Война как лакмусовая бумажка проявляет человеческую суть каждого.
Вот и полуостров не избежал этого. «Война всё спишет!» — решил один, поделился планом с другим, а тот с третьим… Так и собралась банда, выбравшая своими жертвами жителей удалённых деревень. Прошлись по горам, но там люди никогда богато не жили. Что взять с крестьянина, обрабатывающего клочок земли и пасущего пять овец на склоне? Даже едой достаточно не запасёшься. Спустились на богатое побережье.
В этот день почти все мужчины Рыбачьего ушли работать на укрепление дальнего мола. Бандиты подошли с другой стороны. Они ввалились в трактир, потребовали еды и выпивки, а когда молоденькая подавальщица Олия принесла требуемое, ещё и развлечься захотели. Прямо в обеденном зале завалили девчонку на столе, но тут из кухни выскочила моя добрая Дара, вооружённая огромным кухонным ножом.
Мужикам показалось это забавным, и они, на время отпустив служанку, стали дразнить толстуху. Бабушка была магом, но её арсенал состоял сплошь из бытовых заклинаний. Их она и применила. Выбивала насильников как ковры, выжимала как тряпки, приподнимала и резко бросала об пол. Пока вырвавшаяся Олия добежала до людей, пока вернулась с ними в трактир, Дара удерживала бандитов. Вернее, то, что от них осталось.
Из последних жизненных сил, на последнем дыхании Дара обороняла границу своего дома, благополучие своих близких, своё понимание жизни.
«Она так истощила себя магически, что начала черпать силы из физического тела. Сердце не выдержало. Роксана, твоя бабушка Дара погибла как герой. Наверное, могла бы запереться в укреплённом подвале и отсидеться там, но поступила иначе.
На похороны пришло всё население посёлка. Костя сказал проникновенную речь, Олия обещала дочь назвать именем спасительницы… После погребения Натан ушёл из села, сказав, что возьмёт патент свободного рейнджера и будет истреблять мерзавцев, подобных тем, из-за которых погибла его жена. Он её очень любил».
— Ба, — я опустила письмо, прочитав его в третий раз, на колени. — Как лучше гардероб обновить? По магазинам проехаться или модистку вызвать?
Глафира смотрела на меня с недоумением. Кажется, она ждала от меня какой угодно реакции: истерики, слёз, молчаливого протеста, но не внезапного интереса к модным тряпкам.
— Мне необходим строгий траурный гардероб, — объяснила я ей.
Поплачу я о бабушке у себя в комнате, в одиночестве, а сейчас мне срочно нужно воспользоваться ситуацией. Трагическая гибель близкой родственницы — это стресс, горе, траур. Во время траура невместны увеселения, балы, свидания и прочие радости жизни. Должно быть, это цинично, но смерть Дары поможет мне избежать навязчивого внимания царевича Андрюши.
Глафира умная, мою задумку поняла сразу. Вздохнула, покачала головой и спросила:
— Не люб он тебе? — Я отрицательно покачала головой. — Тебе жить, тебе выбирать. Понимаю, что это не девичий каприз, а осознанное решение. Поэтому сегодня мы проедемся по магазинам и купим два платья. Одно домашнее, другое на выход — прогулки по парку допустимы. Ещё надо будет купить шляпку, перчатки, чулочки… А уже на завтра приглашу модистку и дозакажем недостающее.
В трауре мне скучно не было.
Дом Николая Ивановича располагался в тихом районе Москаграда на берегу реки. От модного, посаженного по шаблонам и выстриженного по формам франкского парка вокруг особняка хозяин категорически отказался.
— Моей русской душе куда милее лохматые кусты сирени, заросли малины и цветущие яблони вокруг беседки, где я с удовольствием могу выпить чаю, — объяснял он мне, сидя на лавочке в конце сада.
Какой же вид, радующий глаз, расстилался оттуда! С нашей стороны крутой берег, внизу речка, в которой отражается голубое небо с облаками, с берегами, заросшими густым ивняком, а там дальше, до самого горизонта, бескрайние поля с редкими куртинами берёзовых и липовых рощ.
Дурацкое утверждение: «Хорошо там, где нас нет». Хорошо там, где мы есть! Главное, уметь увидеть это «хорошо», понять и принять, а не тратить жизнь на поиски лучшего.
Я полюбила нашу виллу у моря, но и дом деда пришёлся мне по сердцу.
Небольшой двухэтажный особняк с портиком над центральным входом, с широкими каменными ступенями, полукружьем спускающимися к подъездной дорожке. Комнаты просторные, светлые, обставленные простой, но очень удобной и надёжной мебелью. Дом был явным отражением хозяина. Без вычурности, без лишней позолоты, но такой славный, тёплый и понятный, что быстро стал родным, как и дед.
На первом этаже, рядом с кабинетом хозяина, расположилась библиотека. Стеллажи от пола до высокого потолка заставлены книгами настолько разнообразной тематики, что диву даёшься.
— Чего здесь нет, спрашиваешь? — задумался Николай Иванович. — Современных дамских романов. Попробовал как-то прочитать во Фракии один такой… Веришь, едва-едва гадкое послевкусие поэмой древнего грека отбил.
Вот и я не стала время на бульварное чтиво тратить. Нашла трактат об артефакторике и погрузилась в него с головой. Но теория это одно, а хотелось в лабораторию и воплотить пришедшие мне задумки в жизнь. Когда же, когда я смогу вернуться домой? К морю.
Война, увы, продолжалась. Шла она ни шатко ни валко. В газетах было помпезно описано грандиозное морское сражение, в котором не случилось победителя.
— Постояли супротив друг друга, парусами да вымпелами похвастались, ядрами популялись и разошлись, — ругался дед вечером у камина. — Пока флотом командует трус, мы войну не выиграем.
— А кто у нас в империи командует морским флотом? — спросила я, чтобы поддержать разговор.
— Кавалер твой. Или ты формы его не видела?
В военной форме я ничего не понимаю. А вот ведовство моё вопит о том, что Андрюше такие вялотекущие «похвастушки» выгодны. Пока империя в состоянии войны — я обязана сидеть в столице. Траур рано или поздно закончится, после чего начнётся плотная осада меня. Говорил уже царевич, что готов хоть сейчас подать прошение в Совет верховных ридов о том, чтобы разрешили нам венчаться, не дожидаясь моего шестнадцатилетия.
Афигеть! — ужаснулась я. Никогда не страдала излишним самомнением, но от такого вывода мне стало страшно. Хорошо, что нет кровопролитных сражений, но береговые поселения османы регулярно обстреливают. И вместо того, чтобы одним ударом выгнать агрессора из нашей части моря или договориться по-хорошему, но с тем же результатом, этот… адмирал тянет кота за хвост.
— Дед, он не трус. Он упёртый дурак. Мне кажется, это способ удержать нас в столице, — едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, выдавила я. А потом сложила руки в умоляющем жесте: — Скажи, что я ошиблась!
Николай Иванович глубоко задумался. Ушёл в кабинет, писал письма, отправлял их по адресам, получал ответы, читал, думал, опять писал, размышляя ходил из угла в угол. А утром надел парадный мундир и уехал во дворец, сказав мне перед отъездом:
— Это ужасно, Роксана, но, кажется, ты права.
— О чём он? — спросила Глафира, которая не знала о нашем разговоре.
— Ба, у нас в семье одна любимая тема — царевич Андрюша и его каприз, — успокаивающе чмокнула я бабушку в щёку.
— Какой каприз? — не поняла княгиня.
А я ей напела:
— «… не уходи, побудь со мной, ты мой каприз».
Увы, не смогу спеть бабушке горячо любимый мною «Вальс-бостон» целиком. Как объяснить ей, что такое диск пластинки и кто такой хриплый саксофон?
Глава 5
Вернулся дед из дворца таким, что краше в гроб кладут.
Бледные сухие губы, чёрные тени под глазами, сердечный ритм сбоит. Помогли шинель скинуть, усадили в кресло у камина. Глафира приказала домашние туфли принести и сама помогла переобуться.
Я же подтянула к креслу низенькую мягкую табуретку, на которую ноги кладут для пущего расслабления, присела на неё и просканировала как умела состояние графа.
Был бы магом, подумала, что опустошил себя, настолько слабы токи жизненные в теле были. По капельке, черпая энергию из пространства — моя личная деду не подходила, — стала напитывать обессиленное тело.
Бабушка подсуетилась, собственноручно приготовила горячее вино с пряностями и подала мужу.
Так в четыре руки через час привели графа в более-менее бодрое состояние и потребовали едва не хором:
— Рассказывай!
— Удивительно, но принял меня Государь без проволочек и милостиво, — отпивая вино маленькими глотками, начал дед. — Я-то на такое и не надеялся. Поехал на аудиенцию записаться и о встрече спросил на всякий случай. Младший секретарь попросил обождать и отвёл в зал, где уже сидели два генерала. Кофе мне принесли с твоим печеньем, Роксана. Тем, что ты специально для приёмов придумала.
Было такое дело. Как-то, наблюдая за тем, как Глафира ест печенье, подумала, что в салоне к чаю его не подашь. Очень хрупкое и крошится сильно. Откусит вот такая, как моя бабушка, дама, и всё декольте крошками засыплет. Стыдоба-позорище! И придумала, что должно быть печенье размером не больше бобового зерна. Положил в рот — и кусать не надо.
Побежала к Феденьке с идеей машины-дозатора, дабы выпечка вся была одной формы и веса. Слышу, воркует наш механикус в мастерской, значит работает. Я и ввалилась без стука. А они там с Каримой. «Ё-маё!» — пискнула я и выскочила на улицу. Через время и Феденька вышел:
— Вы, Роксана, хотели чего-то?
Отводя от смущения глаза, бесконечно хмыкая и заикаясь, словно это меня в пикантной ситуации застали, я объяснила мастеру суть моей просьбы.
— Противни по конвейеру движутся, а дозатор на месте стоит и тесто по капле выдает, говорите? Интересная идея… — почесав пальцем щёку, покрытую густой щетиной, пробормотал Фёдор Зиновьевич и направился было назад, да я его остановила.
— У Каримы два брата и отец. Узнают о ваших игрищах тайных, так смело можете профессию менять.
— Не понял? — нахмурился герой-любовник.
— В гарем ханский евнухом работать пойдёте, — милостиво объяснила я. — А я протекцию составлю.