В ответ Айви достает из сумки пакет с шоколадными эклерами:
— Ну хоть десерт будет что надо!
— Контрабанда! — восхищается бабушка. — Обожаю контрабанду. Особенно такую, когда доказательства можно съесть. — Она заглядывает в пакет и жмурится от счастья. Некоторые из соседей по столу вытягивают шеи — увидеть, что там. Бабушка закрывает пакет и шепчет: — Пойдем отсюда. Не хочу ни с кем делиться.
В бабушкиной палате жалюзи на окне опущены, чтобы не впускать лучи предзакатного солнца. Соседка у окна лежит с кислородной маской на лице и крепко спит.
Бабушка останавливает кресло около кровати и опускает бортик.
— Не надо мне помогать! — объявляет она прежде, чем Айви успевает предложить помощь. Бабушка с кряхтеньем самостоятельно переваливается из кресла на кровать. — Из каталки на постельку. Я преодолела этот рубеж еще на прошлой неделе. И теперь я профи.
Женщина у окна кашляет, ее маска затуманивается.
— Может, нам надо как-нибудь потише? — спрашивает Айви.
— Чего ради? Она-то со мной не церемонится. — Бабушка пренебрежительно машет рукой. — В любом случае, ее так накачали — хоть из пушки стреляй, не разбудишь. Надеюсь, я выйду отсюда раньше, чем она приобретет себе участок земли по размеру.
Айви не расположена потешаться над несчастьем бедной женщины, однако бабушкино легкомысленное отношение невольно веселит ее.
А та, улегшись на постели поудобнее, вздыхает:
— Ненавижу эту богадельню. Несколько лет назад ковид прошелся по ней, как ураган пятой категории. Сейчас-то опасности нет, но в таких местах, как это, водится больше злых тварей, чем в дешевом фильме ужасов. Чем быстрее я уберусь отсюда, тем лучше.
Она сообщает внучке, что в выбранном ею заведении освободилось место.
— «Тенистые дубы». Названьице ну прямо для кладбища, но, по сути, место не такое уж и плохое. Еще пару недель здесь — и я перееду туда.
— Жаль, что ты больше не будешь жить с нами, — вздыхает Айви.
Бабушка поднимает руку — мол, дальше в эту тему не вдаемся. Затем тянется к тумбочке, уставленной вазочками с увядающими цветами и открытками с пожеланиями здоровья, берет одну открытку.
— Смотри, как много людей тебя любят, — говорит Айви.
— Или считают себя обязанными выразить сочувствие, — добавляет бабушка. — В любом случае, это приятно. — Она показывает Айви аляповатую открытку. — Это от мистера Беркетта, соседа из дома напротив. У него, знаешь, ну это, на букву «Р». Но он сейчас в ремиссии. Видишь, не всегда все летит к чертям. — Она смотрит на открытку и смеется. — Как думаешь, он ко мне неровно дышит?
— Но он же, кажется, священник?
Бабушка усмехается:
— Да. И если он мною интересуется, то ему стоило бы сообразить, что для хорошей девочки я слишком стара.
Айви широко улыбается:
— Вот бы мне быть такой, как ты, когда доживу до твоих лет!
— Жаждешь стать разведенкой, сидящей в инвалидном кресле?
— Прекрати, ба! Ты знаешь, что я имею в виду.
Бабушка тоже улыбается.
— Сначала тебе предстоит прожить долгую-долгую жизнь. — Тут она серьезнеет. Вглядывается в Айви. Очень пристально вглядывается. И тогда Айви вдруг понимает: помимо того, что ей хотелось увидеть бабушку, она хотела, чтобы бабушка увидела ее. Не только фасад, который видят приятели Айви. Не одни только недостатки, как родители. Бабушка видит ее саму, как никто другой на целом свете.
— А ты похудела. Не то чтобы тебе это было нужно, просто вижу по твоему лицу. Это из-за лекарств?
Айви кивает и отводит глаза, но бабушка вскоре снова ловит ее взгляд.
— Послушай-ка, — говорит она внучке. — Я знаю, в прошлом у тебя были проблемы, но ты девочка сильная. Лекарства — дрянная штука, но если пользоваться ими правильно и не давать им пользоваться тобой, то все будет в порядке.
Вот то, в чем так нуждалась Айви, — в прямой, незамысловатой бабушкиной мудрости.
Бабушка берет внучку за руку.
— Я приду на твой выпускной. Пусть даже в инвалидном кресле (желательно, чтобы нет), но приду обязательно. Меня даже дикие лошади не удержат!
— Спасибо, ба.
Бабушка кладет открытку обратно на тумбочку, отчего все остальные открытки падают, словно домино. Айви наклоняется, чтобы поправить их, но бабушка останавливает:
— Пусть лежат. Все равно упадут, когда включится кондиционер. — Она нажимает на кнопку, чтобы приподнять изголовье.
— Как дела у твоего брата? — интересуется она. — Раньше он часто забегал, а тут его не видно уже больше недели.
— Занят в школе, — отвечает Айви, надеясь, что бабушка не станет допытываться.
А та и не допытывается. Вместо этого она говорит:
— Присмотри за ним, Айви. Ваши родители сейчас по уши в собственных проблемах. Постарайся время от времени направлять на Айзека свой третий глаз.
— Конечно, ба.
Бабушка улыбается, удовлетворенная.
— Вот и хорошо. А сейчас давай сюда свои эклеры.
АДДИСОН
Сегодня я не расположен к сантиментам. Стариковские банальности — это конечно, хорошо, но я не уверен, поспособствовала ли встреча Айви с бабушкой моему делу или повредила. Нужно приготовиться к преодолению возможных угроз.
— Дели все, что говорит твоя бабушка, пополам, — внушаю я Айви в автобусе по дороге домой.
— Да знаю я, знаю.
— Знаешь? Вот эту чушь про «пользуйся сама и не давай пользоваться тобой»? Я тебе не враг, Айви, мы на одной стороне. Если ты начнешь бороться против меня, мы проиграем. Ты проиграешь.
— Я не борюсь. Я просто…
— Напугана, я понимаю. Но бояться нечего. Ты человек действия, а не рассуждений. Соберись с силами и делай! Не рассусоливай.
— И что я, по-твоему, должна делать?
— Не имеет значения. До тех пор, пока это продуктивно.
Тогда она вынимает телефон и принимается читать книгу, которую задали по английскому. Отлично. Ей нужно научиться ненавидеть потраченное впустую время так же, как ненавижу его я.
И если все пойдет согласно плану, Айви никогда не станет ворчливой старухой на больничной койке.
21 Зачем он ЗДЕСЬ?
АЙВИ
Айви отлично знает, что ее брат в последнее время сам не свой. Это заметно невооруженным глазом. Она видит, какие равнодушные, безразличные у него стали глаза, какие под ними набрякли мешки. И кожа серая, будто из нее высосали жизнь. А когда он двигается, впечатление летаргии усиливается. Чтобы добраться до своей комнаты, ему, как кажется, приходится брести сквозь желе.
Айви пытается рассуждать рационально. Может, проблема в недосыпании? Может, его мучает, что из-за травмы он не сможет играть до конца сезона? Все это понятно. И объяснимо. Вот только… Он же каждый день дрыхнет так, что даже будильника не слышит! А иногда и школу пропускает, все спит да спит. Несмотря на то, что Айви нынче сверхсосредоточена на своих делах, она все же не настолько поглощена собой, чтобы не замечать всего этого. В брате появилась какая-то слабость, как у животного, зализывающего свои раны, и дело тут не только в телесных травмах. Поврежденные лодыжка или плечо не виснут на человеке таким грузом. Тут что-то потяжелее.
Чем дальше, тем Айви становится яснее, что у брата завелись секреты.
Возможно, они были у него всегда, просто она этого не замечала? Нет, непохоже. Братья и сестры, как правило, противопоставляют себя друг другу. В то время как Айви напускала вокруг себя туману, Айзек был прозрачен до неприличия. Он всегда был самим собой, жил при полном освещении как внутри, так и снаружи.
Поэтому тот факт, что сейчас у него появилась какая-то тайна, настолько темная, что он даже врет родителям про разрядившийся телефон, глубоко интригует Айви. И, может быть, немного тревожит. В последнее время она полностью сфокусировалась на своих проблемах, так что, может быть, пришла пора осветить брата лучами своего лечебного амфетамина и посмотреть, не появилась ли у него тень. Воспользоваться третьим глазом, о котором говорила бабушка.
Айви заходит в комнату Айзека без стука, надеясь застать того врасплох и хоть чуть-чуть вывести из равновесия. Не вышло. Он сидит на постели, смотрит видео по YouTube и что-то жует. Посмеивается над увиденным.
— Глянь-ка! — говорит он сестре. — Чувак вообразил себя одним из «Голубых ангелов» и нечаянно выбросился с высоты футов этак в тыщ десять. Его парашют зацепился за здание, и он провисел там несколько часов, пока его не сняли.
Сама Айви иногда не прочь немного позлорадствовать, но то, что Айзек находит удовольствие в неудачах других людей, совсем на него не похоже.
— С каких это пор ты сидишь и смотришь видосы про котиков?
— Это не про котиков. Я же сказал…
— Да плевать! Они все про котиков, понял? Только вместо котиков люди.
Она пытается успокоиться. Вообще-то это Айзек должен был выйти из равновесия, а не она! Но тот спокоен как железобетон. В полном смысле — до бесчувствия. Да что за черт с ним происходит?!
Айви вытягивает стул из-под письменного стола и усаживается, тем самым давая понять, что не уйдет. Айзек слегка ощетинивается. Отлично.
— Айзек, помнишь, когда мы были мелкими, мы звонили в дверь и убегали, а сосед грозил нам метлой? Или когда мы с разбегу прыгали в бассейн, обдавая всех вокруг брызгами? Или когда переставили у соседа рождественских оленей, так что те вроде как трахались?
Айзек бросает на нее взгляд искоса:
— Нет, не помню…
— Еще бы. Потому, что все это творила я, а не ты. Я была плохой девочкой. А ты был хорошим мальчиком — на случай, если ты забыл.
— Айви, ты вообще о чем? Какого черта ты пытаешься окончательно испортить мне день?
Айви пожимает плечами.
— Ты много раз вытаскивал мою задницу из приключений. Вот я и подумала, что пора мне вытащить твою.
Айзек одаривает ее слабой улыбкой — ни к чему не обязывающей, как у Шелби. Кстати, что-то в последнее время ее вообще не видно. Может быть, они официально расстались? Хотя, спохватывается Айви, у Шелби с ее политикой не-вовлечения не может быть серьезных расставаний, как не может быть серьезных отношени