Айзек опускает стекло.
— Подвезти?
— Не надо, сама дойду.
Он знал, что она так ответит. А еще он знает, что она направляется в аптеку «Уолгринс» — купить лекарство по рецепту, выписанному доктором Торресом. Родители настояли, чтобы она сделала это не откладывая.
Айзек едет медленно, подстраиваясь под шаг сестры. Машина, едущая сзади, гудит, затем обгоняет.
— Слушай, до «Уолгринса» же мили две, не меньше, — уговаривает он. — Чем скорее ты управишься, тем скорее можно будет выбросить все это из головы.
Наконец Айви скрепя сердце уступает.
— Ладно. — Она садится в машину и с силой хлопает дверцей. — Это тебя предки послали за мной, верно? Небось думают, что я не пойду в аптеку и не куплю лекарство.
— Может, и думают, но нет, они меня не посылали. Я просто слышал ваш разговор и к тому же сам собирался уходить.
— Заколотить бы тебе уши гвоздями! А то слух у тебя чересчур острый.
— Ой, больно!
— И чего ты все время останавливаешься перед каждым чертовым знаком «стоп»? Тебе что, делать нечего?!
Айзек понимает — она вовсе не злится на него, просто выпускает пар. В голове сестры сейчас работает собственный зловредный код. Айзек не станет на нее обижаться. Вместо этого он одаривает ее самой лучезарной из своих братских улыбок.
— Может, я не хочу лишиться прав? — говорит он, понимая, что это уколет ее достаточно чувствительно, чтобы она прекратила нападки.
— Удар ниже пояса, — бурчит Айви.
— Согласен.
Некоторое время они едут в молчании. Затем Айви спрашивает:
— Как твоя нога?
— Лучше, — отвечает он коротко, не желая вдаваться в подробности. — Как твое эго?
— Травмировано, — отрезает она. — Доктору Торресу надо бы повесить в своей приемной табличку с названием «Пучина безнадеги». Малышня носится как оглашенная, родители не могут контролировать своих отпрысков… У меня было чувство, будто я сижу за детским столом у кузена Логана.
У их двоюродного брата Логана (он всего на три года младше, но в их памяти навечно остался восьмилеткой) проблемы с контролированием своих импульсов. Однажды в День благодарения, не в силах ждать, он запустил руку внутрь индейки, желая полакомиться начинкой. Беднягу отвезли в больницу с ожогами третьей степени.
— Доктор Торрес хорошо тебя знает, — указывает Айзек. — Может, он и спец по детям, но лучше он, чем какой-нибудь случайный психофармаколог.
— Сказать, что меня бесит больше всего? Что ты знаешь такие мудреные слова.
Айзек опять улыбается:
— Могу еще круче: зловреднобуйнопомешанноколог!
Айви ожидаемо стонет.
— Ладно, — произносит она, — если мамочка с папочкой от меня отцепятся, то, может, оно того и стоит.
— Вообще-то ты это делаешь не ради них.
Айви вперяет в брата негодующий взгляд:
— Ах какие мы праведные, только послушайте! Знаешь, братец, если не прекратишь сейчас же, выброшусь из машины на полном ходу, а присяжным скажу, что это ты меня выпихнул.
— Прекращаю, — отзывается Айзек и больше к этой теме не возвращается. Айви и так знает все, что он может ей сказать. К тому же она направляется в аптеку за лекарством, так что нечего капать ей на мозги.
Они выворачивают на большую торговую улицу, до «Уолгринса» остается всего пара кварталов. Айви вздыхает:
— Как же это противно — сидеть на таблетках просто ради того, чтобы нормально функционировать! Не знаю… из-за этого я чувствую себя… меньше, чем.
— Меньше, чем что?
— Да все что угодно. И кто угодно.
Айзек пожимает плечами.
— У каждого на газоне где-нибудь обязательно валяется какашка. Эта — твоя.
Айви разворачивается к нему — сейчас мне достанется, думает он. Но вместо этого сестра говорит:
— Это самое умное из всего, что ты когда-либо сказал.
Они заезжают на стоянку при «Уолгринсе», и Айви выходит из машины.
— Пообещай, что когда я получу обратно свои права, ты без звука будешь ездить со мной, и тогда уж я над тобой вволю поизмываюсь!
— Обещаю.
Айви просит не ждать ее, домой она пойдет пешком.
— Вообще-то, я даже хочу пешком. Мне нужно побыть наедине с собой.
Айзек знает, что она искренна. Айви, может, и неплохо вешает лапшу на уши родителям, но брату не врет никогда. Или, во всяком случае, намеренно делает это так, что сразу ясно: она врет.
Ему хочется сказать сестре, что он понимает, как это трудно. Ему хочется сказать, что он гордится ею. Но он знает: это унизит ее еще больше. Поэтому он говорит лишь: «Захвати там для меня апельсиновые Тик Таки», — потому что тогда Айви со спокойной душой может сказать ему «спасибо».
АЙВИ
У Айви никогда не выживало ни одно растение. Она начинала читать сотню книг, а до конца дочитывала единицы. Как-то раз она забыла, чем занимается, и только через некоторое время вспомнила, что принимает душ. С самого детства всей семье приходилось считаться с ее дефицитом внимания, но пульт от телевизора, забытый в холодильнике, — это смешно только в первый раз. По мере взросления росли и проблемы Айви. Как она может планировать свое будущее, если с трудом наводит порядок в настоящем, да и то чтобы потом вдруг сообразить, что день, который по ее расчетам должен был наступить завтра, на самом деле уже наступил, и, следовательно, она опоздала на сутки с кормлением золотой рыбки, ныне покойной.
Ближайшая цель в жизни Айви — закончить год, не завалив ни одного предмета. Вот только в настоящий момент половина этих предметов обретаются в зоне «D[14]». Возможно даже, что она будет вынуждена повторить весь год, не только один семестр. А это значит, что она закончит старшую школу одновременно с братом. Еще одно унижение! Именно эта мысль подтолкнула ее к тому, чтобы «просить помощи» и высидеть ту мучительную сессию у доктора Торреса. Черт, да она и туда опоздала на полчаса и забыла свое страховое свидетельство! Если уж это не показывает, насколько остра ее проблема, то что тогда?
И теперь Айви бесцельно бродит по проходам между полками в «Уолгринсе», ожидая, когда ей выдадут аддералл, и раздумывая, что за хрень такая «гинкго билоба» и какого черта ее так много в отделе витаминов. Аптека провоняла спиртом для растираний, а может быть, это запах дезинфектанта на прилавке, коим все посетители с религиозным рвением спрыскивают руки после пользования загрязненным стилусом для подписи. Запах пробуждает в ней воспоминания о том, как в детстве она приходила в эту аптеку прививаться от гриппа. Айви относилась к тому редчайшему типу детей, которым нравятся уколы.
Она оглядывает посетителей, ожидающих своей очереди, и гадает, чем они больны. В этой толпе воплощен весь диапазон человеческого опыта. Старик с кислородным баллоном. Маленькая девочка с радиоактивной простудой. Женщина среднего возраста с бледной морщинистой кожей и сиплым голосом, ставшим таким явно не по причине пения в хоре. Забавно — окошко одно, а выдает лекарства таким разным людям… Айви надеется, что успеет получить свои таблетки до того, как подхватит какую-нибудь заразу, которая потребует еще одного рецепта.
Бродя по магазину в ожидании, когда аптекарь выкликнет ее имя, она вдруг видит знакомое лицо.
Это ее приятельница Тесс — та самая, что по не укладывающимся в голове причинам предпочитает ровные чипсы волнистым. Тесс из тех людей, которые ей нравятся. Вернее, Айви уверяет себя, что нравятся.
— Айви! — восклицает Тесс, слегка удивленно и слегка встревоженно. В любой другой ситуации такое поведение послужило бы красным флагом, но вся жизнь Тесс — сплошные красные флаги, еще один не бросается в глаза. — Что ты здесь делаешь?
— Да так, надо кое-что купить.
— Слушай, мы тут на вечеринку собрались… на студенческую вечеринку. Пойдешь с нами?
Айви инстинктивно принимается обдумывать предложение. Эта неделя — одна из самых тоскливых в ее жизни, так что немного развлечься не помешает. И тут до нее доходит, что они стоят в отделе горячительных напитков. «Уолгринс», по крайней мере в этом штате, — аптека с полным спектром услуг не только для тех, кому нужны лекарства, но и для тех, кто занимается «самолечением».
Тесс нервно оглядывается на вход в магазин, и там Айви замечает ее бойфренда Тиджея — тот напропалую заигрывает с кассиршей. Девчонка очарована, но она не догадывается, что ее попросту отвлекают. Потому что Тесс хватает с полки бутылку водки и сует в рюкзак.
— Ты что творишь?!
— Нельзя идти на первоклассную вечеринку с пустыми руками, — объясняет Тесс и хватает еще две бутылки. Пытается засунуть в рюкзак и их, но последняя не влезает, и Тесс прячет ее под куртку.
— Но ты не можешь тащить это все! — тревожится Айви, несмотря на то, что ситуация, фактически, возбуждает ее. — Тебя поймают!
— Ты права, — соглашается Тесс и сует бутылку Айви. — Спасибо!
Айви застывает столбом, пялясь на бутылку в собственных руках. Такого поворота она совсем не ожидала. Вообще-то ей доводилось тырить водку из домашнего бара, а также заговаривать зубы взрослым парням, чтобы те купили для нее выпивку, — но красть?! Это совсем другое дело.
Айви сует бутылку обратно Тесс и отступает на несколько шагов.
— Такие вечеринки не для меня, — произносит она.
Тесс принимает глубоко оскорбленный вид:
— С каких это пор?
— Желаю приятно провести время, — говорит Айви, но на самом деле ей хочется наорать на подругу за то, что та чуть не втянула ее в преступление, а потом и на себя саму — за свою готовность следовать чужому примеру. Ведь ей где-то как-то даже почти захотелось совершить эту кражу!
— Да уж я-то проведу время приятней, чем ты! — ехидничает Тесс и мчится к выходу. Через секунду Тиджей присоединяется к ней, оставив за спиной польщенную и совершенно ни о чем не подозревающую кассиршу.
Айви глубоко вздыхает. Она всегда отвергала суеверия. Дева Мария никогда не являла ей свой лик на подгоревшем тосте, число «13» было ее любимым, а черные кошки могли перебегать ей дорогу сколько влезет. Но во что она верит — так это в предзнаменования, в моменты озарения, обозначающие поворотные пункты жизни. Сейчас именно такой момент. Айви ясно видит перед собой два пути и знает, какой предпочесть. Ей нужно собрать все свои силы, чтобы преодолеть инерцию предыдущих неверных решений, отказаться от сомнительных друзей и вырваться из циклов саморазрушения. Надо сделать четкий выбор и строго следовать ему, ибо если она сама не построит свое будущее, никто этого за нее не сделает.