– Откуда вы… Ах да, понимаю, досье. Как это, должно быть, скучно, все обо всех знать, – тихо произнесла Арина и поспешила сменить тему: – Любопытная вещь возраст, как по-разному он воспринимается. Женщине бальзаковского возраста сколько лет, как вы думаете?
– Сорок?
– На самом деле, вопреки общему заблуждению, всего 30 лет. В литературе вообще возраст – понятие относительное. Все убеждены, что Каренин – старик, меж тем у Толстого – ему 48, а самой Анне на момент самоубийства – 28. А мадам Бовари – 26, а Катерине из «Грозы» – еще меньше, про Джульетту и вспоминать не стоит.
Ульянов слушал и не слышал Арину, его завораживало само звучание ее голоса, ее спокойная, неторопливая манера говорить. О деле начинать разговор не хотелось. «Как это скучно все обо всех знать», – мимоходом бросила она фразу. Но ведь по-человечески, а не по анкете он ничего о ней не знал. Что она любит, чем занимается, куда ходит в свободное время, кто ее друзья и есть ли у нее мужчина? Над этим последним вопросом Ульянов думал со вчерашнего дня.
Им принесли оленину – две большие тарелки с выложенными брусочками темного мяса, затейливо украшенного ягодами и зеленью. Арина наблюдала за Ульяновым, ей понравилось, как он разговаривал с официантом – спокойно, уверенно, без глупого барства, свойственного новым русским, хотя было очевидно, что цены его мало заботят.
Пожевав кусок мяса, Ульянов довольно кивнул:
– Попробуйте, это вкусно. Так вот… если я правильно оцениваю сложившуюся ситуацию, такое исследование, как ваше… обычно должно где-то публиковаться. По этой тематике имеются специальные издания?
– Раньше были.
– Я, конечно, не специалист, но у вас, Арина Ивановна, в руках настоящая сенсация! Вы – потрясающий человек, проделали выдающуюся работу! – посерьезнев, заговорил Ульянов.
– Я понимаю, к чему вы клоните, – улыбнулась Арина, которой, конечно, была очень приятна его похвала, – но формально результат моей работы по-прежнему принадлежит фонду.
– Вы так щепетильны, а заслуживает ли этого фонд… – Ульянов хотел еще что-то возразить, но слова его утонули в громком, басовитом хохоте.
В центре зала за большим столом обосновалась мужская компания. Живая иллюстрация романа Олеши «Три толстяка». Толстые, вспотевшие весельчаки, повесив пиджаки на спинки стульев и шумно переговариваясь, что-то непрерывно заказывали. Один из них, коротко стриженный, с тремя складками на затылке, заявил, что будет запивать устрицы водкой, двое других его радостно поддержали.
Покосившись на них, Ульянов заерзал на стуле и продолжил:
– Так, может, вы просто откажетесь от аванса? И напишете об этом фон Паппен?
– Вот! Воистину замечательное предложение! Аллилуйя! – опешила Арина и едва сдержалась, чтоб как следует не отрапортовать вездесущему полковнику, который лез совсем не в свое дело. «Эх, а так все хорошо начиналось!» Покопавшись в сумке, она достала сигареты и, немного помедлив, произнесла: – Нет, уважаемый Николай Николаевич, ни писать фон Паппен, ни тем более отдавать деньги я не намерена. Если не возражаете, я на короткое время вас оставлю? Очень курить хочется.
Ругая себя за неловкость и за то, что поторопился, Ульянов встал и пошел за ней, предусмотрительно взяв у официанта плед.
Выйдя на улицу, он накинул его на плечи Арины. Они помолчали. Динамики при входе транслировали что-то ненавязчивое, знакомое, из французской эстрады. В воздухе кружились большие редкие снежинки.
– Первый снег… – подняв лицо в мутно-серое небо, сказала она. Упавшая на ее ресницы снежинка растаяла и превратилась в слезу.
Ульянов кашлянул и отвернулся. Глядя на нее, он вдруг понял, какой одинокой жизнью он живет годы и годы. Он едва сдержался, чтобы ее не поцеловать.
– Простите старого дурака, я не хотел вас обидеть, Арина Ивановна, – прервав молчание, осторожно заговорил он. – А что, если я вам скажу, что деньги не проблема? Мы могли бы поддержать ваше исследование.
– Боже мой, вам-то это зачем? – с неподдельным удивлением воскликнула Арина.
На что Ульянов искренне и просто ответил:
– Зачем? Ну, во-первых, мы всегда поддерживали культуру, а работа у вас интересная. Лично мне все очень интересно… чем вы занимаетесь, – как-то само вырвалось у него.
– Хм… ну и странный же вы, товарищ полковник… – Она взялась за ручку двери. – Холодно, пойдемте назад.
В обеденном зале звучало бравурное нестройное трио, толстяки затянули песню про «артиллеристы, Сталин дал приказ…».
Арина сразу направилась к своему столику, а Ульянов, чуть поотстав, задержался возле певунов и, наклонившись, что-то тихо шепнул старшему, с тремя складками на затылке.
«Ну-у-у, сейчас начнется базар…» – не успела подумать Арина. Но толстяки неожиданно, словно по мановению дирижерской палочки, притихли. Чего-чего, а такого смирения от подвыпивших балагуров она не ожидала и восторженно встретила Ульянова, когда тот вернулся к их столику:
– Умираю от любопытства, что вы им сказали?
– М-н-э… неважно!
– Ну а все же?
– Секрет, – довольно усмехнулся он.
– Да уж… прелесть иных секретов заключается в том, что они никогда не умирают, – заключила Арина, вспомнив классика. – Кстати, Николай Николаевич, в продолжение нашего разговора о перстне и изображении на нем Фурии мне пришла такая мысль. Коль скоро этой вещи приписывали магические свойства талисмана… – она немного помедлила, – то, помимо благоприятного влияния, перстень вполне мог оказывать на своего владельца и какое-то негативное. И поэтому все владельцы избавлялись от него по истечении определенного срока. Чтоб стало понятнее, приведу пример. Это, скажем, как хорошее обезболивающее, которое гарантирует облегчение от боли, но имеет противопоказания.
Арина украдкой посмотрела на толстяков.
В продолжение всего вечера те вели себя тихо, выпивали и с аппетитом кушали, правда, то и дело бросали любопытствующие взгляды на Ульянова и на Арину и, улучив момент, когда тем принесли очередную порцию коньяка, почтительно обернувшись, издали подняли рюмки, «за компанию!».
Ульянов вызвался проводить Арину до дома, идти было близко, но он настоял. Снег валил валом, пушистые белые хлопья, пригасив городской шум, превратили Пятницкую улицу в настоящую театральную декорацию. Опера «Евгений Онегин», второй акт, сцена дуэли, «…куда-куда вы удалились…».
– И все-таки я не понимаю… – в задумчивости протянула Арина, подняв глаза на спутника.
Припорошенные снегом волосы казались совсем седыми, но седина Ульянову шла, как и строгое, шоколадного цвета пальто, в котором он казался еще более высоким. Снег, притихшее Замоскворечье, рядом с Ариной шел высокий седой мужчина и держал ее под руку, крепко, надежно – в этот момент он напомнил ей отца.
– Учитывая интересы следствия, я не могу вам всего рассказать… Но будьте уверены, Арина, завтра мы перечислим на ваш счет всю сумму за исследование в полном объеме, – ответил ей Ульянов. – Что касается публикации, то вы можете просто порекомендовать нам какое-то периодическое издание, а дальше мы будем действовать сами…
– Звучит заманчиво, – отозвалась она.
– Тогда соглашайтесь.
– И что вы хотели, чтоб я написала фон Паппен? – со вздохом спросила Арина, хотя при одном упоминании о заказчице у нее свело скулы, как от кислятины.
29. Самый лучший день
Не понимаю, почему вы так волнуетесь.
В конце концов, она всего лишь обыкновенная богиня.
Свое слово Арина сдержала, сообщение для фон Паппен, все в точности, как и просил Ульянов, отправила еще вечером, вернувшись из ресторана. В глубине души она не верила в то, что заказчица его прочтет и уж тем более как-то на него отреагирует. Впрочем, теперь ей было уже наплевать.
Утром, часов в десять, когда она только просыпалась, на прикроватной тумбочке робко звякнул мобильный – пришла эсэмэска и сообщила Арине о ее невиданном богатстве. Ульянов тоже сдержал свое слово. Молоток мужик! Перечислил ей на карточку такие деньжищи, каких она давным-давно не видывала… Пожалуй, что со времен продажи дачи.
В 1999-м, после смерти папы, когда его внушительный банковский счет обратился в полное ничто, им с Царицей Тамарой пришлось основательно затянуть пояса. Просто жить было не на что. И тогда она продала дачу.
Но сегодня вспоминать об этом не хотелось. День начался просто великолепно! «Эх, счастье ты мужицкое, дырявое с заплатами, горбатое с мозолями…» – крутились в голове некрасовские строчки.
С наслаждением выпив крепкий кофе и выкурив сигарету, Арина выпустила из клетки Генку, посадила его себе на плечо и бродила по дому в пижаме, в расслабленной неприбранности. Такое было возможно только в отсутствие Тамары, а та с утра отправилась в поликлинику и аптеку.
Позвонила Юлька. Она предлагала вечером зайти к ней на огонек:
– Будут все свои. И Анатолий тоже придет, если ты, конечно, не против.
– Ох, сваха, Юлька, из тебя никакая!
– Просто хочу быть спокойной за твое будущее, – ответила подруга.
– Не переживай, дорогая! Тут уже кое-какие перспективы наметились! – засмеялась Арина и поделилась с подругой новостью о вчерашнем походе в ресторан и внезапно свалившемся на нее ротшильдовском богатстве. – Эх, Юлька! Закончилась моя черная полоса! Музей, кража, Кабулов, следователи, допросы… Пропади они все пропадом! После них у меня даже видения начались, будто за мной кто-то следит. Настоящая мания преследования!
– От нервов и не такое бывает! – отозвалась Юлька.
– Вот и я про то! Нет, хватит! Слава богу, теперь все закончилось! В кои-то веки хороший денек выдался. Прости, дорогая… – И она поспешила повесить трубку: в прихожей звонил другой телефон.
– Утро доброе, Людмила Васильевна, а мамы нет. Конечно, свой мобильный она не взяла. Нет, я думаю, скоро вернется и вам перезвонит. Пока-пока.