Павленко нахмурился и жестом остановил ее.
– Зря вы так, Арина Ивановна. Вы сейчас в отпуске, насколько я понял, а в музее ситуация сложилась очень серьезная. Три дня назад исчез сотрудник охраны Юрий Шнурков, которого вы так самоотверженно защищаете.
Бледная как полотно, на деревянных ногах Арина покидала кабинет следователя, судорожно перебирая в памяти всех знакомых ей адвокатов, но, как назло, никого припомнить не смогла.
Выйдя на улицу, она с жадностью вдохнула холодный влажный воздух и стремительно зашагала к метро. «Побыстрее и подальше от этого мерзкого Павленко! Вот вам и добродушный толстяк! Как он ее развел!»
Достав из сумки сигареты, Арина на минуту остановилась, закурила и вдруг почувствовала, что кто-то ее слегка толкнул. Вокруг было малолюдно, поэтому она смогла заметить быстро удаляющегося мужчину в черном пальто и надвинутой на глаза несуразной черной вязаной шапке. «Пьяный, наверное, но не шатается», – автоматически отметила она про себя.
Ветер бил ей в лицо и трепал волосы. Сигарета все никак не хотела раскуриваться и потухла. «Значит, кто-то вспоминает…» – говорили у них в университетской курилке. Глупая примета, подумалось Арине, но тут внезапно из глубин подсознания выплыла помятая Левкина рожа, в клубах дыма над столом, уставленным бутылками. «Господа судьи, мой подзащитный – жертва методов воспитания, которые применялись его родителями…»
И побежали годы, отсчитывая назад время…
Арина вышла замуж за Левку, когда училась на 3-м курсе университета. Вышла по молодости, по глупости, сдуру. Сейчас за давностью лет она даже не могла вспомнить, любила ли она когда-нибудь Левку Михеева и любил ли ее он. А может, ей просто захотелось взрослой самостоятельной жизни, глядя на Юльку и на других подруг, которые, как на эпидемической волне, все вдруг повыскакивали замуж.
Ивана Петровича матримониальные планы дочери не обрадовали. Он деликатно пытался убедить ее подождать:
– Ариша, ну зачем сразу замуж? Вы знакомы всего ничего, надо бы этого Леву получше узнать. Поживете вместе, а потом…
Нет, увы, когда играют гормоны, к доводам разума не прислушиваешься.
К тому же Левка сразу понравился маме. У него была подкупающая внешность скромного, воспитанного провинциального молодого человека: открытое честное лицо, румянец во всю щеку, соломенные, стоящие дыбком волосы и обаятельная белозубая улыбка.
Узнав о предстоящем замужестве дочери, Тамара возликовала так, будто предложение сделали ей самой. Всегда смотревшая на дочь с некоторым смешанным чувством сомнения и сочувствия, она, видно, и не чаяла выдать дочь замуж.
– Ваня, чего ты, в самом деле. Сам знаешь, какой у нашей Арины характер… – убеждала она супруга. – Лева – хороший мальчик, перспективный, сам всего добился, безо всякой протекции, бог с ним, что из провинции, со временем пообтешется.
Все это было правдой. Левка приехал в Москву из маленького городка с хозяйственным названием Губкин. Когда его спрашивали, он так обычно и отвечал: «Да-да, там прямо на вокзале продают губки!» Семья у Левы была простая, бедная. Отец работал путевым обходчиком и рано умер, воспитывала его мать, добрая, тихая и попивающая. Раз в месяц он переводил ей деньги, но ездил к ней редко и прошлое вспоминать не любил.
– Знала бы ты, из чего я вырвался! – сказал он как-то Арине, но без подробностей.
Они познакомились в университете, в столовке главного здания, хотя тогда Михеев уже редко туда захаживал. Он был на пять лет старше Арины, учился в заочной аспирантуре, подал документы на адвокатскую лицензию и вовсю работал. Скромная, казалось бы, должность помощника адвоката по уголовным делам позволяла Леве жить на широкую ногу. Он снимал однокомнатную квартиру на Ленинском проспекте, раскатывал по Москве на такси, так как машину он не водил, и питался в ресторанах. Там же он проводил многочасовые переговоры с «нужными» людьми, круг этих людей был очень широк – от депутатов до криминальных авторитетов:
– Все дело в том, кого защищаешь! – объяснял он.
Клиентов подгонял адвокат, Левка же при нем выполнял всю черновую работу. В уголовном праве, по его собственным словам, он тоже неплохо поднаторел. Красный диплом юрфака, цепкий изворотливый ум, прекрасная память, интуиция и нюх на всякого рода неприятности – за это помощнику адвоката и платили щедро, и наливали регулярно.
В сущности, любовная лодка Арины и Левы треснула именно из-за выпивки. Брак продлился ровно год. Когда все закончилось, Арина говорила, что, мол, жили они недолго и несчастливо.
Ну а пока, на этапе сватовства, все шло замечательно. Михеев задаривал Арину цветами, духами, конфетами, вежливо молчал в доме ее родителей, трогательно краснел, приглашая ее к себе на Ленинский, и так заикался, когда делал ей предложение, что не принять его было просто невозможно.
Арина сказала «да», а месяцев через шесть, в продолжение которых Левка практически ни разу не встретился ей трезвым, спохватилась…
Будь она врачом-наркологом или дочерью запойного пьяницы, бегающего за семейством с топором, она бы, возможно, раньше заметила эту трагическую особенность молодого мужа. Но она была студенткой, писала реферат по истории русских усадебных театров XVIII века и не заметила.
И потом, когда тебе двадцать, то на некоторые пустяки просто не обращаешь внимания. Новая взрослая самостоятельная жизнь представляется прекрасной, непостижимо долгой, насыщенной событиями, неожиданными встречами… Учеба, театральные премьеры, выставки, кафе, друзья, бесконечные гости в съемной, отдельной от родителей квартире.
К тому же пьяненький, остроумный Михеев нравился всем, поначалу он нравился и самой Арине.
Приходя домой навеселе, он объяснял, что работа у него нервная, суды, апелляции, кассации.
– Для снятия стресса можно себе позволить! – домой он приволакивал полные коробки с шампанским, вином, виски, закусками и с удовольствием угощал всех гостей и соседей. – Люблю, когда всего много!
Сначала Левка пил только в компании, но потом стал справляться и в одиночку.
– Будешь? – спрашивал он Арину, нетвердой рукой смешивая себе какой-нибудь коктейль, типа убойного «Северного сияния».
– Не буду и тебе не советую! – отвечала она.
– А мне, знаешь, плевать на твои советы! – алкоголь превращал Левку в настоящего хама.
И вообще, спьяну из него начинала лезть такая отчаянная дрянь, такая разухабистая дичь, такая губкинская лексика, что Арина вызывала такси и уезжала к родителям, чтобы только ничего этого не слышать.
На следующий день Левка являлся просить прощения.
«Господи, как же у него сил на все хватало! И на работу, и на бухло, и на эти домашние спектакли…» Он приезжал с цветами, прикладывался к ручке, вставал на одно колено, рассыпался в извинениях. Бывало, даже деньги Арине совал. Удивительная все-таки логика: нахамил – заплатил – и живем дальше.
Когда обмывали Левкину адвокатскую лицензию, виновник торжества на радостях вылез в окно и, горланя какие-то статьи из кодекса этики адвоката, простоял полчаса на подоконнике с внешней стороны. Понятно, третий этаж – не двадцатый. И все же те полчаса Арина запомнила надолго.
А еще она запомнила, как Михеев от избытка чувств едва не утопил ее в ванне, как она билась в его неуклюжих пьяных объятиях, кричала, наглоталась воды и мыльной пены. Левка же, слыша ее крики, расценил все происходящее как веселую шутку.
Идти к наркологу Михеев отказался наотрез, более того, страшно возмутился, когда Арина завела об этом разговор:
– Я абсолютно здоров! Когда хочу – пью, когда не хочу – не пью! Тебе надо, сама и кодируйся! – заорал он, и стоящий дыбком соломенный хохолок так и заплясал у него на затылке. Как и все пьяницы, он был свято убежден, что никаких проблем с алкоголем у него нет и быть не может.
Арина, продолжая настаивать, заорала в ответ. В знак протеста Левка напился показательно – выхлестал у нее на глазах полбутылки виски.
Они жутко тогда поругались. Арина уехала к родителям, но на сей раз собрала вещи.
К утру у нее поднялась температура, началась рвота. Выворачивало ее весь день. К вечеру мама вызвала врача.
Теперь за давностью лет многое выветрилось из ее памяти, забылся и Левка, и его пьяные выходки, но то, что случилось с Ариной спустя несколько дней, осталось с ней навсегда, потому что изменило всю ее жизнь.
Болезнь объяснилась до банального просто: Арина была беременной. В женской консультации поставили срок одиннадцать недель:
– Рожать будешь в середине апреля.
Но Арина не спешила сообщить радостную новость мужу, злилась на него страшно, впрочем, на себя тоже. В голове ее уже тогда поселилась мысль о том, чтоб разъехаться с Левкой. После ссоры он приходил к ней похмельный и угрюмый, они не помирились.
И вот тогда случайно (а может, и не случайно, может, вправду говорят, что случайностей не бывает) в коридоре перед кабинетом гинеколога Арине попалась на глаза брошюра «Патология пьяного зачатия» с жуткими фотографиями «воскресных детей». У Арины волосы на голове зашевелились, она посчитала, сопоставила и ужаснулась.
Когда дочь произнесла слово «аборт», Татьяна Павловна побледнела:
– Деточка, ты уверена? Это очень серьезный шаг!
Арина молча кивнула.
Ни Левке, ни Ивану Петровичу они пока решили ничего не говорить. Тамара Павловна посоветовалась с одной из своих подруг, врачом-косметологом, а та договорилась со знакомым гинекологом.
– Не волнуйся. Врача я предупредила. Операция длится всего несколько минут, – успокоила она Арину и назвала цену. – Введут наркоз, ты даже ничего не почувствуешь. Все будет хорошо.
Но, видно, что-то пошло не так. Кто-то кого-то не предупредил, не перезвонил, опоздал или забыл. Впрочем, после всего, что случилось, выяснять ничего не стали. Медицина 1990-х знавала и не такое…
В назначенный день, приехав в больницу (по иронии судьбы, отделение по прерыванию беременности находилось в одном здании с роддомом), Арина увидела в коридоре перед операционной небольшую группу женщин в цветастых халатах. Оказалось, что надо ждать, и что никакой блат ей тут не поможет, и что на аборт существуют такие же очереди, как и везде. Онемев от страха, Арина присела на банкетку и принялась ждать, каждый раз вздрагивая, когда р