— Может, ты не способен на лучшее. Может быть, мне нужно что-то посильнее тебя.
24 РаСПлАСТавшИСЬ на кухонном столе
АЙЗЕК
«С тобой все в порядке?»
Похоже, что у всех, кто обращается к Айзеку с вопросами в последнее время, этот самый любимый. От друзей до учителей. И всегда в нем слышится оттенок высокомерия, потому что задающие его считают, будто способны решить любые проблемы, даже те, о которых не имеют понятия. Эти наглецы выводят Айзека из себя.
Следующий в очереди — его консультант по учебным вопросам.
— С тобой все в порядке? — интересуется Демко, когда Айзек приходит к нему на следующую консультацию.
— Да. Все прекрасно. Более чем. — И это правда. В некотором смысле ему даже лучше, чем когда-либо прежде.
— Я спрашиваю, потому что, согласно журналу посещаемости, у тебя много пропусков в последнее время…
— По болезни, — сообщает Айзек. — Я недавно плечо повредил.
— Айзек, в этом месяце ты пропустил семь дней. И еще я вижу, что твои оценки стали хуже. Это может серьезно понизить твои шансы на поступление в те вузы, которые ты выбрал. — Демко пристально смотрит ему в глаза.
— Спасибо за беспокойство. Все наладится.
Консультант тепло улыбается.
— Надеюсь на это.
Айзек спешит убраться. Его настроение портится. Впрочем, он обратит досаду в топливо, с помощью которого докажет, что Демко неправ. Если что-то и раздражает Айзека больше, чем собственные плохие оценки, так это факт, что кто-то сомневается в его способности контролировать ситуацию. «Все образуется, — твердит он себе. — Всегда ведь образовывалось». Это правда: когда бы Айзек ни столкнулся с турбулентностью в школьных делах, он всегда выходил на крейсерскую высоту и достигал нужных отметок. Так почему сейчас что-то должно измениться?
Придя домой, Айзек, не теряя времени, наводит порядок на своем письменном столе и садится за уроки. Многое предстоит наверстать. Но в голове стоит такой туман, что он не может сообразить, с чего начать. Не может даже вспомнить, над какими разделами работать, потому что не получил от учителей надлежащих инструкций.
Он не может собраться с мыслями, с каждым уходящим мгновением его ум густеет, словно суп. Ах вот оно что — время подошло. Время, когда он обычно принимает свою вторую таблетку.
Постой, а разве не эти самые таблетки являются основной причиной того, что он пропускает школу?
И все равно его рука тянется к кошелечку для мелочи, доставая таблетку. Даже когда его разум твердит «нет», тело говорит «да». И это тревожит его. Айзек всегда подчинял свое поведение логике, но сейчас впервые в жизни пальцы отказываются выполнять команды, которые подает им мозг.
«Ты нуждаешься в ней или ты хочешь ее?» Глядя на таблетку, он вспоминает, как однажды задал себе этот вопрос. Наверно, он не так жестко контролирует ситуацию, как ему кажется. Возможно, это вовсе не взрослый вариант воровства печенья, как он думает. Когда он был малышом, он частенько украдкой от родителей залезал в банку с печеньем. Он хотел этого печенья. Но он в нем не нуждался. Теперь Айзек знает ответ. Ему нужны эти таблетки. Голос в голове говорит ему, что он не может жить без них. Не стоит и пытаться.
Дело в том, что родители знали, что он тырит печенье. Не потому, что были особо наблюдательны, а потому, что Айзек сам давал им это понять либо словами, либо как-то еще. Оставлял за собой крошки. Чуть сдвигал крышку банки. В то время он думал, что поступает так по невнимательности, но позже понял, что какая-то часть его делала это намеренно. Потому что за преступлением должно следовать наказание. Все тайное должно становиться явным.
Вот почему Айзек решает открыть родителям правду. Что он принимает болеутоляющие таблетки, что совершил членовредительство, лишь бы продолжать принимать их. Что у него развилась зависимость. И надо сказать им об этом сейчас, до того, как таблетки заставят его изменить решение.
Айзек собирается с духом перед разговором с родителями. Как они отреагируют? Изумятся? Будут шокированы? Рассердятся? Скорее всего, и то, и другое, и третье. Накинутся с обвинениями на бабушку? Айзек надеется, что нет. Даже не планирует сообщать им, что это она дала ему первую таблетку, но ведь родители все равно захотят узнать, откуда все пошло. Он может соврать им, сказав, что это началось после того, как он повредил плечо и доктор из срочной помощи дал ему рецепт. Но врать, когда вознамерился стать чистым? Это не дело. К тому же Айзек никогда не был умелым лжецом. Хотя в последнее время весьма в этом поднаторел.
Он медленно спускается по лестнице, потом возвращается, потом опять идет вниз. И как же начать эту беседу?
«Мама, папа, у меня развилась зависимость от болеутоляющих».
Можно, конечно, просто бухнуть все напрямик. Как говорится, вывернуть душу наизнанку. Они вытаращатся: «Что-о?», и ему придется все повторить. Это и в первый-то раз будет трудно, а уж во второй…
Или, может быть, завести разговор за ужином:
«А знаете, моему плечу немного лучше. Только тут такое дело… Эти таблетки. От них… ну типа трудно отказаться. Насколько трудно? Ну, вообще-то, реально трудно».
Или, может, не идти напролом, а попробовать в обход? Например, послать им ссылку на статью про ребят его возраста, пристрастившихся к анальгетикам. Их пруд пруди — и ребят, и статей. Просто кинуть ссылку без объяснений, и пусть родители сами придут к нему.
Но сколько бы сценариев ни прокручивалось в его голове, все они одинаково ужасны. Несмотря на это, он знает, что должен признаться во всем, ибо ситуация сложилась неприемлемая.
«А стоит ли это делать? — нашептывает ему таблетка голосом, к которому трудно не прислушиваться. — Это все между нами, Айзек, — между тобой и мной. Пусть так и остается».
Он знает, что если будет тянуть, этот голос заглушит все остальные, и поэтому заставляет себя пройти весь путь до кухни, где, как он слышит, разговаривают родители.
Едва войдя в кухню, он понимает, что что-то не так. Первым делом, в нос ему ударяет едкая вонь подгоревшей пищи. В раковине, словно потерпевший крушение корабль, валяется сковородка; ее содержимое черно до неузнаваемости. Мама сидит, поставив локти на стол и положив голову на ладони — стандартная поза человека, у которого раскалывается голова. Папа чистит конфорку, на которую что-то выкипело. Похоже, весь ужин пал жертвой их беседы.
Айзек слышал кусочек диалога еще до того, как вошел в кухню. Это был один из обычных родительских разговоров о финансовых затруднениях. В последнее время их стало особенно много. Кого из рабочих уволить? Какие еще концы обрезать? Из какой волшебной шляпы им теперь вытащить новый заказ? При появлении Айзека родители мгновенно умолкают, как будто ни о чем и не говорили, но и им самим, и их сыну понятно, что номер не пройдет. Айзек пришел, чтобы вывернуть наизнанку свою душу, но, похоже, их души уже лежат, распластавшись, на кухонном столе.
— Что происходит? — спрашивает Айзек.
В ответ лишь тяжелые вздохи. Отец продолжает молча драить конфорку.
— Не хочешь ему рассказать? — подает голос мама.
— Вообще-то нет.
— Но он все равно узнает.
Айзек терпеть не может, когда родители разговаривают о нем в третьем лице — как будто поставили его на паузу и продолжают беседовать между собой.
— Работа на яхте накрылась, — наконец произносит папа.
— Что… как… Мистер Шерман разорвал контракт? — Айзек сразу же задается вопросом, не виной ли тому его выходка в тот вечер, когда он уснул в каюте, — как будто у владельца была на яхте камера наблюдения. Выясняется, однако, что дело совсем в другом.
— Яхту конфисковало государство, — объясняет отец. — Оказывается, этот стервец задолжал миллионы по налогам.
— Они не могут так поступить!
— Могут и поступили.
— Но… но он же вам заплатил, верно?
По их молчанию Айзек угадывает ответ. Он знает процедуру. Половина суммы заказа оплачивается авансом, остальное по окончании работы. А они уже почти завершили. Отдав все время и силы этому проекту, они отказались от других, и теперь у них нет запасных вариантов.
— Мы можем подать в суд, но это будет бесполезно, — говорит папа. — Мужик уже объявлен банкротом. Мы не получим ни гроша.
Мама поднимает голову с ладоней.
— Мы что-нибудь придумаем. Это не твоя проблема, Айзек.
Но, конечно, это его проблема. Это проблема всей семьи.
— Айви знает?
Опять тяжелый вздох, теперь больше похожий на тот, с которым сдувается воздушный шар. Как будто воздух в легких — единственное, что как-то держало родителей на плаву.
— Принимая во внимание ее ситуацию, — молвит отец, — не думаю, что это на ее радаре.
— Подождите — какую ситуацию?
Отец поворачивается к матери:
— Не хочешь ему рассказать?
— Вообще-то нет.
— Он все равно рано или поздно узнает.
И тогда мать наносит сыну второй удар:
— Твоя сестра и ваша школа решили дальше идти каждая своим путем.
Айзеку нужно повторить это в уме, чтобы удостовериться, что правильно расслышал.
— Что? Айви исключили?
— Это она нам так сказала, — отвечает мама. — Мы позвонили в школу. Все оказалось не настолько просто. Она… словом, ее поймали со спиртным. И она ушла добровольно.
— Другими словами, — добавляет отец, — вместо того, чтобы ответить за свои действия, она бросила школу.
В голове Айзека словно ядерная бомба взрывается:
— Она не может так поступить!
— Может и поступила.
— Ей восемнадцать, Айзек, — подчеркивает мама. — Она может портить себе жизнь, как ей заблагорассудится.
— Но она же так хорошо справлялась! Улучшила оценки. Зачем она это сделала?
Отец возвращается к конфорке. Мама отвечает на вопрос сына, но, по сути, это никакой не ответ:
— А зачем твоя сестра делает все то, что делает?