Он и не мог стать фанатиком[166]. Тогда, может быть, маньяк? Тоже далеко от истины: маньяк упрямо преследует свою навязчивую идею, а Ленин был жестоко упрям на все случаи жизни, не переносил чужих мнений, по поводу чего они ни высказывались бы, а не в одной политике. Завистливый до исступления, он не мог допустить, чтобы кто-нибудь, кроме него, остался победителем. Жестокое и злое проступало в нем, как в любом споре, так и в игре в крокет или шахматы, когда он проигрывал[167]. Проявить независимость, поспорить с ним о чем угодно или обыграть его в крокет – значило раз навсегда приобрести себе врага в лице Ленина.
Заканчивая на этом вторую страницу, а с ней и старую регистрационную карточку Ленина, вспомним теперь некоторые подробности из его досье 1917 года.
Для меня оно открылось с приездом майора Alley. Узнав
0 моих неудачах наложить запрещение на въезд в Россию пассажиров пломбированного вагона, Alley влетел ко мне «вне себя» со словами: «Вы понимаете, что теперь произойдет?» Он понимал.
Несколько последовательных ударов вдребезги разбили русскую государственность за несколько часов февральской революции. По безбрежной равнине первыми беспрепятственно выступают в тесном союзе: анархист Железняков, немецкий агент Мюллер и вор-рецидивист Аснин[168].
Сколько их? В Петрограде я встретил на одного Железнякова сотню Мюллеров и легион Лениных. Последние все прибывали.
Носитель идеи государственности – русская интеллигенция, выступив позднее этих легионов, с верою смотрит на Временное правительство, видя в нем Верховную Власть. Она долго не ведает, что Правительство составляло лишь щит анонимного интернационала – прикрытие для блуждающей в потемках демократии и весьма определенного Нахамкеса и иже ему подобных.
Временное правительство не дает твердого политического курса. В безграничной свободе народные массы приходят в движение. Его ускоряют условия войны; но Железняков, Аснин и Мюллер в своем максимализме далеко выбрасываются вперед.
Ленин, запертый в Швейцарии, продолжал точить свое жало; он, вероятно, никогда не увидел бы света, если бы не спекуляторы Парвус и Ганецкий, которые предложили его немецкому командованию. Отъезжая из Цюриха, он пишет швейцарским рабочим, что «размах буржуазно-демократической революции в России может сделать из нашей революции всемирную социалистическую революцию»[169].
Прибыв 3 апреля в Петроград, он на вокзале возвещает толпе: «Да здравствует всемирная социалистическая революция!»[170]
Ему вновь приходится пристраиваться к революции, которая пришла совсем иначе, чем он предполагал, уже успела разрушить русскую государственность и твердо стать на прямой путь торжествующего максимализма.
По соображениям Ленина, февральская революция должна была дать толчок к социалистическому перевороту в Европе, который уже обратным ударом должен был вызвать социалистическую революцию в России. Эти соображения, в которых большевики усматривали исключительное предвиденье своего вождя, лежат в основе его генерального плана, кратко выраженного известными словами о «ставке на мировую социалистическую революцию». Судьбе было угодно, чтобы «вождь» сделал новую ошибку, оказавшуюся роковой для всего народа; 20 лет изолированный, народ до последних дней вынужден все один закладывать «фундаменты для будущего социалистического строительства».
Ленин привез в Россию классовую ненависть, немецкие деньги и обширные труды о приложении марксизма в России[171]. Эти печатные издания, написанные в излюбленной полемической форме, длинные, так как Ленин имел привычку повторяться, были раскрыты только после 25 октября. Они имели первостепенное значение после большевистской революции, выдвинули в Совнаркоме Ленина как теоретика по диктатуре пролетариата, которая должна будет привести к социализму, но не находили еще приложения в 1917 году. Застав партию на перепутье с явно выраженным меньшевистским уклоном в сторону длинного буржуазно-демократического моста, который со временем приведет к социалистическому берегу, Ленин, соответственно своему новому генеральному плану, увидел обетованный берег настолько близким, что, по его мнению, пролетариат мог сам на него перескочить от обратного удара европейских социалистических революций и без всяких мостов. Его политический мираж привел в недоумение старых большевиков. Споры о конечной цели социализма отбрасываются; на помощь приходят деньги. Опять деньги! Раньше воровские, теперь немецкие. Первый ученик – Каменев, а с ним даже Зиновьев опять едва не исключаются из партии. «Бунт на коленях» прекращается в две недели. Вопрос о социализме снимается с очереди. Надо ли на нем ломать копья, когда деньги получаются и можно добраться до власти? До войны убеждения и воровские деньги Ленина уничтожили партию, загнав ее остатки в тупик. После войны в отношении всего генерального плана они же бросили весь народ в склеп, из которого он до сих пор не может выбраться[172].
При Временном правительстве, в первой фазе выполнения этого плана, Ленин приходит победителем. При его косном уме, страдающем хронической политической аберрацией, залогом победы уже являлся тот фактор, что в 1917 году он не навязывал своей собственной идеологии. Напротив, Ленин от нее отступил, играя на индивидуальных силах. Он даже не пошел по линии наименьшего сопротивления, а просто примкнул к Асниным и Мюллерам. Но его громадное значение уже выступает в том, что он не только катился с ними, а раздувал меха на немецкие деньги. Он приобрел на немецкие деньги рупор гигантских размеров, который через месяц выдувал 35 периодических изданий всевозможной «Правды» и содержал армию пропагандистов, имевших задачей повторять и муссировать лозунги вора-рецидивиста и немецкого агента[173].
По словам П. Н. Переверзева, «число разъезжающих платных агентов Ленина поражало воображение Временного правительства».
Большевики оценивают этот «идеологический прием» как «высшее предвидение гения, который сумел подслушать голос народа».
Суммарное понятие – народ и массы, будто бы делающие революцию, не получило до последних дней своего большевистского определения. Мы позволим себе отсечь от народа только тех, кого все народы во все времена бросали за тюремную ограду. Эта ограда была взорвана в России 1 марта. Кроме Ленина, оценившего по достоинству сподвижников в арестантских халатах, были и другие, кои не менее «гениально» услышали голоса последних. В происходящем прекрасно отдавали себе отчет – майор Alley, капитан Laurent, французская и моя контрразведки, прокурорский надзор, Главнокомандующий Половцов, Балабин, вероятно, социалист Церетели, когда он голосовал за смертную казнь в столице. Неизбежную гибель видел Корнилов; в Петрограде ее сознавали министры, уходившие в отставку; понимали те генералы и офицеры, которые, не впадая в панику, протестовали на фронте, болея за Армию и Россию, и т. д.
Сподвижников Ленина оценили гимназисты и гимназистки, готовившие демонстрацию против дворца Кшесинской[174]. Всех не перечислить. Если приступить к подсчету тех, «кто подслушал, как никто, голос народа», то уже на первой странице появляется небывалое число гениев. Усиливая пары, Ленин разжигал классовую ненависть непрестанно, что придало его участию в революции чрезвычайное значение. Историческая брешь между слабой общественностью и неграмотным народом искусственно раздвигалась.
С другой стороны, если по большевистской терминологии «народные массы ломали перегородки», то мы дополним: под руководством немецких плотников, в известных случаях и при непременном участии преданных остракизму народных низов. В отношении больших народных масс крестьян и рабочих, как говорят, выражавших «великие силы революции», поступательное движение развивалось значительно медленнее: аграрная революция отставала на целые месяцы; рабочие массы Петрограда – главного центра – остались позади, разительно оторвались от праздной, развихленной толпы солдат, хлынувшей за большевиками на улицу 25 октября[175].
Разжигая ненависть, Ленин извлекал «лик сатаны», выступивший в ярких красках у морально отверженных всех цветов и мастей на общем фоне народных требований. Препятствий не было. Преступные низы потянулись к деспотическому председателю убогой партии, широко тратившему немецкие деньги, призывавшему к грабежам. Их кинетическая энергия собиралась в одном фокусе – председателе – Ленине и тем самым поднимала его на высоту, на которой он и получил свою силу и значение.
Немецкие плотники продолжали ломать перегородки. Новая, начинающая контрразведка не могла настигнуть всех. Наконец, список мой совсем не полный, потому что с абсолютной точностью в памяти задержались только более отметные.
Одних из них можно отнести к сети, заброшенной непосредственно из Германии через Стокгольм. В нее входили:
Карл Гибсон, разрушивший контрразведку в феврале.
Коммерсант Бэммэ – организатор шпионажа в прифронтовой полосе.
Роберт Гримм, как устроитель конференций и редактор социал-демократических резолюций немецкого толка, приводивших в бурный восторг нашу демократию.
Публицист К., доносивший Брейденбейд о своих работах по удалению из Правительства Милюкова и Гучкова. Он имел также задачей заключение сепаратного мира и приобретение большого печатного органа.
Сотрудники публициста К.: для пропаганды и связи со Стокгольмом – Дитрихс; для руководства в уличной толпе – Степин, служивший связью звена К. с группой Ленина.