Она встала и спустилась вниз, чтобы поужинать на кухне. Вернувшись обратно в постель уже после полуночи, она заснула глубоким сном без сновидений и спала до восьми утра следующего дня.
Позавтракав, Гита вышла на свою обычную прогулку, чтобы собрать сухие ветки для камина, потом повернула обратно, к коттеджу, и вдруг все изменилось. Кошмар вернулся и застал ее врасплох.
Сбросив на пороге заляпанные грязью кроссовки, она вошла через дверь черного хода в коттедж и уставилась непонимающим взглядом на толстый конверт, лежащий на кухонном столе. Может быть, это рукописи? Может быть, это Генри забыл его?
Взяв конверт, она открыла его и вытряхнула на стол содержимое. Пачка фотографий. Все еще удивленная, заинтригованная, она подобрала их и начала просматривать, и любопытство сменилось отвращением и страхом: на всех фотографиях была она, Гита, снятая здесь, в коттедже. За последние несколько дней она почти забыла о преследующем ее маньяке, о том, что за ней охотятся…
Вот она выходит из поместья… Вот раздевается в спальне… На месте ее глаз и сердца были вырезаны дырки… С криком, полным ужаса и злости, она швырнула пачку фотографий об стенку, и они разлетелись по полу. И в тот же момент на кухню вошел Генри.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
– Ты кому-то сказал, что я здесь? – сухо бросила ему Гита вместо приветствия.
– Нет.
– Тогда, наверное, Синди сказала. Хотя зачем это ей? – нахмурилась она. – Ведь смысл моего бегства сюда и заключался в том, что никто не будет знать где я нахожусь.
– Но может быть, она и не говорила. Может быть, этот человек сам проследил, куда ты направляешься, – негромко и рассудительно сказал Генри. – Ты смотрела в зеркальце заднего вида, когда ехала сюда?
– Нет, не смотрела.
Он молча подобрал рассыпанные фотографии, явно для того, чтобы взглянуть на них, затем подошел к столу и аккуратно положил их обратно в конверт.
– Отпечатаны непрофессионально, – сказал он. – Имея оборудование, вполне можно сделать это самому, не прибегая к услугам фотостудии. И негативов нет, – добавил он тихо.
Она не ответила.
– Как они здесь оказались?
– Фотографии лежали на столе, когда я вошла, – сказала она ровным голосом. – Это означает, что он заходил в дом, пока меня не было. То есть он… – Не договорив, она ударила рукой по подоконнику. – Он мог…
– Но не сделал этого.
– Нет. Но он где-то рядом, так ведь? Сидел в кустах, поджидая, наблюдая за мной. Но почему? – Развернувшись, она в отчаянии глянула на него. – Почему? За что? – прошептала она.
– Я не знаю.
– И он проколол мне глаза на снимках… – Ее голос сорвался, она отвернулась.
Генри подошел к ней и привлек к себе.
– Как же он попал внутрь?
– Внутрь?.. – приглушенным эхом отозвалась Гита, уткнувшись лицом в его свитер. Подняв голову, она растерянно оглянулась по сторонам, словно пытаясь обнаружить какую-нибудь подсказку.
– Долго тебя не было дома?
– Я прогулялась по лесу, искала ветки для камина.
– Ты запирала дверь?
– Нет, – призналась Гита.
Он глянул на конверт.
– Ты хочешь, чтобы я их уничтожил?
– Нет. Полицейские велели мне сохранить, что годится для улик, – горько сказала она, – на тот случай, если они поймают этого мерзавца.
– Все началось, когда ты заключила контракт с «Верлейн»?
– Не допрашивай меня, ладно, Генри? – Оттолкнув его в сторону, она снова отошла к окну и повернулась спиной.
– Но ведь так? – настаивал он с той же упрямой интонацией.
– Да! – резко бросила она.
– А ты не думала, что это может быть женщина? Кто-то из тех, кто хотел, но не получил эту работу? Из тех, кто очень к этому стремился?
– Конечно, думала! Ни о чем другом я не думала так много за последние три месяца! Но сотрудники «Верлейн» проверили всех остальных претенденток и не нашли ничего подозрительного.
Генри задумчиво глянул на нее.
– Собирай свои вещи, – приказал он негромко. – Я выйду и на всякий случай осмотрю все вокруг.
– Не приказывай мне, Генри!
Он резко остановился и посмотрел на нее. Молча и выжидательно.
– Прости, – пробормотала она. – Но я очень зла. И я не собираюсь спасаться от него бегством.
– Но ты не можешь оставаться здесь одна.
– Разумеется, могу! Я…
– Что? Найдешь его? Вступишь с ним в борьбу?
– Да прекрати же меня пугать!
Бесшумно приблизившись к ней, он мягко дотронулся до ее лица своими длинными, красивой формы пальцами.
– Ты не должна здесь оставаться, – ласково повторил он. – Ведь я не смогу все время быть с тобой.
– Но я и не хочу, чтобы ты все время был со мной!
– Гита…
Резко отвернувшись от него, она пробормотала с вызовом:
– Он не станет нападать на меня в открытую.
– Не станет? Ты уверена?
Ее глаза испуганно расширились, и она почувствовала, что сейчас заплачет.
– Это мог быть и ты, – сказала она неуверенно и робко.
– Мог, – тихо согласился он. – Но это не я.
– Я имею в виду, что ты ворвался в мою жизнь совершенно неожиданно. Вдруг приехал сюда… Я просто не знаю, что мне делать, Генри!
– Зато я знаю. Ступай, собери свои вещи. – Он ждал, глядя на нее, и она, наконец, сдалась и кивнула.
– Но это так несправедливо!
– Несправедливо, – согласился он и вышел из дома.
– Только не уходи далеко! – крикнула она ему вслед.
– Хорошо! – донеслось уже со двора.
Стоя там, где он оставил ее, она взглянула на конверт. Схватила его и снова перебрала фотографии, пытаясь определить, когда была снята каждая из них. И тут наткнулась на один из снимков: она почти в полный рост, обнаженная. Очевидно, снимок был сделан через окно, когда она выходила из ванной комнаты, и, вероятно, утром: на теле ее виднелись приглушенные солнечные блики. Лицо Гиты исказила гримаса, и она быстро разорвала фотографию на мелкие клочки. Это уж точно никогда не будет представлено в качестве улики! Никто и никогда не будет хихикать над этим снимком!
Внезапно ощутив тошноту, потрясенная до глубины души, несмотря на браваду, она снова аккуратно собрала фотографии и вложила их в конверт. Почему Генри никого не заметил, он же выгуливал собак! Ведь должен он был увидеть хоть что-то! А собаки? Собаки ведь чуют незнакомых, всех, кто кажется им подозрительным.
Что-то вынудило ее снова вытащить фотографии, словно они могли вдруг волшебным образом превратиться в нечто невинное – в чужие фотографии, снятые во время летнего отпуска. Снимки были сделаны с небольшой высоты – с задней стороны дома, с холма, если идти вверх по дороге к поместью Генри. Может быть, с дерева? И потому ни она, ни он не заметили никого постороннего поблизости.
Шлепнув фотографии на стол, до боли сжав кулаки, она смотрела перед собой ничего не видящими глазами. Ее обесчестили, над ней надругались – это ощущение разрасталось в ней. Где же негативы снимков? Неужели их собираются использовать еще для чего-то? Неужели этот человек все еще наблюдает за ней? Наблюдает за ее реакцией, за ее потрясением?
– Ну что ж, смотри, ради Бога! Наслаждайся! – закричала она, но ее голос сорвался в сдавленное рыдание. Сжав зубы, чтобы не расплакаться, она расправила плечи и отправилась наверх собирать чемодан. Оказавшись в спальне, она сначала плотно задернула все занавески. И начала собираться очень быстро, просто на всякий случай…
Нарушение ее права на частную жизнь, наглое подсматривание в замочную скважину – вот что так злило Гиту и выводило ее из равновесия… Слава Богу, у него хотя бы нет фотографий, на которых она вместе с Генри… Или есть? А вдруг он пошлет их в качестве следующего «подарка»? Или таких фотографий быть не может, поскольку фотограф – сам Генри? Дурацкая мысль, но… Нет, невозможно. Это же абсурд, Гита. Генри нет нужды присылать тебе снимки.
Когда он вернулся, она была готова и ждала его. Разозленная.
– Никого? – спросила она тихо.
Он помотал головой и посмотрел на нее мрачными, потемневшими глазами.
– И ты ничего и никого не видел, когда в тот день я уходила из поместья?
– Нет.
– Хороши же у тебя собаки, если они даже не могут учуять постороннего!
– Да уж, хороши, – согласился он. – Холодильник выключен? Дверца посудомоечной машины открыта?
– Все сделано, – натянуто сказала она. – Я уже заперла черный ход и все окна.
Он кивнул, подхватил ее чемодан, подождал, пока она возьмет со стола коробку с продуктами, и пошел к выходу. Включил сигнализацию, закрыл и запер входную дверь и отнес ее чемодан к машине.
– Ты знаешь код, – негромко произнесла она. – Что?
– Ты знаешь код сигнализации!
Он остановился, внимательно посмотрел на нее и терпеливо объяснил:
– Разумеется, я знаю номер. Когда Синди здесь нет, мы всегда присматриваем за ее коттеджем. Ты хочешь, чтобы я вел машину?
Она безразлично кивнула.
– Прости. А как быть с твоей машиной? Он взглянул на нее, не скрывая удивления.
– А при чем тут моя машина?
Раздраженная, она не выдержала:
– Но она остается здесь, а ты уезжаешь!
– Куда уезжаю?
– В Лондон!
– Мы вовсе не собираемся в Лондон, – сообщил он ей, укладывая чемодан и коробку с продуктами в багажник.
– А куда же мы тогда едем?
– В усадьбу.
– В твою усадьбу?
– Конечно, в мою усадьбу. Садись в машину, Гита.
– Нет, не сяду. И мы не поедем в усадьбу. Ты же сам хочешь, чтобы наши отношения оставались свободными. Ты сам так говорил! А наши отношения вряд ли можно будет назвать свободными, если я буду жить в твоем доме.
Вздохнув, он обошел машину, открыл переднюю дверцу со стороны пассажирского сиденья и мягко толкнул Гиту внутрь.
– Пристегнись.
– Генри!..
Он снова обошел машину, сел на место водителя и включил зажигание.
Он выехал на дорогу, повернул налево, и еще раз налево, к въезду на территорию усадьбы, и все это время она обыскивала настороженным взглядом деревья вдоль дороги, поля, каждую машину, проезжающую мимо. Обыскивала – и ощущала внутри себя тревогу, злость, готовность и желание дать отпор.