телом, спрятала лицо в ткань платья и прошептала: — Я подумала, что ты хочешь уехать.
— Глупенькая моя девочка, — Глафира обхватила мою голову обеими руками и несколько раз поцеловала в макушку. — Всё я прекрасно понимаю. Это для меня Петруша сын и родной человек, а ты его после болезни не помнишь совсем. Видела я, как хотела ты с ним подружиться, когда он домой вернулся, но… Пётр в мужа уродился. Такой же эгоцентричный, как и Андрей Владимирович покойный был. Ему интересно только то, чем сам увлечён, остальное или помеха, или обслуга. До тюрьмы сын мягче был, внимательнее, а сейчас себя страдальцем назначил и верит, что все вокруг него крутиться должны. Вот и для тебя стал чужим. Мне очень жаль, детка, что так случилось. Но он мужчина и взрослый, значит, нянька ему не нужна. В этом Жени́ права. А ты девочка, хоть и умная очень и самостоятельная без меры, но ещё ребёнок. Значит, нуждаешься во мне. — Опекунша погладила меня по волосам и тихо-тихо добавила: — Как и я в тебе, лапушка. Мне тоже необходима твоя любовь.
Мы ещё постояли немного обнявшись, совершенно не аристократично шмыгая носами, после чего бабушка спросила:
— Ты со мной сходишь в деревню?
— Конечно! — и заглянула Глафире в глаза: — Ты не будешь против, если я Прасковью приглашу к нам жить? Я дело задумала интересное, она мне как знающий человек нужна.
Женщина грустно улыбнулась и неуверенно покачала головой:
— Я-то не против, только захочет ли она… Уж так она на Петра больными глазами смотрит, что сердцу тяжело.
— Попробовать можно… — проворчала я и вдруг вспомнила: — Ба, а как мы путешествовать будем? Стыдно у Романовских амулетом переходным одалживаться после получения такого наследства.
— А мы и не будем, — бабушка загадочно улыбнулась и достала из шкафа ларец. — Смотри, что я нашла, когда вещи разбирала.
Глядя на коробку, я не смогла разделить восторга Глафиры. Непонятные безделушки из металла с вплавленными в них кристаллами. Много разноцветных поделочных камней, собранных в странные конструкции при помощи толстой серебристой проволоки.
— Что это?
— Детка, это артефакты! И треть из них портальные. Все заряжены и готовы к использованию. Вот этого, — княгиня демонстрировала на ладони нечто похожее на брелок, — с избытком хватит, чтобы перейти в деревню и вернуться, причём троим и с солидным багажом.
Глафира осторожно перебирала содержимое шкатулки, а я подумала о том, зачем ведьме так много артефактов понадобилось. Может, она ими торговала?
— Ба, а ты можешь сказать, это всё один человек сделал или разные мастера руки приложили? — отвлекла я женщину от созерцания.
Княгиня посмотрела на найденные сокровища по-иному, переложила ещё несколько штук и только после этого ответила:
— Знаешь, а ведь похоже, что один мастер делал. Правда, я не эксперт в этом вопросе, но манера исполнения, завитки, опять же, вот эти на проволоках… И камни явно в одном месте брали, — закрыв шкатулку, бабушка задумчиво предположила: — Думаешь, ведьма их делала?
— Скорее всего… — покрутила я в руках отложенный для путешествия артефакт. — Только зачем так много? На продажу или под конкретный заказ?
— Ох, не знаю, детка… От ведьм чего угодно ожидать можно. Уберу-ка я ларец подальше, на всякий случай. Есть тут тайник забавный. Вот туда и спрячу, чтобы не на глазах были.
Глафира достала из шкафа большую льняную салфетку, плотно завернула в неё шкатулку и подошла к камину. Осмотрелась, чтобы никто не увидел, и засунула руку глубоко в зев. Я даже испугалась, что вымажется сейчас в саже и копоти, но нет, даже пальчиков не испачкала.
— Случайно нашла, когда проверяла, как камин почистили. Там сбоку ниша глубокая. Пока топить не будем, самое место для тайника.
— А салфетка зачем?
— Так лён же… — как о чём-то само собой разумеющемся сказала княгиня, но видя, что всё равно не понимаю, объяснила: — Льняная ткань отлично скрывает магическое излучение. Даже если кому в голову придёт искать при помощи артефакта, не заметят.
Хорошо учат девушек в институте святой Роксаны. Об этом приёме мне Прасковья не рассказывала.
— Пошли собираться, лапушка. Не думаю, что нам стоит надолго дом покидать, — поторопила меня Глафира, и я с ней согласилась.
Быстрее уйдём, скорей вернёмся.
Глава 15
Деревня встретила нас порывом холодного ветра и мелким, словно сквозь сито разбрызгивают, дождём.
После горячего южного солнца тело, привыкшее к жаре, охватил озноб. Хорошо, практичная Глафира прихватила с собой тёплые накидки, в которых мы уходили в портал полтора месяца назад.
Двор был пуст, и с первого взгляда казалось, что ничего не изменилось. Да и что может измениться, если за хозяйством приглядывают трудолюбивые помощники? Встречи мы не ждали, потому что никого о своём возвращении не предупредили. Поднялись на крыльцо — а на двери замок.
— Наверное, Петруша в поле… — неуверенно предположила княгиня, осторожно дотрагиваясь до массивного замка.
Живя в деревне, мы никогда не закрывали дом на запор. Не принято здесь это, да и нужды особой не было. Даже когда в баню уходили, во дворе Дружок оставался.
— Пойду посмотрю, может, с чёрного входа войти можно, — решительно направилась в обход дома опекунша, а я, потоптавшись на крыльце, пошла к времянке.
На удивление, в постройке было тепло. За столом сидели и пили чай Аким и Яр, на сундуке спал Рыжик.
— Что ж вы гостей-то не встречаете? — шутливо попеняла я помощникам.
— Какие же вы гости? Вы хозяева! — радостно завопил Аким, разбудив кота.
— Не… там тоже закрыто, — грустно информировал Яр, услышав, что Глафира решила зайти в дом с чёрного хода. — Пётр Андреевич запретил нам без него в избу заходить. Говорит, что не может нечисти вроде нас доверять. Вот и ютимся здесь. А вы как? Насовсем вернулись?
И столько в его голосе было надежды, что мне стыдно стало за свою радость обретения дома у моря, но и врать было бесполезно.
— Нет, дедушка Яр, мы за вещами пришли и дела кой-какие завершить необходимо, — потупившись, призналась я. — Так случилось, что мне домик по наследству достался. У моря. Теперь там жить будем… — и вдруг я поняла, что должна сделать. Соскочила со скамьи, поклонилась помощникам в пояс и попросила: — Уважаемые Яр и Аким, переходите в мой дом. Будем вместе жить, сердечно дружить, буду сытно кормить… Не знаю, что ещё говорить.
— Не надо больше ничего. И так хорошо сказала, — проворчал бывший дворовой. — Спасибо за честь оказанную, девонька, только стар я уже место менять. Здесь останусь. А ты как, Аким?
Домовой возбуждённо елозил на лавке, не в силах принять решение. И вдруг выхватил откуда-то свой короб заплечный и начал метаться по времянке, заглядывая во все углы.
— Если зовёте, то я с вами. Сил моих больше нет терпеть хозяина нонешнего. Было б раньше, до вас, хозяюшки, жил бы и не думал, что и́наче можно, а теперича не могу. Заодно и на мир гляну.
Он вытащил откуда-то тулупчик, тряхнул его, окутав нас клубами пыли и моли, вылетевшей из одежды. Мы с Яром расчихались, я бросилась открывать двери, чтобы проветрить, и чуть с ног не сбила Глафиру, так и не сумевшую попасть в дом.
— Ба, — слёту заявила я, — ты же не против того, что я пригласила к нам Акима.
— Нет, лапушка, не против, — женщина грустно улыбнулась присутствующим, поздоровалась с помощниками, присела к столу и спросила: — Как вы тут без нас жили?
Удивительное свойство есть у домовых — они не могут врать хозяевам дома. А так как дом официально оформлен на Глафиру, на её вопросы и Аким и Яр обязаны отвечать «правду и ничего кроме правды».
Ох, лучше бы бабушка не спрашивала! Пряча глаза и спотыкаясь на каждом слове, домовые рассказывали о том, что здесь творилось. И об эмоциональном — не могу назвать эту драму «любовной» — треугольнике. И о том, как Пётр Андреевич требовал от помощников выдать оставшиеся клады и не верил, что отдано всё. И, как велел он целительнице заклятием стребовать с Акима правду.
— После этого знахарка плюнула… прямо слюной на пол… махнула рукой и сказала, что ноги её здесь больше не будет и знаться она с хозяином с сего дня не желает… и дверью хлопнула.
— Ба, я к Прасковье! — натягивая капюшон накидки на голову, предупредила я расстроенную Глафиру. — Яр, напои бабушку чаем, пожалуйста.
— Напоить-то можно, только к чаю у нас нет ничего… — донеслось до меня, когда я уже двери за собой закрывала.
Я бежала по обочине раскисшей от дождя дороги, шипя, как рассерженная кошка. Ишь, бедолага, обвинили его невинно. Судя по вздорному характеру папеньки, это могло и местью быть. Обидел кого-то походя, за что и расплатился. Жаль, что Глафиру с девочкой волной этой накрыло тоже. Теперь ещё и Прасковью обидел.
Вот есть на свете люди, которые одним своим присутствием делают окружающих несчастными. И это не зависит от степени родства, отношений или знакомства. В прошлой жизни в последние годы стало популярным определение «абьюзер», применяемое по делу и без. Цель психологического насильника любым способом — манипуляцией, обесцениванием слов и поступков, критикой, прямым обвинением — сделать человека виноватым, зависимым и подконтрольным. Похоже, папенька из таких.
А ведь я тоже почти попалась на эту удочку. Мне так хотелось ему понравится, что я изо всех сил старалась это сделать. И чем больше старалась, тем меньше он обращал на меня внимания. Хорошо, в какой-то момент я увидела, Пётр точно так же поочерёдно поступает то с Прасковьей, то с Марфой, то с Глафирой. Увидела, поняла и мысленно послала «папеньку» подальше. Лесом, полем, огородом…
Спасибо тебе, Триединый, что надоумил госпожу Романовскую нас в гости к морю зазвать!
— Вернулись! — схватила меня в объятья подруга.
— Ага… за тобой, голубушка, пришла. Ты переезжаешь с нами, — вот так без подготовки, в лоб, объявила я Прасковье планы на её ближайшее будущее. — Первое, тебе необходимо отдохнуть и успокоить нервы. Есть на кого лечебницу оставить? Вот и отлично. «Молодым везде у нас дорога!» — пели в годы моей юности. Пусть практикантка работает и опыта набирается. Второе, ты мне позарез нужна как профессионал. И третье, море тебе будет к лицу. — Я говорила уверенно, не давая подруге возможности вставить ни словечка. — Жить есть где — мне в наследство шикарная вилла досталась с поместьем. И на что жить тоже будет, если поможешь. Возражения не принимаются — собирайся. Завтра надо вернуться.