Я киваю и выбираюсь из его рук:
— Можно воспользоваться туалетом?
— Конечно.
В горле собирается горький ком, на грудь давит неприятное чувство, глаза слезятся.
Мне необходимо побыть одной.
Кажется, единственное, что я поняла из разговора с Диланом — это то, что он и правда не умеет любить. А это значит, что он никогда не полюбит меня...
Глава 22. Дилан: когда понимаешь, что ошибался
Этот праздник запланировал отец, за пару месяцев до моего восемнадцатилетия, со словами о том, что популярность необходимо подкармливать. Как бросать собаке кость.
В целом мне было плевать на его ничтожную философию и собственную популярность, но мне нравилось, когда этому козлу приходилось раскошеливаться.
В одно из высококлассных кафе на берегу океана притащилась почти вся школа.
Выпить и развлечься на халяву, ну и показать себя, разумеется. Быть на празднике у самого сына мэра — это же такая высокая честь. Пафосные идиоты.
Я подхожу к открытому бару, заказываю колу и разворачиваюсь лицом к площадке, где шумит народ. Их разговоры и смех разбавляют негромкая музыка и шум волн. Смотрю на безграничную мощь океана и некоторое время наблюдаю за полётом чайки.
Красивое место, ничего не скажешь.
Но мне всё равно здесь не нравится.
Возле меня появляется Хайт, касается пальцами моего плеча и, поддавшись ближе к моему лицу, томно шепчет:
— С Днём Рождения, красавчик!
Я разворачиваюсь к барной стойке, облокачиваясь на неё, и тянусь за своим стаканом. Не люблю, когда меня трогают без моего на то желания.
— Паола, — киваю я заметно расстроившейся девчонке.
Впрочем, Хайт одна из немногих, кто в совершенстве умеет контролировать свои эмоции. Потому уже в следующее мгновение она встряхивает своими кудрями и широко улыбается:
— Восемнадцать, Холд! Стал совсем большим мальчиком.
— Ты по делу, Хайт? Знаешь же, что я не терплю пустую болтовню.
— О-о, даже лучше прочих. Но я здесь как раз, чтобы просто поболтать, уж извини мою бестактность.
Я сужаю глаза, догадываясь, что она врёт, но Хайт лишь пожимает плечами и выглядывает кого-то в толпе. Спрашивает между делом:
— Почему ты один? Разве, по школе не ходит слух, что великолепный Дилан Холд уделяет преступно много внимания одной конкретной девочке? Повторюсь: одной!
— Это акт ревности или зависти, Хайт? — усмехаюсь я. — Впрочем, и то, и другое без меня, пожалуйста. И Лейн оставьте в покое.
— Бонни Лейн... — качает та головой. — Кто бы мог подумать... Хотя, я в точности могу сказать, когда именно ты обратил на неё внимание.
— Удиви.
— Тот дурацкий концерт талантов в средней школе, — закатывает глаза Хайт. — Розовое платьишко, огромная, по сравнению с маленькой девочкой, гитара на коленях и до тошноты трогательная песенка о потерявшемся пёсике. Я выступала сразу за ней: стояла за кулисами и видела зрительный зал, как на ладони. — Хайт облокачивается одной рукой на стойку, подается ближе и таинственно выдыхает: — Ты не мог отвести от неё глаз, Холд.
И правда не мог.
В то время я чувствовал себя таким же потерянным щенком, о котором пела Лейн. Девчонка стала олицетворять для меня ту чистоту и непорочность, к которой я хотел хотя бы прикоснуться, но не имел на это права.
Смешно, но я тогда страшно завидовал её брату, который мог себе позволить подскочить с места и аплодировать стоя своей сестре, которая заилилась краской по самую макушку. Завидовал тому, что он может запросто пройти за кулисы к ней и поздравить с отличным выступлением, рассказать о том, что почувствовал, пока она пела, успокоить её тревоги и переживания.
Потому что хотел быть на его месте и чуточку больше этого, но не мог.
— А Лейн не глупа, верно? — возвращает меня в реальность Хайт. — Знает, как удержать внимание такого парня, как ты. Или у неё есть какой-то скрытый стимул...
— К чему этот загадочный тон, Хайт? — ровно интересуюсь я.
— О, ничего такого, — обворожительно улыбается она и подмигивает на прощание: — Хорошего вечера, именинник!
Я провожаю её спину взглядом, пока не замечаю ту, к которой она направляется.
Львёнок.
Бонни сжимает в руках небольшую праздничную коробочку с ядовито-зелёным бантом, хмурится, когда Хайт сжимает её пальцы в знак приветствия и что-то говорит. Ищет взглядом кого-то в толпе и напугано смущается, встретившись глазами со мной.
Чёртова Хайт и её длинный язык.
Впрочем, прямо сейчас, глядя на девочку, за которой долгое время наблюдал со стороны, зная, что теперь могу прикоснуться к ней в любое время, смирившись с тем, что её не пугает моя тьма, я осознаю, что счастлив.
Это приятное ощущение в груди с её появлением на моём празднике, умиление от вида подарка в её нежных руках, поразительная красота души, помноженная на шикарные внешние данные — теперь мне здесь нравится. Это место и люди вокруг будто созданы с одной лишь целью — показать мне то, что действительно важно.
Она важна для меня.
Мой глупый и смелый Львёнок.
Отталкиваюсь от стойки и иду к ней. Недавний разговор у меня дома не прошёл бесследно для наших отношений, пусть она и старается не показывать вида, но это пустяки. Ни за что не заставлю её менять свою сущность, просто буду рядом, чтобы по возможности уберечь от боли и разочарований. Да. Она не должна страдать. Ни из-за меня, ни из-за кого-либо другого.
— Дилан... — тревожно выдыхает она, когда я притягиваю её к себе.
— С Днём Рождения меня?
Вопрос, не требующий ответа.
Я сокращаю оставшиеся сантиметры между нашими лицами и глубоко целую свою девочку на глазах у «дорогих» гостей. Пусть видят и знают, что отныне только она по-настоящему что-то значит для меня. Может быть, она значит для меня всё.
Сбоку раздаётся глухой звон подарочной коробочки.
Но я лишь сильнее прижимаю к себе Львёнка и наслаждаюсь сладостью её губ, частотой дыхания и трепетной дрожью тела.
Моя...
— Твой... подарок... — шепчет Бонни, когда я не хотя отрываюсь от её губ, — упал...
— Ты — мой подарок, — целую я её в нос и улыбаюсь.
Бонни прячет глаза и вежливо улыбается в ответ, что мне не нравится, а затем вовсе осторожно выбирается из моих рук, чтобы поднять чёртову коробку.
— Вот, — вручает она её мне. — С Днём Рождения, Дилан.
— Выпьешь чего-нибудь?
Мне снова не требуется ответ, я беру Львёнка за руку и веду её к барной стойке. Заказываю для неё её любимый молочно-шоколадный коктейль и ровно интересуюсь:
— Всё в порядке? Хайт сказала тебе что-то неприятное?
— Н-нет, — запинается она, явно волнуясь. — Просто поздоровалась. А что?
— Как бабушка?
— Хорошо, спасибо, — хмурится Лейн. — Отказывается соблюдать пастельный режим, и на все наши с Ро уговоры привычно ворчит о том, что лучше знает, что для неё хорошо, а что плохо.
— Так вот от кого тебе досталось упрямство, — улыбаюсь я.
Она снова делает это: кивает и вежливо улыбается.
Я подхватываю её за талию и усаживаю на барный стул. Встаю близко и ловлю её немного растерянный взгляд:
— Тогда, у меня дома, я сказал что-то такое, что тебе не понравилось. Что именно, Львёнок?
Она смущается и отводит взгляд, тянется пальцами к колечку в вырезе платья на груди. Я ловлю её руку и касаюсь губами запястья, вынуждая вновь посмотреть на меня:
— Что тебя беспокоит, Бонни? Расскажи.
Она испуганно вглядывается в мои глаза, а затем её взгляд туманится от слёз. Мне невыносимо сильно хочется врезать самому себе. На хрена я полез к ней со своими нравоучениями?!
— Кажется, я поняла про какие сказки ты говорил, — шепчет Бонни. — И сейчас я пытаюсь свыкнуться с этим понимаем. Это... немного сложно, прости...
— Сказки? — не понимаю я.
— Знаю, ты посчитаешь это глупостью, — пытается она улыбнуться, стирая с глаз слёзы. — Но мне... мне тяжело осознавать то, что ты не...
Бонни не договаривает, потому что у меня за спиной раздаётся голос отца:
— Сын.
Какого хрена он сюда припёрся?!
— Я занят, — веду я шеей, не оборачиваясь.
— Я тебя освобожу, — бросает он, вставая сбоку от нас с Бонни. Оглядывает её с головы до ног неприязненным взглядом и замечает холодно: — Я здесь как раз для этого.
Я не хотя отстраняюсь от Львёнка, но не выпускаю из пальцев её руку, интересуюсь у отца с тем же холодом в голосе:
— Для чего конкретно?
— Это та самая Бонни Лейн? — пренебрежительно спрашивает он, словно она здесь не сидит. — Повёлся на смазливую мордашку и ладную фигурку? И что тебе мешало просто трахнуть её и забыть?
Львёнок болезненно ахает и от слов этого ублюдка, и от того, что я сильнее сжимаю её пальцы, чтобы не сорваться и не врезать по уродской морде.
— Пошёл вон, — глухо выдыхаю я.
Этот козёл делает шаг ближе и рычит:
— Сын мэра не будет встречаться с дочерью жалкой наркоманки, ясно тебе, щенок? Я не позволю тебе испоганить мою предвыборную компанию! — Он смотрит на дрожащую Бонни и выплёвывает: — Чей это был план? Твой или твоей конченой мамаши? Впрочем, плевать — у вас ничего не выйдет!
— Я не понимаю...
— Что за чушь ты тут несёшь? — оттесняю я его от едва не плачущей Бонни. Внутри закручивается ураган ярости, который я сдерживаю. Пока. — Какой ещё грёбанный план?
— Тебя надули, мой мальчик. Обвели вокруг пальца, чтобы поживиться за мой счёт!
— Если ты сейчас же не скажешь, что конкретно случилось, клянусь, я разобью твою морду на глазах у твоих возможных грёбанных избирателей!
— Её мать, — тычет он пальцем в Бонни, — имела наглость прийти ко мне в офис и шантажировать меня!
— Боже... — совсем бледнеет Бонни, едва не упав со стула.
Я бросаюсь к ней и прижимаю к своей груди, смотрю на отца:
— Бонни здесь не при чём.
— Мне плевать, — шипит он. — Я сказал: ты. Не будешь. Встречаться. С ней!
— А мне плевать на то, что ты сказал.