Начальник штаба полевых войск – ротмистр Татарского конного полка Рагозин пал смертью славных: раненный, с саблей в руке, с криком «Вперед!», он бросился в контратаку, но тут же был сражен двумя ручными гранатами[192].
Наши гаубицы с южного отрога кряжа безостановочно перекидывали бомбы по артиллерии и лесным опушкам, занятым противником, а полевые орудия и конно-горные батареи состязались с турецкой полевой артиллерией, стоявшей на закрытых позициях на соседнем гребне к западу.
Последний день грохот турецких пулеметов сливается в непрерывный гул. Жители Петровска его слушали долго. Становилось вероятным, что для обеих сторон наступил последний день боя; такой ураган пулеметного огня долго можно развивать только в большой позиционной войне при технически оборудованных путях подвоза патронов, а не на горных высотах, куда мы с трудом поднимали питьевую воду.
Надо было во что бы то ни стало дотянуть до вечера.
И вот верные друзья полевых войск «Карс» и «Ардаган», выйдя на легкой волне из порта, начинают залпами посылать вверх на массив снаряды своих дальнобойных 120-миллиметровых орудий. Они несутся с моря, перелетают на излете через головы защитников, иногда глохнут в лесах или выбрасывают вверх столбы земли с деревьями, но в большинстве ложатся по главным резервам Иззета на главном Кизил-Агач-ском подступе. Земля дрожала.
Меня сильно беспокоило: как удастся провести этот импровизированный артиллерийский маневр с моря при качке, дальней дистанции и стрельбе по «невидимой цели». В его успехе и заключался наш последний шанс задержать резервы турок и новые подошедшие к ним из Дагестана отряды.
Начав пристрелку с отметной для судов вершины, корректируя стрельбу, я поворачивал влево и все снижал огонь, передавая свои наблюдения по телефону в порт лично начальнику штаба Бичерахова Мартынову; он же сам пересылал их дальше на суда по T. S. F.
Моряки-артиллеристы еще раз показали свое искусство, ни разу не хватили по своим и, несомненно, ослабили последний удар, который с утра готовил нам Иззет.
Турки от ближайших цепей настойчиво продолжали накапливаться перебежками из леса с двух противоположных сторон в складках местности по большому открытому полю перед Тарки. Часам к 5 дня из тех, кто близко, их как будто уже несколько сот, а ближайшие из них зашли нам в тыл справа и уже у самых развалин. Они готовятся повторить свои приступы, но уже более крупными силами, которых мы не выдержим; они явно подтягивают участковые резервы.
Но их цепи не успели подняться для штурма. На них из-за развалин вышли в контратаку цепи команды штаба, а через несколько минут подтянутый последний резерв – батальон капитана Евсеева, при нем же и старый стрелок, капитан Конакин. Всех вместе с телефонистами и денщиками набралось около 400 человек.
Подъем духа офицеров был так велик, что некоторые из них: Вознесенского уланского полка ротмистр Савич, штабс-капитан Борисов, мой адъютант поручик Арский, начальника телефонной команды поручик Черноморов, ординарец прапорщик Петров, – идя в атаку, в азарте сбрасывали на землю шинели и кителя, уверяя, что они стесняют движения винтовки и что им слишком жарко. (Некоторые офицеры опрокидывали на огонь свои котелки с горячей пищей: думали, что выходят умирать.)
Под самый конец одной тяжелой сцены не выдержали два солдата-артиллериста: потрясенные, может быть уже душевнобольные, они побежали назад и в нескольких десятках шагов бросились с отвесной скалы в пропасть к аулу Тарки, где, конечно, разбились насмерть. Остальные солдаты все вышли за своими офицерами. Головная рота последнего резерва была выведена Черноморовым по боковой тропе в свою очередь в тыл турок, зашедших перед тем нам в тыл справа. Остальные роты развернулись через Тарки.
Одновременно герой-казак хорунжий Хмара идет с нами в цепь со своими пулеметами, а конно-горные орудия штабс-капитана Гибера выкатываются под пулеметным огнем на открытую позицию, теряют часть прислуги, но открывают огонь. Хорошо стреляли, хорошо отвлекали на себя огонь; последнее было чрезвычайно важно. Стояли в пятидесяти шагах правее вышеназванного сарая. Гибер просил меня записать действия этих орудий, что я с удовольствием и делаю.
Турки не приняли нашего штыкового удара. Они повернули и стали спешно уходить в леса, увлекая за собою и тех, кто занимал их кольцевую опушку; мы ее проходим своими цепями. Их пулеметный огонь прекращается быстро. На вылазке мы теряем убитыми и ранеными около 80 человек. Из перечисленных офицеров были ранены – легко Черноморов и Петров, они остались в строю, и тяжело в живот Евсеев, но поправился.
Наконец, за пулеметами постепенно умолкают и ружейные выстрелы. Начинает темнеть, и солдаты впервые разводят костры вокруг своей Тарки. Для меня они зажглись как-то сами собою. Ставить охранение было ни по настроению, ни по обстановке, ни по силам.
Только одни «Карс» и «Ардаган» возобновили огонь, прерванный на время вылазки. О них мне напомнил по телефону Мартынов. Я согласился, но уже на удлиненный прицел и по главной турецкой артерии.
До самой темноты они посылают свои мощные залпы по дальнему Кизил-Агачскому прицелу и своими дивными громовыми раскатами, оглушающим эхом, повторяемым в горах, вспышками разрывов, видимых на фоне темнеющих лесов, приятно напоминают собравшимся, что они тоже с ними.
Наступила ночь. Где-то высоко, высоко над головой на излете изредка проносятся никому не нужные пули, но скоро и они умолкают и на этот раз – навсегда.
Именно этим эпизодом, а не выходом турок к Петровску, и даже не подходом их к проволочным заграждениям, закончилось сражение, затеянное Иззетом после заключения всеобщего перемирия. Паника в порту, охватившая беженцев и солдат, прекращается суровыми мерами. Бежавшие солдаты возвращаются на фронт, занимают позиции западного сектора и тем смыкают линию кольцевых укреплений Петровска[193].
Выход всех в контратаку из Тарки с орудиями и пулеметами был из последнего. Далее уже решала судьба: если наши силы действительно кончились, то то же оказалось и у Иззета. Те же его сподвижники, вспоминая «ад всех перемешавшихся огней», и нашего, и своего собственного, уверяли меня впоследствии, что в сражении под Петровском они расстреляли все патроны своих полевых и головных парков. Может быть, и так: вышедшие целыми из этих боев некоторое время оставались полуглухими.
Против развалин Тарки Иззет последовательно поднял на горный, лесистый Таркинский плацдарм и в конечном итоге развернул: всю 15-ю пехотную турецкую дивизию, команды пополнения закавказских татар, несколько дагестанских формирований и 2 тысячи чеченцев Али Митаева. Отдельные дагестанские отряды оставались внизу против других секторов.
Ряд наших контратак (больших раздельных было четыре) и сосредоточенный огонь – главным образом артиллерийский – так и не допустили этим частям продебушировать из лесов, в которых они перемещались. Человек исключительной храбрости, Иззет не был в решительном месте, а оставался с артиллерией на соседнем гребне. От захваченных пленных мы узнавали, что они изнемогают от усталости и жажды.
Через сутки, которые действительно проходят в мертвой тишине, мы с Бичераховым обсуждаем план будущих действий. Турки остановились и засели в лесах. Иззету не удалось нас сбросить в море или, говоря военным языком, взять Петровск открытой силой. Имея флот, обрекать себя на тесную осаду и пассивное сидение, то есть на верное самоубийство, или вести трудные для нас лесные бои через Тарки – не входит и никогда не входило в наши расчеты. Да это совсем не отвечает и новым задачам правительства прикаспийских областей. Наконец, можно было свободно выйти на север вдоль железной дороги, так как против северного сектора турок уже не было, но это значило бы оставить вопрос с Иззетом неразрешенным.
Мы решаем: пользуясь флотом и базируясь на Ленкорань, выйти на пути сообщения Иззета, захватить Баку.
По нашим планам, эта операция должна была привести к полному уничтожению Иззета. До сих пор стратегический выход на сообщения турок нами откладывался, так как нельзя было дробить сил. Теперь для всей массы революционно настроенных солдат он представлял единственно правильное решение, независимо от новых политических заданий, появившихся с окончанием войны. Странное положение: война с турками кончилась для союзников, но не для русских войск!
Мы эвакуируем 3000 раненых и больных по портам Каспийского моря, сажаем при полном затишье на фронте весь отряд на 57 судов и производим десантную операцию на новое государство Азербайджан, только что построенное Турцией и превращенное в базу Иззета.
Всего с беженцами на суда посажено было более 60 000 человек. Беженцы – главным образом армяне из Эривани и Баку. Погрузили все – до последнего парка и обоза.
Русские войска с представителями союзников и их командами высаживаются прямо в столице Азербайджана – Баку, чем лишают турок базы и их единственной коммуникационной линии, идущей через Баладжары на Закавказье. Мы захватываем громадные склады и запасы снарядов, военного и интендантского снаряжения. Усиливаем личный состав. Через два дня часть отряда садится в поезда, спускается по коммуникационной линии Иззета, в Петровск, а 30 ноября высаживается на его вокзале.
Флот прикрывал десантную операцию с севера. Коммерческие пароходы «Каспий» и «Орленок», вооруженные пушками, вступают в бой у Старо-Теречной с четырьмя вооруженными кораблями большевиков, топят один из них, выводят из строя другой, после чего двое оставшихся поворачивают и уходят в Астрахань. «Орленок» загорается, но успевает справиться с пожаром. Генерал барон Арисгофен, ехавший к нам для связи от Добровольческой армии, попал случайно на «Орленка»; получив свое морское огневое крещение, он восторженно отзывался мне о действиях матросов в этом бою против большевиков.
Каспийский флот в очень трудных условиях выполнил операции п