Когда около нас с Глафирой уже лежала небольшая горка вязаных вещиц, коробок конфет, вышитых подушечек и домашних тапочек, а Николай Иванович с удовольствием вдыхал аромат хорошей кожи перчаток и ремней и с вожделением поглядывал на одну из подаренных бутылок, я увидела небольшую, скромно упакованную коробку, адресованную мне.
Осторожно потянула замысловато завязанную ленточку, развернула бумагу и открыла коробочку.
— Таир… — с улыбкой сказала я, хоть и не было визитки, приложенной к подарку.
Часовое искусство этого мира страдало гигантизмом. Чуть ли не в каждом мало-мальски приличном городишке были куранты, для которых отцы города строили специальные башни, изыскивая деньги в, казалось бы, пустой казне. В крупных городах таких часов могло быть до десятка. Монструозные гиганты размером выше человеческого роста «жили» в домах горожан и зажиточных крестьян.
А вот маленьких карманных или наручных часиков не было. То ли не додумались до этого производители, то ли слишком кропотливое это дело — но удобными индивидуальными хронометрами потребителей не радовали.
О чем я однажды и пожаловалась Таиру. Парень не стал бить себя кулаком в грудь, обещая невозможное, не спрашивал, а что будет, если… Он просто кивнул.
И вот в коробке, размером чуть больше моей ладони, в шёлковом гнёздышке, мерцает серебристым цветом луковичка величиной со сливу. Крышка, делящая хронометр на две части, украшена причудливым узором; замочек, соединяющий откидную часть с той, где покоится механизм, выполнен в виде цапли, засунувшей длинный клюв в изящную петельку.
Откидываю крышку. Сквозь стекло, циферблат и стрелки видны завораживающие ритмичным движением шестерёнки, пружинка и маятник.
Но всё затмили слова, выгравированные на внутренней стороне крышки: «Минута без тебя — вечность».
Глава 9
В краю, где снег выпадает крайне редко, окончание зимы отследить сложно. Каждый день добавляется чуть больше света, становится чуть ярче солнце. И вдруг утром, выйдя на тренировку к Тауфику с моими подросшими щенками, я вдохнула воздух полной грудью и поняла — весна пришла.
Дикорастущие цветочки, ранее робко проклёвывающиеся на пригреве, теперь дерзко цвели везде, куда падал взгляд. Садовник попытался было бороться с оккупантами, но я посоветовала не делать этого — их пестрота радовала душу.
Тренировались мы с Зигом и Загом на плато, что разделяло лощину усадьбы и деревню. Там мои удивительные собаки, разыгравшись, не могли случайно разломать стену сарая или нечаянно разметать с любовью посаженную Глафирой клумбу. Среди редких кустов и низкорослых деревьев удобно играть в прятки или отрабатывать бег по пересечённой местности. Между двух тёплых охранников, укрывавших своими телами от прохладного морского ветра, хорошо медитировать.
Должно быть оттого, что я стала более опытной и сильной ведуньей, а может потому, что наш контакт со щенками установился очень рано, чувствовала я их куда лучше, чем прежде Дружка. Да и они меня понимали чуть ли не на мысленном уровне. Просыпаясь, я слышала, как они радуются тому, что чувствуют меня, и невольно разделяла эмоции собак.
После подарка на Йоль я ждала визита Таира. Гравировка на крышке мне показалась признанием, но… Жених исчез. Не стало писем и подарков, к которым я так привыкла. Хотела было написать сама, но Глафира запретила:
— Ты отправила письмо с благодарностью, но ответа не последовало. Не пристало девушке лишний раз напоминать молодому человеку о себе. Невместно это, Роксана.
Кажется, я впервые видела бабушку такой строгой по отношению ко мне. Что ж, она более сведуща в вопросах этикета, решила я и послушно отложила перо и бумагу.
Честно говоря, я не ожидала от себя таких душевных терзаний. Юное тело жаждало любви, и взрослое сознание было вынуждено отступить под таким напором. Чтобы хоть как-то отвлечься, я с головой погрузилась в свои проекты.
В саду тётушки Жени́ на центральной аллее появился симпатичный киоск «Дары Гирима», в котором отдыхающие из пансионата закупались сувенирами и подарками для родни и друзей. Лоза для плетения в моей деревне стала самым большим дефицитом. В расширенной мастерской корзинщика с раннего утра до позднего вечера кипела работа. В плетёнки упаковывали бутылки вина и бренди, в коробочки с крышечкой — на шёлковой бумаге набор солёных и сладких печений. Покупателям, сделавшим покупку более чем на пять орланов, продавец в нарядном национальном костюме дарил миниатюрный артефакт, отгоняющий насекомых.
Удивило то, что многие гости подходили к киоску с вопросом об отдельном заказе дезинсекционных гаджетов. Но, увы, по закону империи, не пройдя минимальный трёхгодичный курс обучения у опытного артефактора, я не могла продавать свои изделия. Изготавливать и пользоваться в личных целях — как случилось с охранным устройством — могу, дарить разрешается, а продавать нет.
— Вот где я такого мастера, что возьмется меня обучать, отыщу? — возмущалась я, получив очередной запрос из пансионата на продажу артефакта. — Будто на дорогах они валяются.
А ведь действительно валялся. Мы с бабушкой возвращались из Рыбачьего от Прасковьи, родившей очаровательного карапуза, названного в честь деда Василием. На развилке, ведущей к нашей усадьбе, лежал человек. Башар остановил повозку и, спросив разрешения, пошёл посмотреть, не нужна ли бедняге помощь. Ну и я не смогла спокойно ждать, когда мне доложат — опять же целительство практиковать надо, — побежала следом.
Старец был истощён, скудно одет и грязен до изумления. Просканировав тело, определила сильное обезвоживание.
— Башар, дай ему воды, — попросила я нашего сопровождающего. — И, думаю, нельзя его здесь оставлять. Ночи ещё холодные, а он слишком слаб. Простынет, помрёт и будет вокруг поместья приведением шляться, укоряя нас в бездушии.
Последние слова были шуткой, но у Башара с юмором туго, поэтому он с испугом посмотрел на кандидата в призраки, подхватил его на руки и положил на дно повозки к нам с Глафирой в ноги.
Люблю бабушку за многие качества, а особенно за то, что случись мне с миром воевать, она мало что спину прикроет, так ещё патроны подавать будет. Вот и в этой ситуации не стала брезгливо поджимать губы или подбирать юбки. Просто взглядом спросила, считаю ли я это необходимым и безопасным, а получив мой утвердительный кивок, успокоилась. Порой мне кажется, что у неё есть некий внутренний щит, на котором начертан девиз: «Роксаночка знает, как лучше».
Конечно, в мыльню бомжа никто не пустил. Но запасливая Надия нашла где-то большую старую лохань, постелила в неё вышедшую из употребления простынь, чтобы наш найдёныш костлявой задницей заноз не собрал, и наполнила её горячей водой.
Пока шли приготовления, я сбегала переодеться, прихватила любимый артефакт, — вдруг вши? — кусок мыла и пошла проявлять милосердие.
Абяз, увидев мою готовность, наплевал на субординацию и просто прогнал из-под навеса, где они с Башаром устроились мыть старика — виданое ли дело, молодая госпожа решила побродяжку неизвестного собственными ручками купать.
— Вдвоём справимся, а нет, так зятя ещё позову! — мягко развернул он меня и подтолкнул слегка. — Лучше идите собачек своих навестите.
Я, сунув управляющему мыло и гаджет, ушла, ворча себе под нос, что все вокруг знают, что для меня лучше. Вот, к примеру, Тауфик тоже знает, как мне с большей пользой время провести. Увидев меня, входящую в вольер, искреннее обрадовался и устроил нам с Зигом и Загом внеочередную тренировку, после которой я не то что о бездомных стариках думать не могла, но едва до кровати добралась.
Но утром после завтрака я настояла на своём и прорвалась к найдёнышу.
Оказалось, что старцем он не был. Зрелый мужчина лет пятидесяти лежал на постели, устроенной ему в тихом закутке навеса. Постельное бельё хоть и из списанного, но чистое и благоухает лавандой. Матрац свежей соломой набит, мягкая подушка, лоскутное одеяло с наброшенным для тепла шерстяным покрывалом. Рассматривая, как устроили бродягу, я подумала о рачительности экономки. Ведь всё это где-то хранилось и ждало своего часа. И о её уважении к человеку, попавшему в беду. Не бросила попонку старую в углу, а устроила настоящую тёплую и чистую постель.
«Повезло мне с людьми, что живут рядом и работают на меня», — в который раз отметила я про себя.
— Ты кто? — слабым голосом спросил найдёныш.
— Хозяйка поместья. Зовут меня Роксана Петровна Верхосвятская. А ты кто, добрый человек?
— Хозя-я-яйка? — как-то ехидно протянул мужчина. — А не скажешь ли, хозяйка, кто у тебя вот такие штуки мастерит?
И дрожащей от слабости рукой бродяга приподнял шнурок с моим артефактом.
— Я мастерю, — спокойно ответила я, помня о том, что изготавливать обереги имею право. — Только ты, добрый человек, так и не назвал своё имя, а вопросы задаешь.
«Добрый человек» не то кашлянул, не то хмыкнул ехидно, глубоко вдохнул и ответил:
— Зовут меня, девица, Аристарх Завойский. Да только что тебе имя моё, когда ты вот такое лепишь, — мужчина ещё раз тряхнул моей поделкой.
А я едва на попу не села. Аристарх Завойский! Это же автор того самого трактата, что я считала краеугольным камнем артефакторной науки. И он здесь, у нас в поместье! И почему-то сердится.
— Что-то не так в этой штуке? — осторожно спросила я, даже не пытаясь назвать гаджет артефактом.
— Всё не так! Всё! — хотел было громко и сердито высказать мне учёный, но сил не хватило.
Рука бессильно упала на постель, глаза закрылись, и Аристарх погрузился в сон.
Честно говоря, в сон погрузила его я. Не хотелось, чтобы гость тратил последние силы на объяснение моей бестолковости. А ещё хотелось, чтобы в следующий раз он проснулся в более подобающем для него месте.
Комната Прасковьи пустует. Там, как и во всех спальнях, давно уже поменяли мебель, поставив нормальные кровати, прикроватные столики, конторки для написания писем или кратких заметок, комоды, над которыми повесили зеркала в резных рамах.