— Кто, мать твою, такой?! — ревёт бык.
— Именно — мою мать, — усмехаюсь я и сжимаю в кулаке кастет.
Отвлекаю его внимание на биту в левой руке и впечатываю свой кулак тому в челюсть. То, что нужно. Мужик впечатывается в тонкую стену. Та трещит. Он отталкивается от неё и с рёвом бросается на меня. Обхватываю биту обеими руками, прыгаю в сторону и с размаху бью ею по выдающемуся далеко вперёд брюху. Мужик болезненно выдыхает и сгибается пополам. Не теряя времени, я пинаю его в бедро, и он с грохотом падает на пол. Вновь звенят пустые бутылки.
— Чёртов сукин сын! — ревёт он, поднимаясь.
— Родителей не выбирают, — жму я плечом.
— Да я тебя!..
— Вряд ли получится, — бросаю я.
Разбегаюсь и врезаюсь плечом в рыхлое тело. Мы вываливаемся из дома, потому что мужик удачно стоял в проходе. Снова бью рукой с кастетом по наглой морде. Мужик скулит, как побитая собака. Подхватываю биту с земли и поднимаюсь на ноги.
Навёл я шуму, однако. Да и давненько я не собирал соседей поглазеть на представление. Соскучились, поди.
Ну что, офицер Коллинз, готовы приехать на вызов? Ах да, ты же уже давно не простой патрульный. Теперь такие вызовы не по твоей части. Если только я не решу кого-нибудь прикончить. Тогда мне точно будет заказан путь к твоей сестре.
Решил, что я её не достоин, да? Оберегаешь? Чёрта с два, у тебя получится. Знаешь же, что я упрямый. Сам же не раз и не два вытаскивал меня из передряг, должен помнить.
— Ну как? — склоняюсь я над мужиком. — Добавки, или свалишь отсюда по-хорошему?
Тот что-то мычит, я хмыкаю и осматриваюсь вокруг. Собутыльники матери отводят от меня затравленно-злые взгляды и начинают расходится кто-куда.
И тут...
— Ну ты как всегда, Ро, — хрипло насмехается мать.
Смотрю в её сторону и прирастаю к месту. Грудь сдавливает, словно её придавило мешком с цементом. По позвоночнику ползёт холодный и липкий пот. В голове пустеет.
Мать усмехается и выпускает изо рта сизую струйку дыма. Стряхивает пепел с сигареты в руке на землю.
На её худых плечах висит грязная сорочка, которая страшно выдаётся вперёд в районе живота.
Когда я был здесь в последний раз?.. Год, полгода назад?
— Рад? — бросает мать, демонстрируя полусгнившие зубы. — Кого больше хочешь: братика или сестрёнку?
Это не мираж. Меня ведёт в сторону. Я едва не валюсь с ног, но помогаю себе битой, как костылём. Внутренности сковывает льдом. Боялся ли я так сильно прежде? Вряд ли.
Зря я сюда приехал.
Отбрасываю от себя биту, словно она превратилась в змею, направляюсь к машине и падаю на водительское кресло. Руки дрожат, но я справляюсь с ключом, завожу двигатель.
— Я назову его или её в честь вашего с Бо отца! — добивая меня, кричит мать. — Светлая память, и всё такое!
Сука!
Меня начинает трясти ещё сильней. Свалить. Свалить отсюда, как можно дальше. Стискиваю зубы и давлю ногой на газ. Бью кулаком в клаксон, распугивая мешающих людей.
Мать хохочет мне вслед.
Не могу поверить. После смерти отца она спала с каждым, кто мог дать ей хоть копейку на чёртову наркоту, и не беременела. Почему сейчас? Зачем?!
Куда смотрит хвалёный Господь Коллинз? Мелисса, куда, нахрен, смотрит твой Бог?!
Это неправильно. Кристина плохая мать. Худшая из худших. Нельзя ей иметь детей. Они ей не нужны. Мы с Бо этому доказательство.
Чёрт, как же паршиво!
Кто может родится у конченной наркоманки? Что из него вырастет в таких условиях? Неполноценная личность, вроде меня и Бо? Со своими страхами и болью? Сломанный, озлобленный и не умеющий любить человек? Или ещё хуже, потому что у него не будет отца хотя бы первые восемь лет, и уж тем более, для него не найдётся сердобольной бабушки, которая решит его спасти во вред самой себе.
Твою ж мать!
Ну почему? Почему именно сейчас?!
Не помню, как доезжаю до подземной парковки дома 1919 по Бродвей, запоздало пугаюсь того, что вполне мог попасть в аварию, как мой отец, и в какой-то прострации иду в дом. Такое ощущение, что мои внутренности распотрошили, потоптались на них грязными ботинками и засунули обратно. Давно мне не было настолько хреново, если вообще было.
Падаю на диван в гостиной и таращусь в стену пустым взглядом.
Как там сегодня сказал отец Коллинз?
Что мы, бренные людишки, получаем только те испытания, с которыми можем справиться? Не больше и не меньше. Но за какие такие грехи? Чем этот невинный зародыш человека заслужил подобную судьбу? Почему ему придётся справляться с чёртовыми испытаниями с самого рождения? По какой такой высшей причине он должен выживать рядом с матерью-наркоманкой, а не жить в нормальной семье?..
Я слышу, как открывается и закрывается входная дверь. Узнаю шаги Бонни. Она появляется из-за длинного книжного шкафа, заменяющего стену между гостиной и коридором, с удивлением обнаруживает меня на диване и хмурится. На её плече почему-то болтается моя спортивная сумка.
— Ты в порядке, Ро? — спрашивает она обеспокоено.
Я качаю головой и, вспомнив, как шевелиться, тру ладонями лицо. Ушибленная скула пульсирует тупой болью.
— Я был у матери, — выдыхаю я мрачно.
— Боже, Ро, ну зачем? — бросается она ко мне, садится на пол рядом и обхватывает пальцами мои колени. — Мы же договаривались... Что произошло? Снова подрался?
Я смотрю в голубые глаза, как две капли воды похожие на мои собственные, и не знаю стоит ли говорить ей правду. Выдержит ли она её? Или окончательно сломается? Да, она сильная. Возможно, даже сильнее меня. Но ведь помчится к ней. Захочет остаться, чтобы помочь. Чтобы защитить того, кто ещё не появился на свет. Позаботиться о нём или о ней...
— Ты знала, что малышка Коллинз — сестра нашего общего знакомого Коллинза? — спрашиваю я в итоге.
— Что? — вытягивается её лицо. — Ты шутишь?
— Виделся с ним сегодня в церкви, — хмыкаю я.
Не знала. Хорошо.
— Где-где виделся? — сужает сестра глаза. — Боже, Ро, ты ходил на службу? С ума сошёл?
— Веришь или нет, но я отлично провёл время. Малышка Коллинз очень забавная. Я почти уговорил её на второе свидание.
— А у вас было первое? — недоверчиво интересуется Бонни.
— Сегодня и было, — вздыхаю я и поднимаюсь на ноги, помогая подняться и сестре. Бросаю выразительный взгляд на свою сумку: — У тебя, похоже, тоже наметился прогресс?
— Ну...
— Ладно, времени ещё полно. Пойду в душ, надо смыть с себя эту вонь.
— Ро, не ходи туда снова, — просит она в спину. — Пообещай мне.
— Сразу, как только ты сама сможешь пообещать мне тоже самое.
Бо не отвечает, я поджимаю губы и иду наверх.
Глава 8. Дилан: чёртов Львёнок!
Я спускаюсь на первый этаж и, услышав шум на кухне, иду туда. Мать стоит у раковины, спиной ко мне, и моет посуду. На столе дымится тарелка с омлетом.
Бросаю кожанку на спинку стула и скрещиваю руки на груди:
— Зачем всё это? Иди спать.
Мать вздрагивает от звука моего голоса и неловко мне улыбается через плечо:
— Напугал. Не зарастать же нам в грязи, верно? Садись, поешь.
Отодвигаю стул, сажусь за стол и говорю ровно:
— Наведу порядок на следующих выходных. Иди отдыхай, мам.
Она отключает воду, тянется за полотенцем и подхватывает одну из мокрых тарелок на коврике. Я киваю, беру вилку и вонзаю её в омлет. Что-то случилось, и она хочет об этом поговорить. Это единственное, что может удерживать её на ногах, после двойной смены в больнице.
— Рассказывай, — предлагаю я, проглотив первый кусок омлета.
— Тебя не проведёшь, верно? — вновь неловко улыбается она.
Я не отвечаю, а мать, брякнув тарелкой о тарелку, обхватывает пальцами столешницу тумбы и опускает голову. Спина напряжена. Через мгновение она резко выдыхает и произносит глухо:
— Я виделась с твоим отцом.
Толкаю от себя тарелку и веду шеей:
— Когда?
Мать вздыхает, разворачивается ко мне лицом, но в глаза не смотрит:
— Вчера. Попросил пообедать с ним во время перерыва. В больничной столовой.
— Что он хотел? — сжимаю я зубы.
— Близится окончание его срока, — разглядывает она полотенце, которое теребит в руках. — Впереди новые выборы. У него сильные соперники. И все, как один, семьянины. Он... он считает, что люди будут голосовать в его пользу, если и у него будет семья.
— Ты здесь при чём? Пусть оформляет брак с одной из своих тупых куриц.
— Дилан, — бросает она на меня укоризненный взгляд и снова отводит глаза: — Ему нужны мы. Воссоединение, подтверждающее, что он хороший муж и отец.
— В это поверит лишь законченный идиот.
— Люди не знают его так, как знаем мы, — резонно замечает мать.
— Верно. И как он воспринял твой отказ? — Мать молчит, и я пристальнее вглядываюсь в её лицо: — Ты же ему отказала?
— Дилан... — дрожат её губы, она поднимает лицо к потолку и пытается сдержать слёзы. Через минуту у неё получается, она проходит к столу и садится на стул напротив меня. Порывается взять меня за руку, но быстро вспоминает, что я не терплю такого, и, сжав кулаки, смотрит мне в глаза: — Понимаешь, он намекнул, что в противном случае не станет оплачивать твою учёбу в Гарварде. А я со своей зарплатой... Дилан, я не могу допустить, чтобы ты лишился будущего, которого ты хочешь и заслуживаешь.
Даже во вред себе. Всё ясно.
Встаю из-за стола, подхватываю в руки кожанку и смотрю на мать:
— Позвони ему и скажи, что ты отказываешься.
— Но, Дилан...
— Сегодня же. Поняла?
Мать смотрит на меня ещё полминуты, затем сглатывает и кивает:
— Поняла.
Она отворачивается к окну и обнимает себя руками. В глазах вновь собираются слёзы. Где-то глубоко внутри меня дергается совесть: я вполне способен подойти к ней и ободряюще сжать пальцами её плечо, успокоить, сказать, что сам обо всём позабочусь. Но это был бы уже не я.
Тот бессердечный монстр, которым я являюсь уже очень давно, способен лишь развернуться и уйти. Что я и делаю.