Он мог бы поехать к Нине, но Калеб явно привез на вечер Натаниэля. Нет, Патрик не станет мешать. Вместо этого он садится в машину и едет по скользким улицам Биддефорда. На крыльце, в окнах, словно драгоценные камни, мерцают рождественские огоньки, будто весь мир усыпан драгоценностями. Он медленно едет по улице, представляя спящих детей. Что такое, черт возьми, драже?
Внезапно в свете фар автомобиля возникает какое-то яркое пятно, и Патрик резко тормозит. Машину заносит, и она уходит от столкновения с перебегавшим дорогу человеком. Патрик вылезает из машины и бросается к упавшему.
– Сэр, – окликает он, – вы не пострадали?
Мужчина перекатывается на спину. На нем костюм Санта-Клауса, а от накладной ватной бороды разит спиртным.
– Санта-Клаус… к твоим услугам… парень. Заруби себе на носу.
Патрик помогает ему подняться.
– У вас где-нибудь болит?
– Да отстань ты! – вырывается Санта. – Я мог бы в суд на тебя подать.
– За то, что я вас не сбил? Сомневаюсь.
– Неосторожное вождение автомобиля. Наверное, ты пьян.
При этих словах Патрик смеется:
– В отличие от вас?
– Я не брал в рот ни капли!
– Ладно, Санта. – Патрик рывком поднимает его на ноги. – У тебя есть дом?
– У меня есть сани.
– Кто бы сомневался! – Поддерживая Санту одной рукой, Патрик ведет бедолагу к патрульной машине.
– Северные олени сжуют поводья, если оставить их одних надолго.
– Конечно.
– Я сюда не полезу. Я еще не закончил, понимаешь?
Патрик распахивает заднюю дверцу:
– Я все же рискну, папаша. Полезай. Отвезу тебя на уютную, теплую койку, где ты сможешь проспаться.
Санта качает головой:
– Моя старуха меня убьет.
– Миссис Клаус как-нибудь переживет.
Его улыбка увядает, когда он смотрит на Патрика.
– Бросьте, господин офицер. Войдите в положение. Вам ли не знать, как возвращаться домой к любимой женщине, которая только и мечтает, чтобы ты провалился к черту?
Патрик усаживает его в машину, возможно, чуть грубее, чем следовало. Он не может отмахнуться от первой части предложения: «Вам ли не знать, как возвращаться домой к любимой женщине?»
Когда они подъезжают к участку, Санта уже отключился, и его приходится затаскивать в участок. Патрик отмечается у дежурного (смена закончилась) и садится в свою машину. Но едет не домой, а в противоположном направлении, мимо Нининого дома. Просто чтобы убедиться, что все в порядке. С тех пор как он вернулся в Биддефорд, а Нина уже вышла замуж за Калеба, Патрик не часто так поступал. В ночную смену он проезжал мимо и видел, что свет горит только в их спальне. Тогда он убеждал себя, что перестраховываться не вредно.
Спустя годы он все еще в это не верит.
Натаниэль знает: это будет большой праздник. Ему не только разрешат в канун Рождества лечь спать попозже, но и дадут развернуть столько подарков, сколько он захочет, – а он хочет посмотреть все. Сейчас они живут в настоящем старинном замке, а новая страна называется Канада.
В их номере в этом замке-гостинице есть настоящий камин и птичка, которая выглядит как живая, но она мертвая. Набитое чучело, как сказал папа. Может быть, и похоже, что птичка слишком много съела, хотя Натаниэлю кажется, что от набитого желудка не умирают. Еще здесь стоят две огромные кровати, а подушки, когда на них ложишься, приминаются, а не пружинят.
Все говорят на другом языке, которого Натаниэль не понимает, и это заставляет его вспоминать маму.
Он уже развернул радиоуправляемый грузовик, плюшевого кенгуру, вертолет. Маленькие игрушечные машинки таких ярких цветов, что у него кружится голова. Две компьютерные игры, крошечный пинбол, который он может держать в одной руке. По всему номеру валяется оберточная бумага, которую папа скармливает прожорливому камину.
– Тяга есть, – размышляет он вслух, улыбаясь Натаниэлю.
Он разрешил Натаниэлю самому сегодня командовать. В результате они целый день играли в крепости, ездили вверх-вниз в вагончике на катантной дороге – на фуфукулере… Натаниэль забыл, как это называется. Потом зашли в ресторан, на котором высилась огромная голова лося, и Натаниэль заказал целых пять десертов. Они вернулись в номер и открыли все подарки, только носки приберегли на завтра. Делали все, что просил Натаниэль. Раньше дома так не разрешалось.
– Ну, что дальше? – спрашивает папа.
Но единственное желание Натаниэля – вернуть все, как было раньше.
В одиннадцать раздается звонок в дверь. На пороге рождественская елка. Сквозь ветки из-за громадной бутылки с бальзамом просовывает голову Патрик.
– Привет, – говорит он.
Мое лицо кажется резиновым, губы растягиваются в улыбке:
– Привет.
– Я принес тебе елку.
– Я заметила. – Я отступаю назад, пропуская его в дом. Он прислоняет елку к стене, иголки дождем осыпаются к его ногам. – Возле дома нет грузовика Калеба.
– Нет ни Калеба. Ни Натаниэля.
Глаза Патрика темнеют:
– Боже, Нина… Мне очень жаль.
– Перестань! – Я одариваю его своей самой лучшей улыбкой. – Теперь у меня есть елка. И гость, который поможет съесть рождественский ужин.
– А что, мисс Морье, я с радостью!
Мы одновременно осознали ошибку Патрика: он назвал меня девичьей фамилией, под которой я с ним познакомилась. Но ни один из нас не стал исправлять недоразумение.
– Располагайся. Я сейчас достану еду из холодильника.
– Одну секундочку. – Он бежит к машине и возвращается с несколькими полиэтиленовыми пакетами из магазина «Уолмарт». Некоторые перевязаны ленточками. – Веселого Рождества! – Немного подумав, он подается вперед и целует меня в щеку.
– От тебя пахнет виски.
– Всему виной Санта, – отвечает Патрик. – Я имел ни с чем не сравнимое удовольствие засунуть Санта-Клауса в камеру, чтобы он хорошенько проспался. – Он говорит и разбирает кульки: крекеры, хлопья с сыром, сухие завтраки «Чекс микс», безалкогольное шампанское. – Мало отделов было открыто, – извиняется он.
Я верчу в руках бутылку фальшивого шампанского:
– Даже напиться не дашь, да?
– Не дам, если это приведет к твоему аресту. – Наши взгляды встречаются. – Нина, ты же знаешь правила.
И поскольку он всегда знает, что для меня правильно, я иду за ним в гостиную, где мы устанавливаем елку. Зажигаем камин, а потом развешиваем гирлянды из ящиков, которые я храню на чердаке.
– Эту я помню, – говорит Патрик, вытаскивая хрупкую стеклянную слезу со статуэткой внутри. – Раньше их было две.
– А потом ты уселся на одну.
– Я думал, твоя мама меня убьет.
– Я тоже так думала, но у тебя уже текла кровь…
Патрик заливается смехом:
– А ты тыкала в меня пальцем и повторяла: «Он порезал попу». – Он вешает игрушку на елку на уровне груди. – Если хочешь знать, шрам остался до сих пор.
– Понятно.
– Хочешь покажу?
Он шутит, глаза его хитро блестят, но все равно мне приходится сделать вид, что я чем-то занята.
Когда мы заканчиваем с украшением, то садимся на диван и едим холодную курицу с «Чекс микс». Наши плечи соприкасаются, и я вспоминаю, как мы раньше засыпали на плавучем причале у городского пруда, а солнце обжигало нам лица, грудь, нагревая кожу до одинаковой с воздухом температуры. Патрик ставит остальные пакеты из магазина под елку.
– Ты должна пообещать, что откроешь их только завтра утром.
До меня сразу доходит: он хочет уйти.
– Но снег…
Он пожимает плечами:
– У меня четыре ведущих колеса. Все будет в порядке.
Я верчу бокал, фальшивое шампанское образует водоворот.
– Пожалуйста… – единственное, что произношу я. И раньше было невмоготу, а сейчас, после прихода Патрика, после того, как его голос наполнил гостиную, а его тело развалилось рядом с моим на диване, кажется, что, когда он уйдет, станет совсем пусто.
– Завтра уже наступило. – Патрик указывает на часы: четверть первого ночи. – Веселого Рождества! – Он кладет один из пакетов мне на колени.
– Но у меня для тебя ничего нет.
Я не озвучиваю свои мысли: за все годы после возвращения Патрика в Биддефорд он ни разу не подарил мне рождественский подарок. Он приносит подарки для Натаниэля, но между нами заключено негласное соглашение – большее будет расценено как балансирование на грани пристойности.
– Открывай.
В первом пакете – детская палатка. Во втором – фонарик и новая игра «Улика». Губы Патрика расплываются в улыбке:
– У тебя появляется шанс победить меня. Если сможешь, конечно.
Я обрадованно улыбаюсь в ответ:
– Ну, держись, я выиграю!
Мы достаем палатку из чехла и ставим ее прямо перед елкой. И хотя там едва хватает места для двоих, заползаем внутрь.
– Похоже, палатки стали шить меньше.
– Нет, это мы выросли. – Патрик расстилает игровое поле между наших скрещенных ног. – Уступаю тебе первый ход.
– Как благородно! – отвечаю я, и мы начинаем игру.
С каждым броском кубика время поворачивает вспять, и вот уже нетрудно представить, что снег на улице – поле сражения времен королевы Анны, что турнир ведется не на жизнь, а на смерть, что мир сузился только до нас с Патриком и лагеря, разбитого на заднем дворе. Мы толкаемся коленями, наш смех заполняет виниловую пирамиду. Мерцающие огоньки гирлянды на рождественской елке кажутся светлячками, а огонь в камине за нашими спинами – настоящим костром. Патрик возвращает меня в детство, а это лучший подарок, который я когда-либо получала.
Кстати, он выигрывает. Преступница – мисс Скарлетт, в библиотеке, с гаечным ключом.
– Требую переиграть! – заявляю я.
Патрику нужно отдышаться, он живот надорвал от смеха.
– Сколько лет ты училась в колледже?
– Заткнись, Патрик, и начинай сначала!
– Ни за что. Пока я в лидерах, выйду из игры. Какая это по счету, трехсотая?
Я хочу забрать его фишку, но он не дает мне до нее дотянуться.
– Ты такая заноза в заднице, – жалуюсь я.
– А ты опять проиграла.