уплений активистов защиты животных, слонят держали прикованными цепью к колышку, вбитому в землю. Слонятам было не под силу выдернуть колышек. Но вот что странно: вырастая, слоны никогда не пытались освободиться, потому что помнили, что колышек вытащить невозможно.
Точно так же Айви никогда не пыталась проникнуть в домашний бар, потому что тот всегда был заперт. Но сегодня он оказался открыт.
Вообразите себе слона, который вдруг понял, что колышек хлипкий и не удержит его. Счастливое толстокожее вострубило бы «Аста ла виста, родной цирк!» и было бы таково.
Что же это значит? Что родители смотрят на Айви как на такого слона или что они доверяют ей теперь, когда она начала жизнь с нового листа? Или, может, они просто беспечны? Айви решает думать, что они ей доверяют; и поскольку ей не хочется их разочаровывать, крепкие снадобья исключаются. Ни джина, ни виски. Вместо них она берет нечто более изысканное — бутылку каберне. Ведь доктора, кажется, говорят, что бокал красного вина препятствует образованию тромбов? И в вине полно антиоксидантов, правильно? Значит, не пить вино плохо для здоровья. Айви находит красивый бокал и забирает все это в свою комнату. Там она прячется в стенной шкаф, чтобы ее возню не услышали родители (потому что даже еле слышный «чпок» вынимаемой пробки в ночной тишине может оказаться очень громким), и откупоривает бутылку.
Из-за всей этой секретности она чувствует себя преступницей, и это бесит, потому что Айви пьет не для того, чтобы надраться. Ей просто очень нужен полноценный ночной отдых.
АЙЗЕК
Коробка материализуется на пороге через два дня, как и говорил Чет, — со слегка неправильным логотипом «Амазона» и упакованной в полиэтиленовую пленку горсткой безымянных таблеток внутри. Таблетки оказались дороже, чем ожидал Айзек, — почти тридцать долларов за штуку. Вспомнив, что Чет говорил про старые видеоигры, Айзек выгреб свои запасы и выложил на eBay. А когда они не продались сразу, вошел в банк онлайн (Айзек знал отцовские пароли) и зачерпнул из денег, которые родители отложили на его образование. Он восполнит недостающее, как только продаст игры на eBay, так что никто ничего не заметит.
Он старается не думать о величине суммы. Задача становится легче, когда конвертируешь доллары в биткойны, которые, как ни крути, создают ощущение ненастоящих денег.
Наконец он может вздохнуть свободно. Он станет использовать таблетки с умом и только тогда, когда они будут нужны. Когда он почувствует, что действие предыдущей сходит на нет. Теперь он сможет предвосхитить атаку боли до того, как она обрушится на него в полную силу. Если он правильно рассчитает время, то ему даже не придется для этого просыпаться среди ночи.
Первую таблетку он проглатывает всухую. Целиком, а не половинку, как он это делал до сих пор. Ему начинает нравиться горечь, которую лекарство оставляет в гортани. Знакомый вкус. Вкус утешения.
И всё, похоже, устраивается наилучшим образом: через пару дней все его старые видеоигры проданы, и Айзек добросовестно отправляет их покупателям. Но вырученные деньги он в банк не возвращает.
АДДИСОН
Я работаю с Айви сверхурочно, и она становится несколько взвинченной. Все время как бы немного в панике. Это правда, что у нее почти все время болит голова. Правда, что она не может заснуть. И правда, что Ал, пропади он пропадом, помогает ей побороть бессонницу — побочное явление моей суперэффективности. Но если я намерен не выпустить ее из своей хватки и победить в споре с Рокси, мне нужно провести Айви сквозь это. Я должен убедить ее, что это ради ее же блага. Что, собственно, правда, до тех пор пока не становится неправдой.
Утром, до школы, Айви убирает комнату в стиле Мариэ Кондо[29]: все, что она не может куда-нибудь пристроить, отправляется прямиком в мусорное ведро.
— Я думаю, мы проводим вместе слишком много времени, — заявляет она, выщипывая из ковра крохотную ниточку.
— Я думал, тебе нравится убирать свою комнату.
— Нет, это тебе нравится убирать мою комнату. — Она на взводе, будто все ее внутренние электроцепи готовы взорваться. Но они не взорвутся. Они под высоким напряжением, однако ее мозг с этим справится. Ее надо только подбодрить.
— Зато посмотри на результат! Не комната, а загляденье! У тебя все в полном порядке: и комната, и шкаф, и жизнь.
И в этот момент, как нельзя вовремя, мимо по коридору бредет ее брат — рука подвязана, глаза полуприкрыты либо спросонья, либо после его делишек с Рокси, а может, по обеим причинам сразу. Он осоловело скользит взглядом по ее безупречно чистой комнате, затем переводит его на Айви и произносит:
— Ух ты. Ты кто такая и что ты сделала с моей сестрой?
Айви не удостаивает его ответом. Просто захлопывает дверь перед его носом. Впрочем, мою проблему это не решает.
— После всего, что я для тебя сделал, по-твоему, я не заслуживаю чуть больше благодарности?
Айви скребет кожу на локте. Она делает это машинально и постоянно, отчего ее локти расцарапаны уже чуть ли не до крови.
— Знаешь, ты кто? Ты фрик, помешанный на контроле!
— А ты неблагодарная, капризная девчонка! Ты хотя бы знаешь, сколько миллионов людей нуждаются в благах, которые я могу дать, но не получают их? Тебе следовало бы на коленях меня благодарить!
— А я и так уже на коленях, выбираю эти чертовы соринки из этого чертова ковра!
— И посмотри, какой он великолепный!
Айви раздраженно выдыхает и поднимается на ноги. Я ожидаю продолжения перепалки, но она смотрит на часы и спохватывается:
— Мне надо бежать в школу!
— И ты попадешь туда вовремя, потому что теперь следишь за часами. А кто тебя к этому приучил?
Она глубоко вдыхает и закрывает глаза.
— Ну ты.
— А кто обеспечил тебе «А» с минусом по естествознанию?
— Ты.
— А кто придал тебе уверенности, чтобы дать Крэйгу от ворот поворот?
— Ты.
Я одобрительно киваю.
— А теперь марш в школу и надери миру зад!
Айви открывает глаза. Обновленная, она больше не топорщится. Хватает рюкзак и слетает вниз по лестнице, чтобы начать новый день. Я невольно восхищаюсь силой ее воли. Но моя воля сильнее.
19 Все оРбиты прЕДставляют собой спираль
РОКСИ
Мои противные родственнички убрались. Мы с Айзеком остаемся вдвоем. Так и должно быть. Это судьба.
С травмированным плечом, Айзек водит машину очень осторожно, однако поскольку в городе идет большая стройка, дорожное покрытие оставляет желать лучшего. Он чувствует любую неровность дороги, но я срабатываю как амортизатор. Его плечо, которое иначе взрывалось бы болью при каждом бугре и каждой рытвине, надежно укрыто моими анестезирующими объятиями. Я его тайная пассажирка. Впрочем, если уж начистоту, то это я веду автомобиль. И мне это нравится. Больше всего на свете люблю обводить людей вокруг пальца, да не один раз, после чего человека можно носить как кольцо. И все же у меня чувство, что что-то не так. Я и в своей стихии, и одновременно каким-то образом вне ее, как будто кто-то передвигает границы моей зоны комфорта, когда я не смотрю. Это ощущение сердит и раздражает меня.
Должна признаться: когда я выхожу на поиски новой мишени, часть меня надеется обрести иной вид соприкосновения. Найти того, кто дал бы мне почувствовать нечто большее, чем мое собственное всепроникающее онемение. Другая, практическая, часть меня убеждена, что этого никогда не случится.
Практическая часть меня ошибается.
— Поверить не могу, как все просто, — говорит Айзек. — Эти офшорные фармакомпании, или что они там такое, ни о чем не спрашивают — знай плати денежки, и все.
— Я рада, что ты так хорошо все устроил.
Само собой, разные назойливые спамеры завалили его имейлами, телефонными звонками и эсэмэсками, но, полагаю, это входит в цену, которую приходится платить. Если бросаешь свои личные данные в бездну, бездна узнаёт, кто ты и где ты. Но это не проблема, пока ты удерживаешься на ее краю.
Моя задача сделать так, чтобы Айзек упал только в одну бездну — в мою.
Впрочем, он и так желает быть только со мной. Для него сейчас во всем мире нет никого, кроме него и его тайной пассажирки. Но должно же быть и что-то еще, не правда ли? Ведь раньше было! Я никогда не задумывалась над тем, как текла жизнь моих мишеней до меня. Какой смысл задумываться об этом? Все, что я вижу и что когда-либо хотела видеть — это насущный момент, всемогущее «сейчас». Однако я не могу избавиться от раздумий о том, кем Айзек был прежде, до того как я затянула его на свою орбиту. В простой физике моей гравитации скрывается неоспоримая истина: все орбиты представляют собой спираль. Все снижаются.
Айзек тянется ко мне, но я, к собственному удивлению, отодвигаюсь.
— Тебе пока достаточно.
Я что, правда сказала это? И когда же такое было, чтобы я советовала кому-либо притормозить?! Вспоминаю о своем споре с Аддисоном. Черепаха может обогнать зайца, если заяц слишком зарвется, но здесь не тот случай. А тогда что это? Что со мной происходит?
Получив щелчок по носу, Айзек переключает внимание обратно на дорогу. Его щеки краснеют, и я понимаю: он не в ладах с идеей «достаточности».
— Но мне больше не надо экономить, — упрямится он. — Мы можем быть вместе, сколько захотим. Нужно только придумать, где брать деньги.
— Придумаешь, — уверяю я, вернув себя на правильный путь. — Я верю в тебя, Айзек.
Он слегка поводит плечом и еле слышно удовлетворенно постанывает, благодарный, что боли нет.
Айзек причинил себе вред ради меня.
Не первый раз я становлюсь объектом отчаянной привязанности. Люди вредят себе самыми разными способами. Ввязываются в драку с амбалами вдвое больше себя, сознавая, что им намнут бока. Вырывают зубы, зная, что я и дантисты — лучшие друзья. Однажды, играя роль прекрасного Адониса ее мечты, я внушила одной женщине, что если она любит меня, то пусть бросится с моста. Она бросилась. И все, что я почувствовала — это раздражение, поскольку теперь надо было искать другую пару для Праздника.