа там освободит силы для сражения с британцами и французами на западе. Неудачи Фалькенхайна при Вердене и Сомме существенно усилили аргументы его оппонентов в пользу восточной стратегии. Гинденбург и Людендорф, искушенные в макиавеллиевских интригах, охотно обратили затруднения Фалькенхайна себе на пользу. Письмо канцлеру, которое составил хитроумный советник Людендорфа полковник Макс Бауэр, было попыткой пролить свет на проблемы с командованием Фалькенхайна. Письмо предупреждало, что сейчас «только решительный человек может спасти» Германию, имея в виду, конечно, тандем Людендорфа и Гинденбурга21.
После того, как Румыния объявила войну в августе 1916 года, судьба Фалькенхайна была предрешена. Вступление в войну этого «подлого стада», как один помощник армейского раввина назвал румын, превратило в насмешку прежние утверждения Фалькенхайна, что Румыния останется нейтральной, и он был отправлен в отставку22. Теперь, когда существующий глава генерального штаба покинул пост, дорога к браздам правления для Гинденбурга и Людендорфа была свободна. Гинденбург как старший стал начальником, а Людендорф, его давний помощник, получил должность генерал-квартирмейстера. Решение о возвышении популярного тандема было продиктовано как желанием отвести критику от гражданских лидеров Германии, так и военной стратегией. Альберт Баллин, как и многие немцы, был обрадован переменой. «Слава Богу», – просто сказал он одному доверенному лицу в кругах партии23. Тем временем войска, сражающиеся на фронте, казалось, были столь же рады новостям. Один еврейский солдат громко воскликнул, что с «двумя столь одаренными военачальниками на посту» наконец пришла «явная перспектива успеха»24. Но ликование было недолгим. Вместо того чтобы сильнее сплотить немецкое общество, возвышение Гинденбурга и Людендорфа лишь разверзло бездну между теми, кому было предназначено быть полноценными членами общества, и изгоями.
Программа Гинденбурга
В то время как Фалькенхайн в первую очередь занимался делами армии, Гинденбург и Людендорф понимали свои обязанности намного шире. Они вступили в должности с намерением радикально поменять структуры тыла, политическую жизнь и саму военную стратегию. Их привычка вмешиваться во все аспекты войны принесла тандему прозвище «бесшумная диктатура», хотя эта лексика авторитаризма скорее отсылает к последующим диктатурам Германии, чем к структурам власти времен Первой мировой войны25. Как бы то ни было, по меньшей мере в одной области термин оказался особенно точен. Под управлением тандема Германия двинулась к политике экономической и человеческой эксплуатации, особенно заметной по готовности ведущих промышленников страны, включая Вальтера Ратенау и Эдуарда Арнхольда, использовать принудительный труд. В этом отношении определение «чужие» означало эксплуатацию человеческих жизней и нарушение международного законодательства в погоне за победой.
Гинденбург и Людендорф с пылом взялись за работу. Решив повысить доступность оружия для войск на фронте, тандем немедленно набросал планы, как лучше использовать имеющиеся ресурсы Германии. Следовало удвоить производство боеприпасов и существенно повысить выпуск самолетов и полевой артиллерии. Концепция тандема, которая стала известна как «Программа Гинденбурга», также предусматривала закрытие промышленных предприятий, не являющихся необходимыми для военного производства, усиление государственного контроля над сырьем и большее ограничение свобод рабочих26. Сведенные воедино, эти изменения погружали мужчин и женщин в тылу в пучину реалий конфликта, а также подталкивали Германию намного ближе к всеобщей войне. Теодор Вольф был недалек от истины, когда воскликнул: «Кажется, будто война только начинается»27.
Поскольку Гинденбург и Людендорф были военными, одна из их первых директив касалась самой армии. В попытке усилить военную мощь Германии они снизили призывной возраст до восемнадцати лет и стали забирать в армию мужчин более старшего возраста, что дало в сумме еще 300 000 человек. И все же этот внезапный массовый набор мало чем сумел повлиять на баланс сил, в частности потому, что физически многие новые солдаты далеко не дотягивали до основных требований армии. Один еврейский солдат, сражавшийся на Восточном фронте, гордо рассказывал, что, в отличие от большинства новобранцев, может идти весь день и после этого попадать из винтовки в отдаленные цели. «Притащили людей, которые едва могут видеть, – жаловался он. – Людей, про которых вы бы сказали, что они страдают от какой-то серьезной болезни, такой, что с трудом держатся на ногах на марше. И, несмотря на все это, их не отсылают домой»28. Брюзжание этого солдата в основном было адресовано армии как таковой, но показывало и удовлетворение собственным высоким уровнем физической подготовки. Многие евреи давно ждали именно такой возможности, чтобы показать себя физически равными любым другим немцам, тем самым опровергнув мнения о хилом еврейском теле29.
Вне зависимости от боевых качеств, уход в армию всех мужчин без разбора произвел сокрушительный эффект в тылу. Предприятиям не хватало рабочих, школам – учителей, фермам – крестьян. Еврейские сообщества особенно пострадали. В некоторых областях, где членов общины было и так мало, само будущее некоторых еврейских общинных структур оказалось под вопросом. Так, два еврейских педагогических колледжа под Вюрцбургом оказались на грани закрытия, когда война лишила их персонала. В качестве предупредительного выстрела в сторону местных структур образования руководство учреждения сообщило, что утрата еще хоть кого-то из преподавателей повлечет за собой «полное закрытие одного из двух учреждений»