таращиться или чего–то. Вероятно, она — из тех цып–извращенок, которые бреют себе лобки. Конечно же.
Что это за дела с заново рожденными, кто такая Барби и что такое, ко всей преисподней, трусики? — про себя недоумевала Бэби.
Джейк отбросил религиозную проблему в корзину «слишком трудно» и начал заново:
— Короче, — наобум сказал он. — Я понял, что я не Бог, но у меня было такое чувство, что кем бы Бог ни был, Он пытается со мной поговорить. И тогда я увидел, что Бог… Бог… э–э, в общем, Бог — это чужой. — Он помедлил для пущего эффекта. — Чужой женского пола.
Какая херня, подумала Бэби. Интересно, что он хотел сказать перед тем, как решил произвести на меня впечатление.
Уилма Флинтстоун[81] — вот что он хотел сказать. Ему было видение Бога в облике Уилмы Флинтстоун. Это производило впечатление на других девчонок, но Джейк не был уверен, что сработает на Бэби. Что это вообще за имя — Бэби?
— Ну что, пойдем? — предложил он.
Достигши гостиной, они обнаружили, что близнецы перекидываются между собой картонкой из–под «биг–мака», будто воланом.
— А где Ляси и Пупсик? — спросила Бэби.
Тристрам поморщился. Торкиль скорчил рожу.
— Пупсик внизу с девчонками, — пробурчал он. — А Ляси, э–э, как бы пропала.
Бэби пожала плечами. Она достаточно хорошо знала Ляси, так что не беспокоилась. И совершенно не жалела, конечно, что Джейк достался только ей.
— Вы идете или как?
— Вряд ли, — ответил Торк. — Мы, наверное, тут потусуемся, Ляси дождемся. О, и Пупсик сказала, что вас догонит.
Зазвонил телефон. Джейк не успел отреагировать, как трубку сняла Бэби.
— Хочешь пососать мне хуй? — спросила она, сделав свой голос утробным. В трубке женщина залилась слезами.
— Джейк, ты мерзавец, — прорыдала она, шваркая трубку на место.
Бэби повернулась к Джейку.
— Джейк, ты мерзавец, — проинформировала она.
— Есть такое мнение, — поморщился Джейк. — Мнение есть.
§
— Все они мерзавцы, — пожала плечами Сатурна. — Но есть различные сорта мерзавцев. Есть обаятельные мерзавцы, есть терпимые мерзавцы, есть неисправимые мерзавцы. Мальчики в этом доме варьируются от обаятельных до терпимых с периодическими приступами неисправимости. Обожаю, кстати, твою татуировку с пауком. Ты уверена, что не вампир? Уверена, что ты всего–навсего чужая? — Сатурна, Неба и Пупсик сидели по–турецки на королевских размеров кровати готических дев: балдахином ей служил избыток свисавшего слоями черного муслина. — Не хочешь еще раз проверить? — Расставленные по всей комнате черные свечи пахли мускусом и мерцали сквозь муслин, создавая искусственные сумерки, наполненные таинственными тенями и непредсказуемой игрой света. Сатурна протянула руку и мягко возложила ее на шею Небы. Отвела ей волосы с лица и опустила ошейник. В свете свечей голое горло Небы сияло золотом. — Не хочешь? — повторила Сатурна.
— Хочу, — сипло ответила Пупсик. — Очень хочу. — И она коснулась губами предложенной плоти. Ее дьявольские рожки щекотали Небины щеки. Обхватив одной рукой Небу за талию, другую она погрузила ей в волосы, где обнаружила руку Сатурны и упокоилась на ней. — Чеготамзначидвамирыделают? — осведомилась она сквозь прикушенную кожу.
— Вампир кусает шею и пьет кровь своей жертвы, — проинструктировала Сатурна. Властность в ее голосе подрывалась легкой дрожью. Она слегка сдвинула одну очерночулоченную ногу, чтобы пятка прижималась к твердеющему клитору. Дотянувшись, она погладила бедро Небы через слои кружев и жатого бархата. — Мы фантазировали об этом много лет. Это должно стать тотально преобразующим. — Рука ее скользнула вверх нежно подразнить Небину пизду сквозь мягкую ткань. Неба испустила прерывистый вздох и закрыла глаза.
Пупсик впервые с приземления на эту планету была полностью счастлива. Слишком много на ее вкус всякого «земной мальчик то, земной мальчик сё». Мальчуковая Зона[82]. Вот это — другое дело. Она обнажила зубы и впилась в шею Небы. То были зубы девочки, для которой принять минеральную добавку означало пожевать скалу. Легко прорвав кожу, она всосалась в соленый нектар, потекший из неглубокой ранки. От вкуса крови по ее позвоночнику пробежала дрожь, и все тело ее пропиталось неожиданно интенсивным жаром. Неба, запаниковав, сначала попыталась вывернуться. Тем не менее, Сатурна держала ее крепко, да и Пупсик не разжимала железной хватки. В конце концов, Неба прекратила сопротивление. Вся дрожа, она тускло обмякла у груди Сатурны, пока та продолжала интимные ласки.
Теперь антенны Пупсика дрожали, а дыхание вырывалось спазмами. По ее коже каскадами прокатывалась радуга цветов, словно трепетный флаг Марди–Гра[83].
— Мммммм. Ммммм.
К телесным жидкостям землян не слишком сильно–то и требуется привыкать. Типичная фигня осторожных нефонцев.
Пупсик подняла голову и слизнула кровь с зубов.
— Дай мне, — произнесла Сатурна, вывернув шею так, чтобы языком собрать кровь с губ Пупсика, не убирая руки с Небиной пизды.
— Может, я и есть как–его–там, в конце концов, — раздумчиво вымолвила Пупсик, пробуя пальцем глазной зуб. Что это у нее на нёбе? Ах да. — Посмотрите–ка, девочки, — сказала она, распахивая рот пошире.
§
— Мне понравились «Вампирские хроники». А вот «Клич к небесам» скучный до слез, и мне показалось, что «Выход в Эдем» сильно перехвален.
— А ты читал ведьмовскую серию[84]?
— Пока нет. Как она?
— Да ничего. Неба и Сатурна читают в разумных пределах много, поэтому я часто проверяю, что у них на полках. Мальчишки же, с другой стороны, безнадежны. Единственный раз, когда у Джейка в доме водились пристойные книги, — это когда он убалтывал библиотекаршу. Джейк скорее радостно завалит в паб и за вечер спустит на выпивку пятьдесят баксов, а то и больше, чем раскошелится на пятнадцать почитать что–нибудь достойное. Я не понимаю. Если б я не был генетически запрограммирован на беспрекословную преданность, я бы давно свалил. А ты как, малыш?
Игги валялся на боку. Ревор пристроился у его бледной груди, зажатый меж передними лапами бультерьера. Он вздохнул:
— Девчонок тоже нельзя назвать книжными червями. Классические рок–цыпочки. Не то чтобы я что–то имел против рока. Ты вообще сам как насчет музыки?
— Конечно, хотя в своих вкусах я немного старомоден. Всегда питал слабость к «Животным» и «Трехсобачьей Ночи» — по очевидным причинам, не говоря уже о «Бурбонных вьючных». Из новой музыки тоже кое–что нравится. «Портисхед», например. И вновь, рискуя заслужить обвинения в тотальной очевидности, трек «Галета» — мой личный любимец. А ты что предпочитаешь, Ревик?
— Мы так совместимы, что смешно. Хотя я бы обязательно добавил альбом «Ручные звуки» «Пляжных Мальчиков»[85].
— Ну еще бы. Ох черт! Вон идут Джейк и Бэби. Играем животных.
Игги вскочил на ноги, подтрусил к двери и с тщательно рассчитанным раболепием лизнул Джейка в руку, являя ничем не отягощенную радость одновременным вилянием хвоста.
— Рафф! — сказал он. — Рафф! Рафф!
— Ёрп! — вскричал Ревор. — Ёрп! Ёрп! — Он перекатился на спину и помесил лапами воздух, когда Бэби сыграла пальцами арпеджио по его пушистому животику. — Ннф нф! Эхехехех! Щикивикилики!
Джейк налил воды в миску Игги, потрепал его на прощанье и ушел вместе с Бэби.
— С расой хозяев покончено, — прокомментировал Ревор, когда за ними закрылась дверь.
Игги рухнул на пол рядом с Ревором и зевнул своим крокодильим зевком. Гнаааааа–щелк.
— А вся эта белиберда типа сюси–пуси–пу никогда не действует тебе на нервы? Тебе никогда не хочется сбросить притворство, когда они рядом, и жить как разумные формы жизни, коими мы и являемся?
— Ох не знаю, — пожал плечами Ревор, беря лапу Игги в свои и облизывая ему подушечки. — Тогда они, быть может, захотят, чтобы мы их кормили и выгуливали. Честно говоря, мне наплевать. Зачем выдавать им, что умеешь водить, если у тебя и так билет первого класса в райском поезде?
— Ну ты и филон, — рассмеялся Игги.
§
— Хай хом, хай хом, на Землю мы идем.
Сириусяне, высаживаясь с межпланетного шаттла на Нефон, спускались по трапу кордебалетом, словно танцуя конгу. Поскольку ног у них по четыре у каждого, зрелище сенсационное. Кроме того, они пели — к этому виду творческой деятельности они относились с бесконечным энтузиазмом, обладая бесконечно малым талантом. Вследствие пространственных ограничений и требований по весу ручной клади на межгалактическом судне, коим им предстояло лететь на Землю, сириусянам разрешили взять с собой лишь по одному небольшому рюкзаку и ручной сумочке. Все вместе не должно превышать 86,3 нефограммов. Но, будучи сириусянами, они не могли толком подчиниться даже этому сравнительно простому требованию.
В этот самый миг один сириусянин вообще–то сидел на дегтебетоне и выл во все свои шесть глаз, пуская сопли тремя ноздрями: он забыл сумочку, содержавшую, среди прочего, его любимую заколку для волос, киберроман, который читал, проходку во все зоны на концерты «Хайосса», пачку психоделической закуси и золотую карточку «Амэкса». Рядом стоял несколько нетерпеливый нефонский чиновник, пристукивая копытом и пытаясь утешить несчастного тем, что, едва они доберутся до Земли, тот легко сможет похитить замены всем этим вещам.
— Нет, не смогу, — хлюпал носом сириусянин. — «Хайосс» уже распались. Они больше нигде не играют.
Всегда логичный нефонец пожал плечами:
— Зачем тогда проходка?
— Вы не понимаете, — взвыл сириусянин.
Это правда. Нефонцы были не способны понять такие вещи. Не могли постичь они и того, как вообще можно собираться в дорогу, подобно сириусянам. Легко решить, что чужие, готовясь к межзвездному вояжу, скорее предпочли бы путешествовать налегке, прихватив с собой лишь то, что действительно необходимо, и разместив это в своей клади так, чтобы можно было достать легко и в неиспорченном состоянии. Сами нефонцы в деле аккуратной упаковки естественно эффективны, но вот что касается прочих чужих… Из рюкзаков сириусян торчало или вываливалось до едрени фени странных и негабаритных предметов, включая целые гардеробы спортивных костюмов Элвиса (сириусяне — первые во всюхе имперсонаторы Элвиса), клюшки для гольфа (они обожают гольф из–за обуви), кегельбанные шары (то же касается боулинга) и комплектов из мольбертов с красками на тот случай, если по пути им взбредет заняться живописью. Один даже упаковал с собой маску Инопланетянина. К тому