Анна хотела было обнять ее руками, но передумала… Зачем навязываться?
А следующий взгляд сестры предназначался Дэну.
— Деник, — пропела Елена, наклоняясь к собаке, и Анну обдало волной духов — терпких, с цветочно-древесной нотой… — Как ты будешь без меня?
Об Анне ни слова…
— Не скучай, псинка. Мальчик мой ненаглядный…
Дэн глядел на хозяйку грустными глазами.
— Я буду с ним регулярно гулять, кормить… — пролепетала Анна.
— Да-да. Деньги я тебе оставила, если что — звони. Или лучше пиши на почту. Адрес я тебе тоже дала… Так что будь умницей. Я верю, что дома все будет в порядке…
— Естественно.
Чемоданчик уже за дверью, а Елена еще здесь, в коридоре.
— Ну вроде все, — сказала она, обведя глазами пространство. — Пока! — бросила она куда-то в пустоту.
— Тебя проводят? — не нашла ничего лучшего, чем задать этот вопрос, Анна.
Лицо Елены исказила легкая гримаска.
— Возможно, Вадим Тумаркин. Прелесть мальчик и, кажется, в меня так влюблен… Все порывался проводить, можно ему набрать… Хотя доеду и так. Зачем его беспокоить, еще подумает, что… — фраза повисла в воздухе, взгляд Елены затуманился.
Ясен пень, вспоминает своего Александровского, скотину порядочную. Может быть, там, в Лондоне, Елена забудет о нем, встретит нормального мужчину…
Зазвонил телефон.
— Да… — Голос Елены немного смягчился. — Спасибо, выхожу.
— Провожающий?
— Представь себе — да. И знаешь — кто?
— Александровский? Тумаркин?
— Не угадала. Мимо кассы. Игорь.
— Какой Игорь?
— Ну тот, который тебя позавчера доставил ко мне домой. Такой шкаф под два метра. Он еще свою визитку сунул за зеркало.
— А… Все понятно.
— Я его утром набрала. Потому что на Тумаркина — надежды никакой. Он весь в облаках витает. А тут я вспомнила этого… шкафчика… Набрала. Твердо не обещал, но сказал, что позвонит. А он, оказывается, уже возле дома.
— Здорово!
— Наверное, автограф попросит, хвастаться, что Демченко катал… Знаем таких…
Елена снисходительно посмотрела на Анну, но взгляд ее невольно повеселел.
«Хорошо, что проблема решилась, — подумала Анна. — И сестра спокойно доедет до аэропорта».
Она с Дэном подошли к окну и вскоре увидела, как Елена стоит около машины, а Игорь грузит ее чемодан в багажник…
Анна понимала, что вся холодность Елены напускная. Просто ей стыдно, что Анна видела ее пьяной, несчастной и брошенной. Одна надежда — на Лондон. На перемену обстановки.
Позвонил Вася и сообщил трагическую новость.
— Отца Николая убили. Варвара Епифанова мне сказала.
— Что будем делать, Вась? — тихо спросила Анна.
— Я думаю так: коробку с этими материалами нужно забрать домой.
— Давай ко мне. То есть к Елене в квартиру. Этот дом лучше охраняется, — предложила Анна.
— Да. Это выход, — согласился Курочкин. — Тогда я сейчас еду к нам на работу, а потом к тебе. Идет?
— Идет.
Вася приехал через два часа. Он долго топтался в коридоре, не решаясь шагнуть дальше — в великолепие квартиры. Дэн стол рядом и втягивал воздух носом. Похоже, пыль веков, заключенная в коробке, ему не нравилась или казалась подозрительной…
— Вась, проходи! Не стой на пороге!
— Значит, так живут наши знаменитые телеведущие! — прищурился Вася.
— Да ладно, не комплексуй!
— Я не комплексую. Я понимаю, что ученый труд, который идет на благо истины…
— Вась! У тебя сейчас руки отвалятся коробку держать в руках. Поставь ее.
— А собака? Не будет рвать документы?
— Дэн хорошо воспитан.
— Похвально! У нас хотя бы собаки воспитаны в отличие от людей. Общество понемногу развивается. Что я могу на это сказать?..
Курочкин с шумом поставил коробку на пол.
— Тебе чай, кофе или полноценный завтрак?
— А обед полноценный можно?
— Можно, — улыбнулась Анна.
— Отлично! Думаю, ты можешь дома работать. Сиди тихо-мирно. Материалы у тебя под рукой. В наш центр пока приходить не станем. Я возьму отгулы. Выпишу как руководитель. А ты сиди здесь… Мне кажется, это лучший вариант.
— Угу, — буркнула Анна, накладывая Васе пюре с ветчиной и маринованными огурчиками. — Иди мой руки.
— Ладно-ладно, поборница чистоты. Где туалет: налево или направо?
— Направо.
Анна хлопотала у плиты.
— Эй! — окинул ее Вася, вернувшись в кухню. — А где моя порция?
— На столе, — обернулась к нему Анна.
Дэн стоял у стены, переминаясь с лапы на лапу. Вид его был бесхитростен и безмятежен.
— Я думаю, по поводу еды спрашивать нужно у него, — кивнула Анна на собаку.
— Вот так дела! — почесал в затылке Вася. — И что теперь?
— Голодным не останешься, — успокоила Анна. — Сейчас дам тебе новую порцию. Не переживай!
Усевшись за стол, Курочкин принялся рассуждать…
— Один из самых таинственных вопросов — принадлежность Распутина к хлыстам. Было или не было? Ярлык прилип прочно, но что там происходило на самом деле…
— А как ты считаешь?
— Похоже, что это был еще один повод бросить на него тень. Какие конкретно обвинения в этом? То, что собирались у него в подпольной церкви? Дома? Возможно, он был хлыстом, но в ранней молодости. Почему тогда так пытались прилепить к нему это «клеймо» и в последующее время? Кому это было выгодно? Думаю, многим. И прежде всего — врагам. Как светским, так и церковным.
— Вась! Ты сначала поешь…
— Одно другому не мешает! — И уплетая обед, он продолжал говорить: — У Распутина были серьезные церковные враги, потому что он, на мой взгляд, пытался выступить с позиций реформирования церкви, приблизить ее к народным чаяниям. Поэтому не случайно церковь увидела в нем чужака, а потом и вовсе — врага. И гонителями Распутина были церковные иерархи, начиная от иеромонаха Илиодора и заканчивая архиепископом Антонием. Именно от Илиодора тянутся нити к Хионии Гусевой, которая и напала на Распутина с ножом, нанеся ему ранение, от того ранения он с трудом оправился. Если смотреть по сути, то Распутин отличается от хлыстов. Хлысты не ходят в храмы, не состоят в браках… Распутин посещал церковные службы, имел семью. Важно было прилепить к нему клеймо хлыста, чтобы иметь повод для постоянного обвинения в ереси перед царской семьей и обществом.
Анна слушала его с интересом, зная, что Вася не любит, когда его перебивают.
— Неоднократно возбуждалось дело о принадлежности Распутина к хлыстам. Так было и в девятьсот седьмом году, и в девятьсот двенадцатом. И кто стоял за этим? Уже нам известные сестры-черногорки. Когда они поняли, что джинн вышел из бутылки, то решили запереть его обратно. И прикладывали для этого все силы. Отсюда и обвинение Распутина в сектантстве. Кстати, интереснейший момент, ты не поверишь, — воскликнул Вася, ударяя рукой по столу. — Ты не представляешь, кто рассматривал дело о принадлежности Распутина к хлыстовству! Не по-ве-ришь! — по слогам повторил Василий, когда он входил во «вкус» исследований, то всегда горячился и жестикулировал, как бы подкрепляя свою мысль телесными движениями. — Это был не кто иной, как сам Бонч-Бруевич, вернейший соратник Ильича и один из тех, кто потом стоял у истоков советской власти и советского государства. Помнишь, он еще писал книги для детей о Ленине?
— Вася, я не настолько стара, — заметила Анна.
— Ну да, ну да. — Анне показалось, что сейчас он прибавит «к сожалению», но Вася вовремя осекся.
— Это не принципиально. Люди старшего поколения помнят. Можешь как-нибудь спросить у папеньки, когда он протрезвеет.
— Я с ним сейчас не общаюсь.
— Ладно. Оставим твои семейные разборки в стороне. Не об этом речь. Важно, что именно Бонч-Бруевич как крупнейший этнограф и исследователь сектантства должен был дать заключение: принадлежит ли Распутин к хлыстам. О, какая тут прослеживается тонкая политика! Как ты думаешь, что, по логике, должны были сделать большевики? По идее, они должны были, исходя из собственных интересов, заклеймить негодяя Распутина и предать анафаме. А вот и нет! Бонч-Бруевич дал совсем другое заключение. О том, что Распутин к хлыстам не принадлежит. И что из этого следует? Как минимум два варианта. Первый — он, выполняя волю партии, посчитал, что выгоднее дать отрицательный ответ. Ведь вся интрига заключалась в том, что для дальнейшего очернения царского режима нужно было, чтобы Распутин продолжал пребывать у престола и тем самым бросал тень на венценосных особ. Таким способом усиливалась агония режима. И это важный момент. Второй вывод: Бонч-Бруевич действительно как ученый и крупнейший специалист по вопросам сектантства не нашел ничего, что подтверждало бы принадлежность Распутина к секте хлыстов, поэтому и выдал такое заключение. И какой правильный ответ? — И не дав Анне ответить, торжественно произнес: — Каждый может выбрать — любой из этих двух. Но есть вероятность, что эти два момента — по стечению обстоятельств — соединились. Может быть такое? Может!
У Васи зазвонил телефон. Он посмотрел на экран дисплея.
— Минутку! Я сейчас.
— Только тарелку от собаки убери, а то вернешься, и еды не будет.
— Да-да…
Он передал тарелку Анне, и она подняла ее в шкаф. Ей показалось, что Дэн нахмурился, увидев эти манипуляции.
Судя по воркованию, доносившемуся из коридора, Вася был в периоде «токования» и подцепил очередную блондинку.
Когда он вернулся в кухню, то спросил, не глядя на Анну:
— На чем я остановился?
— На заключении Бонч-Бруевича.
— Да-да. Могу заметить, что как опытный политик и партиец Бонч-Бруевич вряд ли руководствовался только своим мнением в этом вопросе. Все-таки большевики славились своим изощренным иезуитством, поэтому здесь все имело долгоиграющую стратегию. И этот момент ни в коем случае нельзя упускать из виду. Тем не менее обвинениями Распутина в хлыстовсте пугали как жупелом, пытаясь очернить в глазах царской семьи и общества. Обвинение по тем временам было серьезным. И Распутин это хорошо понимал…
Вася посмотрел на часы и заторопился.