На тарелке была целая гора аппетитных маленьких канапе, и с черной икрой, и с креветками, и с рыбой, и с сыром, от которых исходил манящий аромат.
Внезапно Варя поняла, что страшно проголодалась, и с жадностью проглотила сначала один бутербродик, потом второй, третий… Вообще-то она смущалась есть на людях, не любила – на людях ей было невкусно. Но сейчас присутствие этого совершенно незнакомого человека ее почему-то не смутило. Во-первых, он был пожилым. «Ему, наверное, за пятьдесят или за шестьдесят». А во-вторых, добрым, или, во всяком случае, таким казался. Когда он говорил, а говорил он с забавным милым акцентом, от него исходила какая-то спокойная уверенность, доброжелательность, радушие. И смотрел он на нее не как другие мужчины – в его взгляде не было ничего скрытого, стыдного… сексуального.
Варя сразу почувствовала к нему доверие и даже не заметила, как выболтала всю эту ужасную историю с тостом, который ждут от нее на банкете.
Выслушав ее, пожилой господин, представившийся Владиславом Замчински, широко улыбнулся и поклонился:
– О! Пани не стоит волнений. Я перфектно знаком с хозяином вечера и все в момент устрою.
– Вы это серьезно, не шутите?
– Никаких шуток! – посерьезнев, ответил он. – Не скучайтесь бэз меня, я быстро…
При этих его словах у Вари будто пудовый камень с души свалился.
– Ой, спасибо вам! – выкрикнула она вслед своему спасителю и задышала полной грудью.
Еще минуту назад она кляла на чем свет стоит и этот вечер, и банкет, и его устроителей, а теперь словно бы сама жизнь окрасилась всеми цветами и оттенками счастья. Тут сразу и Лида нашлась, и Замчински вернулся, заговорщицки ей подмигнув. В продолжение вечера он от нее уже не отходил.
Аперитив закончился, журналистов попросили удалиться, а гостей пригласили в роскошную столовую залу и согласно табличкам рассадили за столы.
Вместо Лидии рядом с Варей оказался Замчински.
– Я буду толмач для пани Барбары, – объяснил он и, без труда переходя с русского на французский, принялся представлять друг другу гостей, сидящих за их столом.
Варвара счастливо улыбалась, теперь ее не смущало присутствие незнакомых людей, среди которых оказался и тот самый мужчина, кажется Аркадий. Это от него она так позорно сбежала. «Надо будет извиниться», – подумала Варя, украдкой бросив на него взгляд. Аркадий сидел с равнодушным лицом и крутил в руке бокал, заметив, что Варя на него смотрит, он что-то шепнул на ухо Владиславу. Тот встрепенулся.
– Позвольте сказать слово мне, – начал Замчински, поднимая бокал с шампанским, – ибо фантастичная пани Барбара уже все сказала своим танцем на сцене. В ее лице мы будем возносить славу всему русскому балету!
Не успели гости выпить, как внезапно в зале погас свет. Заиграла тихая музыка, и в кромешной тьме, вспыхнув из ниоткуда, над головами собравшихся разлетелись тысячи светящихся бабочек. Раздались восторженные возгласы.
«Живые?!» – изумилась Варвара.
Бабочки, казалось, не порхали, а кружились под музыку в каком-то дивном танце, то соединяясь и составляя замысловатые фигуры, то разбиваясь на пары. Весь зал, словно заколдованный, притих, замер. Но колдовство длилось недолго – не долетев до земли, бабочки исчезли.
Чудо светотехники было встречено бурными аплодисментами.
– Как в сказке! – невольно вырвалось у Вари. На мгновение она снова почувствовала себя маленькой девочкой. Ей вспомнилось, как, стоя у окна их комнаты в коммуналке на Компросе, она глядела на метель и воображала себя то Гердой, то Золушкой, то Белоснежкой и отчаянно мечтала оказаться в сказке.
Варя потянулась к бокалу и залпом выпила его, в голове ее пошло приятное кружение.
– Если вы, пани Барбара, любите сказки, то я познакомлю вас с волшебным королем, – церемонно проговорил Замчински. – Рекомендую – хозяин вечэра, пан Дробот Аркадий Борисович.
При этих словах Дробот слегка поморщился:
– Можно просто Аркадий, – и, посмотрев на Варвару, чуть привстал со стула.
А та смутилась, снова вспомнив про свою оплошность.
Аркадий Борисович (о том, чтоб назвать его «просто Аркадий», даже речи не шло) не был похож ни на волшебного короля, ни на хозяина вечера, скорее он напоминал какого-то ученого, профессора. Несмотря на хрупкое телосложение, в нем чувствовалась внушительность, опыт, знания… Интеллигентное лицо наполовину прикрывали очки, в буйно-курчавых волосах блестела седина, хотя старым он не выглядел. Впрочем, Варя плохо разбиралась в возрасте, да и в людях тоже.
– Простите… я ушла от вас, потому что устала после концерта, – немного осмелев, сказала она. – И потом… я не умею произносить речи.
– Да я сам не умею, – как-то совсем просто, безыскусно признался Аркадий. – Терпеть не могу произносить речи, сразу забываю все, что хотел сказать.
– Правда… вы тоже?
– Видите, у нас с вами есть кое-что общее, – улыбнулся в ответ Дробот.
Снова заговорил Замчински:
– Пани Барбара, а не хотели бы вы завтра оказать нам чэсть совершить совмэстную морскую прогулку?
– Вряд ли… – уже начала она, как всегда, собираясь отказаться, но тут внутри у нее словно что-то щелкнуло, а перед глазами вместо укоризненного лица Риты Васильевны вспыхнули танцующие бабочки. Но только танцевали они не здесь, а на сцене «Золотого зала Гарнье», в партере которого сидели принц Ренье и красавица Грейс, и переводчица Лида, и гостиничный портье с большой корзинкой клубники. – Утром у нас репетиция, а в восемь концерт… – объяснила Варя.
– Ну а днем, днем-то вы свободны? – спросил ее Дробот каким-то надтреснутым голосом, хотя при этом даже не смотрел на Варю.
– Может, если днем и ненадолго, то я бы смогла… – ответила она.
– Вот славно, чудесно! – тягуче пропел Владислав.
А Аркадий Борисович поднес руку к лицу, чтобы скрыть довольную улыбку: «Получилось!»
16. Дробот
Мужчинам всегда нравились красивые фигуры.
Я не думаю, что балерины покоряли их своим умом.
Впервые Дробот увидел Вареньку Ливневу год назад на банкете в честь ветеранов сцены. Юная, легкая, воздушная, высокая тонкая шея, копна блестящих пепельных волос, узкое личико и большие, робкие, грустные глаза. Она была похожа на какую-то диковинную птицу, которая нигде надолго не присаживается, а лишь перелетает с ветки на цветок, парит над землей, трепеща крыльями. На банкете он познакомиться с ней не успел – по окончании официальной части балерина упорхнула. Потом была еще одна встреча – на какой-то пафосной фотосессии для какого-то каталога, который издавал попечительский совет. В его состав Дробота включили после нескольких его щедрых пожертвований. (У нас, увы, по-другому нельзя, если вошел в крупный бизнес, то надо благотворительствовать.)
Но и тогда, на фотосессии, их знакомство не состоялось. На ужин Ливнева не пришла, приняла букет, поблагодарила и растворилась.
Ужин, к слову сказать, очень достойный, устраивался в ресторане Pas de deux, что на углу Камергерского и Петровки. Ресторан принадлежал Дроботу, точнее, холдингу, во главе которого он стоял. Возможно, по этой причине Аркадий Борисович несколько подобиделся на вечно ускользающую балерину, ну самую капельку, и решил навести о ней справки.
– Варенка? Ливнева? Нет, что вы, она не замужем! – отвечая на вопрос Дробота, один из театральных любезников, вроде нынешнего Замчинского, как-то сразу засуетился и обрадовался. Он всех всегда знакомил. – Просто это такой человек, «как серна гор, пуглив и дик»! – Ввернув цитату, любезник засмеялся. – Помните, была такая, Галина Сергеевна Уланова? На сцене – само вдохновение, а в жизни – молчунья и скромница. Вот и Ливнева – замкнутая, зажатая недотрога. Не от большого ума, скажу я вам. У балерин – это часто. Знаете, как ее в театре прозвали? Неточка. Ах, Аркадий Борисович, Аркадий Борисович, и зачем вам такое?
«И действительно, зачем?» – задумался Дробот.
В сущности, в его теперешней жизни женщины занимали отнюдь не главное место. Разумеется, в молодости все было иначе – он влюблялся, писал стихи, ревновал, сходил с ума. В институте он женился на однокурснице, которую очень любил, они родили детей и были счастливы. Собственно, он и сейчас был на ней женат, только они давно жили отдельно. Восемь лет назад, перед тем как разъехаться, Дробот купил жене квартиру на Патриарших – она любила этот район, а потом еще две по соседству – сыну и дочери. Разъехались они без ссор и скандалов, жена была умной женщиной, многое знала или догадывалась, понимала и прощала.
Помнится, тогда только спросила его:
– А что, олигархам семья не полагается?
– Я не олигарх! – в который раз возразил ей Дробот. – Ты отлично знаешь, что семья мне нужна. Просто не хочу никого напрягать, так будет лучше…
С тех пор они жили отдельно, каждый – своей жизнью, не напрягая и не мешая друг другу, часто созваниваясь, изредка встречаясь, так как Аркадий Борисович был хронически занят.
Работа, как ненасытный, вечно голодный зверь, пожирала все его время. Дни, недели, месяцы, годы летели без счета, однако не без следа… Результат – вот он! Осязаем, очевиден! Основанный Дроботом холдинг входил в топ-50 крупнейших финансово-промышленных групп.
Да, Аркадий Борисович любил свое дело, гордился им, можно даже сказать, что работа была его страстью. В остальном же он старался избегать страстей, сохраняя во всем разумную сдержанность. Он не был гурманом, всегда умеренно ел, предпочитая простую, здоровую пищу, мало пил, не курил, не баловался травкой, даже на отдыхе. Дробот предпочитал здоровый отдых – яхтенный спорт, водные лыжи, горные. Иногда он тоже ездил в Куршевель, но в отличие от других нигде не засветился. И когда вокруг народ гулял, напивался до бесчувствия, обжирался икрой и плясал на столах с фотомоделями, Аркадий Борисович просто тихо катался на лыжах. Он очень следил за своим здоровьем, каждое утро делал зарядку, контролировал вес и по мере возможности занимался спортом, но, встав на лыжи, перед камерами не позировал, он вообще не любил фотографироваться, и к СМИ он относился строго негативно, поэтому не давал интервью, не выступал по телевидению. Даже дома, давным-давно, когда жена снимала их первое семейное видео, у него не получалось естественно держаться перед камерой, он зажимался, деревенел. В итоге получался какой-то дубовый чурбан, лишенный всякого обаяния. Тогда зачем, спрашивается, все эти съемки? Лучше никак, чем кое-как. Это было одно из его правил, которые он установил и которым старался следовать. Аркадий Борисович старался жить по правилам.