– Но тогда кто? – Мужчина посмотрел на нее с безразличием, весь его вид говорил лишь об одном: оставьте меня все в покое. – Еще были два наших сына.
– Ну, ты же не думаешь, что наши дети способны на такое? – вспыхнула Лиза. – Да и потом, где они возьмут яд?
– А я разве что-то сказал о яде? – Володя пожал плечами. – Речь шла о каком-то препарате, а что это такое, ни Ваня, ни я пока не знаем.
– Тем более, – взвилась Лиза, – откуда такое может быть у наших детей?
– Да я разве спорю? – Володя тяжело вздохнул. – Получается, что никто не виноват точно, а ребенок мертв.
Егор Змееборец шел первым, проваливаясь почти по колено в сугробы, снега за ночь намело просто немерено, следом пробирался Харитон, он крепко держал за руку Любаву и почти тащил ее за собой. Перед конюшней Богдана все остановились, Любава тяжело дышала, ей казалось, что она прямо сейчас потеряет сознание от страха. Она уже тысячу раз пожалела, что тогда не смогла совладать со своими эмоциями и сбежала с горы Жертвоприношения, эх, если бы вернуть все назад!
– Богдан! – Егор Змееборец властно зашел в землянку и огляделся, но кузнеца там не было. – Богдан! – крикнул он еще громче. – Ты где?
Харитон, не дожидаясь ответа, пошел к конюшне и потащил следом за собой Любаву.
– Богдан!
– Чего орете? – Кузнец сидел за большим столом, сжав голову руками. Перед ним стояла чарка с бормотухой, из которой он время от времени делал огромные глотки. – Аж голова трещит от ваших воплей!
Егор Змееборец снял меховую шапку и бросил ее на стол:
– Налей и мне! – обратился он к кузнецу.
Богдан молча пододвинул к нему чарку с бормотухой:
– Да бери, коль не побрезгуешь. – Кузнец поднял голову и увидел Харитона и Любаву, которые застыли у входа. – А вы чего пришли? Что надо?
– Странно, – Егор Змееборец отхлебнул бормотухи, – странно ты говоришь! Жена домой вернулась, а ты ей – чего пришла? Странно, ох как странно.
– Какая жена? – Глаза у кузнеца налились кровью. – Ты, что, сучий сын, насмехаться над моим горем пришел? – взревел Богдан и потянулся за каменным топором, лежавшим чуть поодаль. – Умерла моя жена при родах! И ты знаешь это!
Любава в ужасе закрыла глаза, она поняла, что ее смерть неминуема, а вот Егор Змееборец даже не шелохнулся, он сделал еще один глоток из чарки и продолжил:
– Да я не о Настасье сейчас говорю, а о новой твоей жене!
Любава, кажется, даже перестала дышать, она в страхе ждала развязки.
– О какой новой жене? – Богдан был пьян, но не настолько, чтобы вообще ничего не соображать. – Нет у меня…
Но Любава не дала ему закончить фразу, она вышла из оцепенения, вырвалась из цепких рук Харитона и подбежала к Богдану.
– Обо мне он говорит! – Любава залилась слезами. – Муж, мой дорогой муж, да как же так, как же ты не помнишь, как поднимались мы с тобой на гору Любви, и поженила нас Цыба тогда со словами: «Живите долго и счастливо». Как же ты не помнишь, как ночевала я у тебя, так как жена я твоя теперь, и что ношу я твоего ребенка под сердцем! Как же ты не помнишь этого, муж мой любимый? – Любава плакала по-настоящему, потому что именно сейчас, в этот момент решалась ее судьба, и она это понимала.
Богдан смотрел на нее долгим, мутным взглядом и молчал, молчали и Егор Змееборец с Харитоном. Наконец кузнец притянул чарку к себе, допил бормотуху и тихо произнес:
– Помню, как ночевала у меня, помню, как… – Богдан осекся, словно понял что-то, посмотрел на Егора Змееборца и Харитона, застывших в ожидании, и произнес: – да, я помню, как Цыба назвала нас мужем и женой и, конечно, помню, что ты носишь моего ребенка.
– Ах, вот как… – разочарованно произнес Харитон, – ну, тогда и разговаривать не о чем.
– Ну, здесь, наверное, да, – Егор Змееборец встал с лавки и надел шапку, – но теперь надо найти кого-то для жертвоприношения, а у меня нет ни одной здравой мысли.
Мужчины молча вышли из конюшни, оставив наедине Любаву и Богдана. Любава боялась поднять на кузнеца глаза, просто села на лавку и молчала.
– Ну, значит, ты им все наврала, – наконец произнес Богдан, – я так понимаю, они хотели принести тебя в жертву богу Ярило?
– Да, – кивнула Любава, – у меня не было другого выхода. Егор Змееборец пришел ко мне с Харитоном, они так и не нашли Цыбу, поэтому…
– Решили принести тебя в жертву богам, – закончил за нее фразу Богдан.
Он помолчал, молчала и Любава.
– Ладно, бог с тобой. – Богдан тяжело поднялся, покачнулся и оперся руками на стол. – Мне после смерти Настасьи нужна хозяйка в доме: убрать, приготовить, летом будут сенокосы и сборы лечебных трав. Но ты меня не волнуешь, и поэтому предаваться любви с тобой я не стану. Поняла?
– Поняла. – Любаву покоробило, что Богдан оттолкнул ее как женщину, она считала себя вполне привлекательной, но другого выбора сейчас у нее не было. Или умереть, или принять унижение и согласиться. И она выбрала второе.
– Тогда иди в дом и приготовь мне поесть, – буркнул Богдан, – да, и еще, ночевать ты будешь в своей хижине, где жила с Цыбой, а рано утром приходить ко мне и выполнять все обязанности жены, поздно вечером уходить к себе. Поняла?
– Поняла. – Любава поспешила убраться с глаз долой, Богдан был пьян и в плохом настроении. Она поспешила во двор, чтобы поскорее приготовить похлебку. Разделывая вяленую козлятину и срезая подгнившие места с моркови, Любава напряженно думала над ситуацией, в которой оказалась. С одной стороны, все произошло как нельзя лучше: Богдан подтвердил ее ложь и тем самым защитил ее от неминуемой гибели, а с другой стороны, она попала в очень скверную историю. Ей придется изображать жену, при этом ею не являться, а это значит, что у нее никогда не будет детей, словно Цыба ее прокляла.
– О боги! – До Любавы только что дошло, что она сказала Егору Змееборцу, что она беременная, а это значит, что через некоторое время, ближе к следующей зиме, ей надо будет родить ребенка. Но Богдан ясно дал ей понять, что отношения между ними как между мужем и женой невозможны, поэтому и на беременность, тем более скорую, рассчитывать явно не приходится. И что же делать?
Любава поставила похлебку на огонь и глубоко задумалась, получается, что до лета у нее есть время, под шкурами и многослойными одеждами отсутствие живота не заметят. Ну, а когда придет жара и надо будет раздеться до платья, тогда придется уходить. Вот только куда ей идти и как жить дальше, Любава просто не представляла, знахарка ей говорила, что где-то есть еще племя, но оно находится очень далеко, да и как его найти?
Цыба в таких ситуациях, когда не знаешь, что делать дальше, советовала обращать внимание на знаки, якобы через них боги общаются с людьми. Любава решила быть повнимательней, и у нее еще было время, чтобы приготовиться к побегу, поэтому пока она успокоилась.
До конца каникул, обернувшихся для Лизы настоящим кошмаром, еще оставалась уйма времени, а она не знала, чем себя занять. Категорически не хотелось выходить из дома, особенно после очередной шокирующей новости о том, что в ее доме девочку отравили. Лиза переваривала эту информацию уже два дня и все никак не могла смириться с мыслью, что в ее доме, в том самом доме, где были и ее дети, кто-то (кто?) посмел убить маленького ребенка. Специально. Кристина была самой обычной девочкой, веселой, временами капризной, но чаще доброй и отзывчивой, и кому только в голову могла прийти идея от нее избавиться? Лиза крутила эти мысли в голове круглые сутки, пыталась и так, и эдак понять или хотя бы предположить, как такое могло случиться, но все было бесполезно. Катерину и Ивана она знала десять лет, да и родители они Кристинины, значит, подозрения с них снимались автоматически. Оставались Настя и Никита, потому что этих ребят она видела впервые, и какое бы хорошее впечатление они ни производили, кроме них, заподозрить в таком жутком деле было больше некого.
Оставалось понять, для чего Никите или Насте надо было убивать девочку, но вот здесь Лизу снова ждал тупик: ничего даже более-менее правдоподобного просто не приходило в голову. Какая им могла быть выгода от смерти ребенка? Да вообще, кому может пойти на пользу такая чудовищная история? В чем смысл? Никита – интеллигентный парень, айтишник, хорошо зарабатывает, он сказал, что копит на новую машину. Настя, ну это вообще ангелоподобное существо, тонкая, изящная, почти девочка еще, с огненной копной волос. Красивая и добрая, такая неспособна на чудовищный поступок. Да и зачем им это делать? Зачем?
У Лизы от постоянных размышлений и переживаний голова просто раскалывалась, она очень хотела ну хоть как-то отвлечься, поэтому решила прибраться в квартире. Владимир, как и в предыдущие дни, валялся на кровати в спальне с бутылкой пива в одной руке и пультом от телевизора в другой. Костя и Ваня бесились в гостиной, казалось, братья решили разнести комнату окончательно, раз родители в последнее время ходят такие пришибленные и не делают им замечания. Вот и сейчас Лиза промолчала, но решила пойти в детскую и убрать пока там. В комнате у мальчишек был полный бардак, перевернутые стулья, брошенная на пол одежда, одеяло и подушки валялись вперемешку с игрушками у окна.
Лиза села на пол и огляделась, да, здесь уборки на несколько часов, но разве не этого она хотела? Поработать руками, чтобы голова хоть немного отдохнула от тяжелых мыслей. Лиза сидела на полу и вставать не спешила, она смотрела на семейные фотографии, развешанные по стенам в детской. Вот она держит на руках Ваню, ему там дней 5 от рождения, не больше. А вот они всей семьей стоят на пороге роддома, и она держит на руках уже Костю. А это она с Володей и детьми на Черном море, веселые, загорелые. А это последний их отпуск за границей, перед пандемией, который они провели в Турции, сыновья там из бассейна не вылазили, мужу приходилось их силой из воды вытаскивать. А это они в сентябре прошлого года, отдыхали в Аркаиме, туристическом центре, что-то там связанное с медитацией и силами природы. Лизе не понравилось, по ней, так полная чушь – все эти духовные практики, но там была недорогая медовуха (муж остался доволен) и живые лошади (дети были в восторге), поэтому два дня она смогла выдержать.