Женщина приобняла меня, чмокнула в макушку.
— Конечно, можно, детка. Разумна ты не по годам, и деньги впустую не спустишь. Что ж запрещать-то, если дело хорошее. А рекламку ту я сейчас поищу.
Переписка с подрядчиком была короткой. Бригада распалась, но печник и еще два рукастых парня сейчас свободны. Если есть работа и заказчики готовы оплатить портальный переход, то на неделе работники прибудут.
— Основные мастера есть, а подсобников в деревне наберут, — объясняла я бабушке своё согласие на прибытие бригады. — И работой их обеспечим. Прасковье цех надо до конца оборудовать, может, и Феденьке помочь чем придётся.
Глафира, слушая мои рассуждения, только умильно улыбалась и кивала. Пользуясь её благостным настроением, я решилась задать вопрос, возникший вечером.
— Ба, а ты с папенькой переписываешься? Какие новости в Калиновке?
Княгиня опустила вязание на колени, посмотрела в окно. Пейзаж был грустный. Ветер трепал мокрые сосновые ветви, по газону яркими пятнами метались жёлтые листья, волны, набегая на берег, облизывали кромку пляжа.
Я уже пожалела о своём вопросе, но Глафира ответила:
— Редко, но переписываемся. Недавно Петруша благословения просил на брак с Марфой. Весной у тебя брат или сестра появится.
— Дела… — я плюхнулась на диван. — Получается, Тимка мне теперь сводным братом будет?
— Получается, так… — бабушка вздохнула.
Явно не такую жену видела она рядом с сыном. Марфа хоть и хорошая женщина, но крестьянка безродная и безграмотная, а Петруша княжий титул наследовал. Не будь его злоключений с арестом и тюрьмой, высочайшим соизволением могли запрет на такой брак наложить. Мало ли байстрюков великих родов на земле великорусской. Одним больше… А без титула женись на ком хочешь, узаконивай грех внебрачного сожительства.
— Прасковья знает? — подумала я о подруге. Отболело или не напоминать, чтобы лишний раз рану не бередить?
— Знает. В Ялде я это письмо получила. Прочитала, охнула, за сердце схватилась. Пока она вокруг меня крутилась, я и… Эх, язык мой — враг мой. Только Прасковьюшка и вида не подала, что задела её эта новость. Отмахнулась, что всё к тому и шло, но на утро глазки красные были.
— Дела… — повторила я, глядя на тоскливый пейзаж за окном.
Глава 6
Отчего-то думала, что мулы чуть больше осликов, ан нет. Ростом полноценная коняшка, как мама, а вот уши длинные, бархатные — от папы. Не являясь специалистом ни в коневодстве, ни в ословодстве, других признаков сходства и различия не увидела.
— Почему мул? — спросила Абяза, провожавшего нас до повозки.
Его старший сын Башар уже занял место возчика в повозке, но парень больше отмалчивался — то ли оттого, что плохо говорил по-русски, то ли от природной стеснительности. Вряд ли я вообще когда слышала его голос.
— А почему нет? Ослы умны и неприхотливы, но сил у них мало, лошади сильные, но на горных дорогах часто ноги ломают, а мулы и умны, и сильны, и по камням ходят аккуратно. В еде непривередливы, как козы — хоть траву, хоть овёс, хоть ветки есть будут с удовольствием. Тут многие мулов держат, сами скоро увидите. — Завершив рассказ, управляющий помог нам с Прасковьей забраться в повозку и по-доброму напутствовал: — Храни вас Всевышний, барышни.
За ночь под ветром, дующим вдоль лощины, по которой проходила дорога, земля и камни немного просохли. Луж почти не было, колею повозками разбить не успели, поэтому поездка не была утомительной, и грязью, летевшей с колёс, нас не забрызгало.
Ехали молча. Помня, как вчера, пусть и нечаянно, но радикально испортила настроение Глафире, тему новостей из Калиновки поднимать не стала. О результатах экспериментов подругу на ходу спрашивать не стоило. Или отмахнётся — в двух словах не скажешь — или, напротив, ухватив за локоть, примется рассказывать о сомнениях и неудачных результатах.
Больше актуальных тем, требующих срочного обсуждения, не было. Вот и молчали, рассматривая окрестности.
Лощина была узкой. По обе стороны стенами возвышались скалы, на вершинах которых рос лес. Ветер, тревожащий невидимые из повозки деревья, срывал с них листья, отправляя в свободный полёт. Кругляши с длинными черешками пропеллерами цвета яркого золота планировали на повозку, дорогу и узкую обочину. Казалось, что падают они прямо с неба.
— Милость Триединого, какая же красота, — воскликнула Прасковья, глядя на этот необычный листопад. Потом, повернувшись ко мне всем телом и, взяв за руки, сказала: — Не знаю, как выразить тебе свою признательность за то, что позвала меня сюда. Вряд ли когда я решилась бы уехать из деревни. То судилище, что устроили мне коллеги, сильно подкосило мою веру в себя, в свои знания и убеждения. Потому и забилась в глухой угол подальше от прошлой жизни. Хоть твои рассказы о… — Прасковья покосилась на спину Башара и перешла на англицкий, — о другом мире, о вашей науке и достижениях подтвердили многие мои догадки, но доказательством моей правоты являться не могут. Не стану я ради своего благополучия тобой рисковать. С папенькой, опять же, твоим… кто знает, сколько бы он ещё мне голову морочил. А так одним шагом через портал жизнь изменила. Пусть я не юная барышня, а старая дева, но жизнь-то еще не закончилась.
— Да какая ты старая? — легко боднула я подругу головой — руки мои она по-прежнему крепко сжимала своими сильными ладошками. — Сколько тебе? Тридцать шесть? Только-только расцвела, а с учётом того, что магичка, даже до зрелости не добралась. Неужели на примере с коллегами не поняла ещё, что многие утверждения устарели, а то и изначально ложными были.
Прасковья внимательно смотрела мне в лицо, желая понять, правду ли я говорю или насмешничаю. Было видно, как хотелось ей верить моим словам, но болезненный опыт пока не давал ей такой возможности. Как же я её понимаю. Сама такая… была в прошлой жизни.
— Рыбачий, — вдруг сказал наш возница и остановил повозку, чтобы мы могли осмотреться.
Не знаю, кто прокладывал дороги по полуострову, но были это люди с развитым чувством прекрасного. Об этом говорило множество смотровых площадок, откуда путешественники могли любоваться невероятными пейзажами.
Вот и сейчас Башар предложил нам такую возможность. Дорога, вырвавшись из узкого ущелья, делала резкий поворот, после чего начинался затяжной пологий спуск до самого посёлка. С площадки хорошо просматривалось море, посёлок на берегу бухты и множество разновеликих лодок.
Отчего-то в памяти зазвучало:
«Шаланды, полные кефали,
В Одессу Костя привозил,
И все биндюжники вставали,
Когда в пивную он входил».
Где те одесские пивные с биндюжниками и где я, — едва-едва удержала вздох и пошла к повозке.
— Поехали, купим кефали.
Порт, пусть он даже рыбачий и в маленьком посёлке, всегда порт. Сколько всего непонятного попадается на глаза и под ноги. Только и успевай поднимать юбки, перешагивая толстые верёвки, удерживающие баркасы у причала, доски, что служат сходнями, обходи и уворачивайся от сетей, развешанных на просушку и починку. Только от запаха не увернёшься и не обойдёшь его. Крепкий специфичный запах рыбного порта.
— Слушай, чего нас сюда понесло? — ворчала Прасковья, идя за мной. — Купили бы рыбу в лавке.
— Нам мало купить, надо о регулярной поставке договориться, — в который раз объясняла я. — Чтобы свежайшую доставляли прямо в нашу бухту, а не ездить за семь вёрст киселя хлебать.
Подруга резко остановилась, дёрнув меня за руку:
— Как ты сказала? Киселя за семь вёрст? Как это? — она с искренним непониманием смотрела на меня, ожидая объяснения, а я с ужасом смотрела ей за спину.
Пирамида в три человеческих роста, выложенная из пустых бочек, которую мы только что миновали, начала крениться. Пока ещё медленно, но угол наклона был уже заметен. Упадут бочки прямо на группу рыбаков, разбирающих сети и сидевших спиной к падающей пирамиде.
Реакция подруги целительская, то есть мгновенная. При её ремесле зачастую некогда медлить, решения необходимо принимать молниеносно. Вот и сейчас Прасковья поступила именно так. Обернулась, оценила опасность, побежала навстречу обвалу, раскидывая руки. Ставит щит, чтобы мужиков не пришибло, поняла я. Но бочек много, как долго она этот груз удержит? И тоже мчусь следом, вопя на ходу:
— Быстро! Бегите!
Какие же они неповоротливые — или это мне как при замедленной съемке кажется. Вот первый рыбак, словно почувствовав нечто за спиной, обернулся. Вижу, как у него лезут глаза на лоб и одновременно рот приоткрывается — похоже, орёт что-то. На его крик реагируют и другие. Вскакивают, пытаются убежать. Но двое, запутавшись в сетях, падают, а ещё двое останавливаются, пытаясь спасти товарищей.
Да твою ж..!
Я вижу, как дрожат руки подруги, и понимаю, что держится она из последних сил. Встаю рядом, делаю глубокий вдох, концентрируясь на силе.
— Не смей! — сквозь зубы шипит Прасковья. — Тебе нельзя. Умереть можешь.
Нормально, да? Я что, должна спокойно смотреть, как она выгорает? А вот фигушки вам, Прасковья Вадимовна. Но выплеснуть силу не успеваю. Нас обеих подпирает мощная стена в виде мужской фигуры:
— Посторонитесь, барышни! — сдвинули и меня и Прасковью в сторону.
«… работает МЧС» — чуть было не добавила я, имея в виду магическо-чародейское спасение. Но промолчала, восстанавливая дыхание.
Когда опасность миновала, картинки в памяти замелькали в ускоренном режиме: вот нас с подругой оттащили в сторону, вот на лету, ей-богу, как в цирке, парни хватали падающие бочки и отбрасывали их в сторону. А тот, что пришёл на помощь первым, так и держал основную массу. Только струйка крови по подбородку течёт. Кажется, губу от напряжения закусил.
Потом было шумно. Кто-то кричал, что терпит убытки, кто-то ему матерно отвечал. Орали всполошившиеся люди, орали потревоженные чайки. От шума и происшествия голова шла кругом.
— Пойдёмте, барышни. Не дело вам морские термины слушать, — рядом с нами стоял тот самый маг-спаситель, пришедший нам на помощь, и рукой указывал направление, куда предлагал нам пройти.