Я бросился к своей машине и поехал за Урсулой вдогонку. Выезжая на Бенедикт, я едва разминулся со встречным микроавтобусом. Я должен остановить ее! Я слышал пулеметный треск выхлопа ее мотоцикла, направлявшегося по каньону к бульвару Сансет.
Внезапно я услышал грохот примерно в четверти милях впереди. Оказавшись на развязке шести дорог у отеля «Беверли-Хиллз», я понял, что все кончено. Я увидел Урсулу в десяти ярдах от мотоцикла, который все еще тарахтел, лежа на боку перед грузовиком.
Четыре или пять человек подбежали к Урсуле раньше меня. Она лежала на дороге, раскинувшись так, как будто ее изнасиловали. Ее лицо было искажено от боли. Я нагнулся над ней. Она увидела меня.
– Теперь ты будешь свободен, – прошептала она. Я услышал, как кто-то сказал: «Эти девчонки – сумасшедшие. Гоняют на мотоциклах, с которыми не могут справиться».
Я наклонился и поцеловал ее. У нее во рту была кровь. Полицейский оттащил меня от нее.
– Вы знаете ее?
– Да, – солгал я. Я не знал ее.
Ее глаза закрылись. Вот и все, – подумал я.
СЧАСТЬЕ
– Это настоящее чудо, – заявил мне доктор в клинике. – Видно, кто-то на небесах очень ее любит.
У Урсулы были сломаны две небольшие кости в левой руке и разбито лицо, но не слишком сильно. Ей наложили несколько швов, но в пластической хирургии не было необходимости. Увидев у нее во рту кровь, я решил, что повреждены легкие, но на самом деле она просто прокусила язык. Все ее тело было в синяках. Но грудь была не повреждена, я имею в виду – физически.
Урсула была в состоянии шока. У нее обнаружились небольшие провалы в памяти. Например, она не могла вспомнить, куда ехала на мотоцикле. Не могла вспомнить ссору перед домом. Не помнила, как упрашивала, требовала, чтобы я ехал с ней. Она считала, что авария случилась ночью, когда она ехала к кому-то в гости.
– К кому? – спросил я. – К кому ты ездишь по ночам?
Она взглянула на меня из-под пластырей и бинтов.
– Не знаю.
В другой раз она сказала, что возвращалась домой после встречи с кем-то. Она осознавала наличие провалов в памяти, и чтобы скрыть смущение, сочинила две эти гипотезы. По крайней мере, я так считал.
Я глядел на нее, пока она дремала в своей палате в Уэствудской клинике. Телевизор был включен, но работал без звука. Урсула спала, одновременно бодрствуя. Сейчас она казалась другой – не только потому, что была тихой, менее разговорчивой, или потому, что ее лицо было скрыто под бинтами – сам ее дух претерпел изменения. Она казалась женщиной из какой-то другой жизни. Это была не та женщина, которая совершила то, что совершила Урсула. Это была новая личность, инвалид, нуждающийся в уходе. Были моменты, когда я чувствовал себя водителем грузовика, в который она врезалась, человеком, который стал ответственен за ее состояние, за ее судьбу. Человек, который не сумел ее убить.
– Я что, кастрировала тебя? – вдруг сказала она. Я засмеялся, не поняв, что она имела в виду. Но после трех или четырех визитов в больницу, обычно вечером, после работы в офисе, я начал понимать. Я вел себя по-другому, более скованно и с меньшей решимостью. Вероятно, ей я тоже казался изменившимся, как и она – мне. По правде говоря, я тоже чувствовал себя другим человеком. То, как я посещал ее, приходил, немного сидел с ней, затем уходил, – все это заставляло меня думать о себе как о постороннем человеке.
Не я, а он. Он остановил машину, а не я остановил машину. Он держал ее за руку, а не я. Он осторожно целовал ее, боясь причинить ей боль. Он помнил ссору и ее последствия. Он помнил, как за один вечер на ее щеке вырос синяк. Он видел, как менялись его очертания и цвет, как будто в результате какого-то процесса внутри ее головы. Виновата она. За все отвечает она. Это был ее синяк. Не его. Не мой.
Я понимал, что пытаюсь таким образом избежать чувства вины, хотя и не был виновен. Вина, – знал я от Фелисити, – это товар. Люди покупают его, передают другим, платят за него. Я решил, что причины амнезии Урсулы точно такие же. Она не хотела прямо признаваться: «Знаешь, я пыталась покончить с собой».
На второй неделе пребывания Урсулы в больнице я понял, что эта авария сняла с моих плеч тяжелое бремя. Сейчас за Урсулой ухаживали другие люди. Я же сделал умный ход и стал посредником – между ею и собой.
Я испытывал к Урсуле огромную нежность – и не только когда сидел рядом с ее кроватью. Я тянулся к ней, когда она погружалась в молчание. Я рассказывал ей о делах в офисе, и неважно, закрыты были ее глаза или нет. Пластыри и бинты снимали с нее один за другим. Наконец, стали видны шрамы. Маска была снята.
Я не слышал никаких новостей о расследовании убийства Ларри Кэмпбелла, и ничего не говорил о нем. Урсула не спрашивала. Я принес ей книги, которые считал ее любимыми, и она была рада, приветствуя их как старых друзей. Когда я принес ей книгу стихов, покрытую пеной из огнетушителя, Урсула поцеловала ее обложку.
Но я открыл, что нежность может быть опасна, так же, как опасно просовывать голову между прутьев клетки. Ты не можешь быть уверен, как поведет себя зверь, даже если у тебя самые лучшие намерения. Однажды вечером я принес Урсуле тарелку ее любимой гвакамолы. Она взглянула на меня.
– Ты встречаешься с Барбарой? – спросила она.
– Нет. А что? – Я был встревожен вопросом. Я не видел Барбару, только говорил с ней пару раз по телефону.
– А как твоя сексуальная жизнь?
– Никак. В чем дело?
– Я дразню тебя. Когда лежишь тут в одиночестве много дней подряд, твой ум начинает вытворять фокусы. Я выдумываю про тебя разные истории. Что мне еще остается делать?
– Скоро ты выйдешь отсюда.
– Да. Но знаешь, на самом деле я не стремлюсь к этому.
Мои воспоминания о нашей с ней жизни изменились. Или, может быть, сейчас, когда физически мы были разделены, я выборочно вспоминал только счастливые моменты наших отношений. Я постепенно начал обживать дом на пляже. У меня уже были матрас, телефон, бритва, чашка и тарелка. Забыв о кошмарном доме в Ла-Сьело, я вспоминал, как нам было весело вдвоем, шутки, теплые поцелуи, долгие объятья, и, самое главное, ее улыбку. Сколько раз я видел, как ее бледная маска искажалась и морщилась от удовольствия! Теперь, когда я думал об этом, Урсула не всегда казалась мне той неподвижной фотографией из книги Хелмана. Ее черно-белое застывшее лицо то и дело двигалось и становилось цветным.
Урсула улыбнулась, когда я вошел в ее палату. Шла третья неделя ее пребывания в клинике. Я потерял счет дням. Она написала название книги, которую хотела прочесть. Элисон Лурье, «Город Нигде». Она сказала, что книгу не переиздавали, но я могу найти ее в магазине «Бук-Сити» на бульваре Голливуд. Я не стал говорить ей, что безумно занят и даже не могу помыслить о том, чтобы потратить два часа, если не больше, на поиски книги.
– Если я не найду ее, может быть, принести что-нибудь другое?
– Может быть, немного счастья.
– Посмотрим, что у меня получится.
– Для этого и нужны мужчины, – сказала Урсула, и ее глаза неожиданно заблестели. – А ты – мой мужчина, нравится тебе это или нет.
Я взял ее руку и поцеловал.
– Иногда мне кажется, что ты ведешь какую-то игру, – сказала она.
– Игру? Какую игру? – То, во что она меня втянула, едва ли можно было назвать игрой.
– Игра, где тебе не нужно ничего делать. Тебе не надо совершать никаких движений. Ты просто следишь, как кто-то другой делает все ошибки.
– Это нечестно, – сказал я.
– Разве?
Выйдя из ее палаты, я увидел мужчину, стоявшего в коридоре с букетом цветов. Я видел его раньше, но не мог вспомнить где. Лет пятьдесят, лысеющий, похожий на учителя или ученого.
– Как она? – спросил он. У него был европейский акцент.
– Ей повезло. Скоро она будет в порядке.
– Я се друг, Ласло Ронай.
Теперь я вспомнил его. Это был тот тип, с которым она встречалась в «Ребекке» несколько недель назад, когда все еще только начиналось. Я тогда подсмотрел их встречу.
– Как вы узнали об аварии?
– Она позвонила.
Я хотел спросить его, что их связывает.
– Сейчас ей нужны друзья.
– Она знала, что должно произойти что-то подобное.
– Откуда она знала?
– Я ей сказал.
– Вот как?
– Она приходила ко мне за консультацией.
– Вы психиатр?
– Предсказатель. Мне все стало ясно.
– Я не уверен, что это был несчастный случай, – сказал я. Похоже, этот тип имеет над ней какую-то власть.
– Вы хотите сказать, что она пыталась убить себя?
– Может быть. Мне кажется, что если вы говорите кому-то, что с ним должно нечто случиться, и он вам верит, то есть возможность, что он сам устроит это событие.
– Вы хотите сказать, что я несу ответственность за случившееся?
– Я хочу сказать, чтобы вы подумали об этом, если вы ее друг.
Я покинул его и пошел прочь. Я мог бы расспросить его об Урсуле. Он должен знать многое. Но мне этот человек не понравился. Или просто мне не понравилось, что у нее есть другие знакомые мужчины? Я ревнив.
Я обрел радость в том, чтобы наблюдать рассвет над океаном. Я просыпался рано утром, выходил на веранду и смотрел, как начинается день, прежде чем ехать в офис. Однажды в свете раннего утра я увидел двух девушек. Они шли по пустынному пляжу, смеясь и целуясь. Я подумал – какие страсти они испытывают в своей жизни? Они остановились точно на том месте, где мы с Урсулой занимались любовью той темной, холодной ночью, и немного постояли, разговаривая, потом пошли дальше. Эта картинка вспоминалась мне весь день. Живя с Урсулой, я стал таким самопоглощенным, что перестал видеть других людей, думать о них. Мы изгнали их из своей жизни.
Ночью, лежа на своем матрасе в лунном свете, прислушиваясь к шуму океана, я скучал по ней. Я скучал по ее теплу. Однажды ночью мне стало так тоскливо без нее, что я приехал к ней домой в три часа ночи. Я лег на ее кровать, глубоко вдыхая ее запахи, запахи ее духов. Засыпая, я держал ее купальный халат.