В общем, я успеваю управиться с делами до появления Лейна, прощаюсь с миссис Вонг и бегу к своему велику на улице. Отстёгиваю замок, прячу его в рюкзак и со спокойной душой сажусь на велик.
Минут двадцать по знакомым с самого детства улицам Санта-Моники, и я попаду в свой личный мир. В свой уютный уголок, где я могу не притворяться, не стараться выглядеть лучше, чем я есть и быть самой собой.
Мало кому известно, но, если пробраться на территорию парка Марин, а оттуда — на Пенмар Голф Корс, то в самой гуще деревьев и кустов, на окраине территории, можно наткнуться на заброшенное здание. Чей-то обветшалый дом, о существовании которого напрочь забыли. Во благо мне. Именно в этом старом доме я однажды нашла своё убежище.
Я оставляю велик у бревенчатой стены дома и забираюсь в него через окно. Бросаю рюкзак на пол и вдыхаю всё ещё свежий аромат красок. Вчера я хорошо поработала со стенами гостиной. Мне, наконец, отлично удался кружевной узор листьев.
Иду туда, чтобы оценить цвет подсохших красок, улыбаюсь, когда вижу отличный результат. Вот только... Мне всё же не нравится оттенок неба. Словно он недостаточно голубой. Не такой, какой я наблюдала в одних бесстыжих глазах. Меня, кстати, раздражает, что я требую от себя именно такой оттенок голубого.
Вздыхаю и иду переодеваться.
Вот только я успеваю лишь снять джинсовку, когда слышу чьи-то осторожные шаги. Бросаюсь к тонкой, но крепкой деревяшке с гвоздями на конце, своему импровизированному оружию. Да, бывало, что меня грабили. Умыкнули баллончики с краской, на которые я копила не один месяц. Пришлось обзавестись сейфом для самого важного. Возможно, сейчас сюда и вернулся тот грабитель, чтобы поживится ещё чем-нибудь.
Но как бы не так! Сейчас я здесь и во все оружие!
Я осторожно выхожу в прихожую с окном для входа и обмираю.
Нет...
Пожалуйста, только не это!
— Так это ты? — удивлён не меньше меня придурок-Лейн. — Ты оставляешь по всему городу эти рисунки?
Я едва не плачу, когда опускаю взгляд на деревяшку в своей руке. Каюсь, но я пару секунд всерьёз думаю о том, чтобы прямо сейчас совершить смертный грех — убить.
Господи, ну за что мне это?!
Глава 11. Ронни: совсем не невинный цветочек
Я сразу понял, что будет полезнее её не останавливать. По тому, как она быстро сбегала по ступеням крыльца школы, как озиралась по сторонам, прежде чем сесть на свой велик. Что-то мне подсказывало, что малышка Коллинз так спешит не для того, чтобы как можно скорей попасть домой.
И я был прав.
Но я и представить не мог, чем обернётся моя спонтанная слежка.
Прилежная девочка, отличница, дочь священника оказалась заядлой преступницей!
Всё же прав тот, кто однажды сказал, что в тихом омуте водятся черти.
Коллинз та ещё чертовка, судя по всему.
А с деревяшкой с гвоздями в руке, удивлённо-рассерженная и часто дышащая — уж подавно.
— Не могу поверить, что ты за мной следил! — расстроенно восклицает она.
Отбрасывает от себя деревяшку, садится прямо на грязный пол и хватается за голову.
Я ещё раз осматриваю граффити с легкоузнаваемым почерком художника и тоже опускаюсь на пол у стены рядом с Коллинз.
— А я не могу поверить, что это ты портишь городское имущество.
Коллинз горько усмехается и поворачивает голову в мою сторону, в зелёных глазах пляшут бесята:
— Что, теперь ты сдашь меня копам, если я не пойду с тобой на свидание? Как удобно.
Её слова задевают моё самолюбие. Я отворачиваюсь и цежу сквозь зубы:
— Я не собираюсь заниматься шантажом из-за чёртового свидания, одна только мысль о котором тебе так претит.
Девчонка молчит пару минут, а затем вздыхает:
— Не в этом дело, Лейн. Прости, если заставила тебя думать иначе.
— А в чём тогда?
Коллинз вновь долго молчит, я чувствую на себе её взгляд и смотрю в ответ. Почему-то хочется пересчитать веснушки на её лице, все до одной.
— Пойдём, — поднимается она на ноги, сбив меня со счёта. — Покажу кое-что.
Встаю с пола и иду вслед за ней.
Судя по старому дивану по середине комнаты, мы входим в гостиную, но в глаза в первую очередь бросается не он, а реалистичная картина на одной из стен: кусок какого-то здания в тёплый весенний день. Здесь особенно сильно пахнет свежими красками.
Я иду ближе, разглядывая мелкие детали, которые, наверняка, было сложно рисовать, и замечаю на стене слева коллаж из фотографий того же здания. Разные ракурсы, освещение и композиции. Фото выглядят профессиональными.
— Что это за здание? — смотрю я на Мелиссу, которая замерла посередине стены, хмуро разглядывая голубое небо на картине.
— КелАрт, — смотрит она на меня и едва заметно морщится. — Институт, в котором я мечтаю учиться. — Коллинз отворачивается и обводит картину на стене рукой: — Это одна из вступительных робот. Хочу показать комиссии, как мне важно учиться именно у них.
— Почему тебе это важно?
— Потому что моя мама была художницей, и училась там, — едва слышно отвечает она.
— Была?
Коллинз вскидывает на меня колючий взгляд и отрезает:
— Была.
— Хорошо, — соглашаюсь я. — Но при чём здесь наши с тобой свидания?
Уголки губ Мелиссы трогает короткая улыбка, и она удручённо качает головой. Снова смотрит на меня и отвечает:
— Всё просто: у меня нет на них времени, Ронни.
Мне не нравится это мимолётное и незнакомое чувство в груди, которое появилось, когда девчонка назвала меня по имени.
Я отворачиваюсь от неё и спрашиваю:
— А незаконно рисовать на улицах города время, значит, есть?
— Именно так, — равнодушно отвечает она и, судя по звуку шагов, отходит к дивану. Садится на него, отчего тот скрепит, и продолжает: — Видишь ли, моя семья... Они все помогают людям. Отец Коллинз — священник, мама Маргарет — социальный работник, самый старший брат — независимый адвокат, Хьюго — полицейский, Марио — пожарный, а Моника — хирург. Они не захотят оплачивать моё обучение в КелАрте. Поэтому мне приходится зарабатывать на него самой.
— У тебя большая семья, — удивлённо замечаю я и разворачиваюсь к ней лицом. — Но я не совсем понял, как именно ты зарабатываешь на обучение.
Мелисса вновь долго смотрит на меня, словно решая стоит ли довериться мне полностью, а затем вздыхает и устремляет взгляд на картину:
— Во-первых, я разношу газеты по утрам. Во-вторых, откладываю все карманные деньги. Ну и в-третьих, я незаконно рисую на улицах города не бесплатно. В большинстве случаев.
Вот как?
Эта девчонка поражает меня с каждой минутой всё сильней.
Я иду к дивану и сажусь рядом, тоже разглядываю картину напротив и замечаю:
— Ты сама сделала так, чтобы все в школе считали тебя монашкой. Зачем?
— Мне не нравится, что откровенничаю я одна, — усмехается Мелисса. — Настала твоя очередь, Лейн. Откуда вы с Хьюго знаете друг друга?
Я вспоминаю о том дне в трейлере у матери, о драке, что там устроил, о её беременности, и нутро вновь наполняет ядовитая злость. Я так и не рассказал Бонни о том, что узнал. И вряд ли расскажу. А хочется. Хочется разделить свою злость с кем-то другим.
И почему этим кем-то не может быть Мелисса, правильно?
Я смотрю на девчонку и говорю:
— Твой брат принял некоторое участие в передаче нашей с Бо опеки нашей же бабушке.
Незачем грузить невинный цветочек своими проблемами. Тем более, что они не относятся к делу.
— Так вы... — Мелисса ерзает на месте, словно мои слова её разволновали. — Вы с Бонни живёте с бабушкой? Почему? Ваши... родители... Они...
— Только отец, — помогаю я ей. — Мать жива.
— Мне жаль, Ронни, — говорит она отрешённо, а затем смотрит на меня с плохо скрываемыми сочувствием и интересом. Странное сочетание, да. — Что... что с ним случилось?
— Авария.
Лицо Мелиссы вытягивается и едва заметно бледнеет, но она берёт себя в руки и, откашлявшись, говорит:
— Это... это ужасно. Мне правда очень жаль.
— Что не так? — хмурюсь я.
— Всё так, — быстро отвечает она, снова ёрзая. — Просто... Просто я не совсем понимаю, почему Хьюго твердо настроен против нашего с тобой общения!
Она, словно только что выдумала эту оговорку.
— А он против? — усмехаюсь я.
— Да! — подскакивает она с дивана. — Так мне и сказал: Лейн не лучшая для тебя компания, сестрёнка. Если он просто принял участие в передаче опеки, почему он так сказал? И в чём конкретно заключалось его участие?
Ладно. Мне всё это не нравится. Но, если детектив Коллинз действительно против, то этой правды мне не избежать. Я пару секунд наблюдаю за тем, как девчонка ходит из стороны в сторону, и говорю:
— Наверняка, твоему брату не нравится то, что моя мать — наркоманка. Парень с такой матерью и правда не лучшая компания для такой, как ты.
— Что? — замирает Коллинз на месте. — Это... Но...
Я её однозначно шокировал. Что не удивительно.
Мысленно усмехнувшись, я протягиваю к ней руку и прошу:
— Иди ко мне, Мелисса?
Давай, малышка Коллинз, покажи своё отношение к моей, такой нелицеприятной, правде. Отшатнись от моей руки, скриви лицо от неприязни. Грязь от грязи, правильно?
— Но это ведь такая глупость! — оторвав озадаченный взгляд от моей руки, возмущается она и падает на диван, поджав одну ногу под себя и уложив локать на спинку. Пальцы свободной руки обхватывают мои. — Хьюго не прав. Твоя мама... Очень жаль, что у неё такие проблемы, правда, но эта ситуация не может быть веской причиной для того, чтобы мы с тобой не могли общаться. Мой брат — придурок, если считает иначе. Прости меня за него.
Святая и преступница в одном флаконе, надо же.
Хочется рассмеяться, но смех застревает в горле, когда я смотрю в зелёные глаза. В них горит искреннее несогласие с братом. Как, впрочем, и с любым другим человеком, считающим так же, как он.
В моей жизни больше встречалось согласных, чем нет.
Я смотрю на наши руки у меня на бедре и глажу большим пальцем нежную кожу. Её пальцы напрягаются, а дыхание замирает. Я просто не могу упустить столь удачн