Поскольку машина Айзека все еще в мастерской, он либо пошел пешком, либо воспользовался общественным транспортом.
Голова у Айви по-прежнему раскалывается, а сознание от усталости переключается в режим выживания. Она опять глотает адвил и добавляет еще одну таблетку аддералла, чтобы не терять концентрации и бдительности.
— Ты сказала, ему вчера вроде бы стало лучше? — спрашивает Рики. Занимаясь поисками, они с Айви постоянно поддерживают связь по телефону. Рики направляется в школу, Айви — на футбольный стадион. Не то чтобы она рассчитывала найти его там — просто надо сначала посмотреть во всех знакомых местах.
— Это мама так сказала, — поправляет она.
— Слишком скоро для конца ломки. А это значит, что он каким-то образом нашел свежее пополнение, — рассуждает Рики. — И это объясняет, почему он выглядел лучше, когда родители увидели его вчера вечером. Наверняка он вернулся домой, чтобы забрать какие-то вещи, и ушел, когда никто, по его расчетам, не заметил бы.
На стадионе Айви не застает никого, кроме детишек в яркой спортивной форме. Рики сообщает, что в школе нет никаких следов Айзека. Мама говорит, что на пирсе его нет и что она собирается пройти до пляжа, посмотреть, не там ли он. Как будто на пляже можно кого-то найти. Рики начинает обзванивать других друзей, прося помощи в поисках.
— Он рассвирепеет, когда обнаружит, что все про него узнали, — говорит Рики.
— Да пусть свирепеет, лишь бы найти!
Айви сообщает Рики, что едет в торговый центр, но Рики возражает:
— Да зачем ему в торговый центр?
— Да зачем ему вообще идти во все те места, где мы его ищем?
— Погоди, давай-ка минутку подумаем, — предлагает Рики. — Если он отправился куда-то, чтобы покайфовать, то это должно быть такое место, где он сможет быть один и его никто не найдет.
Первое место, пришедшее Айви на ум, — это яхта, на которой работали их родители. И тут до нее наконец доходит, что делал ее брат в тот вечер, когда уснул там. Может, он отправился туда? Нет. Работы там прекратились, да и яхты давно уже след простыл. Но на стоянке прорва других лодок. Может, Айзек забрался в одну из них?
Именно эта линия размышлений и привела Айви к цепи ассоциаций, к которой, возможно, пришел и Айзек… Каюта на яхте, обшитая деревом… деревянная кабина… дерево. Лес.
— Рики, помнишь хижину на дереве, что вы с Айзеком построили?
31 Вверх По Лестнице к нАЧалу конца
АЙВИ
Насколько помнит Айви, остов хижины уже был на дереве, словно реликт иной эпохи, когда пять лет назад брат и Рики нашли его. Всего лишь покоробившаяся от непогоды платформа и лестница из коротких, в фут длиной, деревянных планок, прибитых прямо к стволу. Платформа, однако, стояла надежно, потому что располагалась на развилке двух крепких ветвей.
Ребята, что построили ее, не оставили по себе следа. Кто они были — бог весть.
— Может, они померли, — с удовольствием поделилась Айви своими соображениями в тот момент. — Может, тут бродят их призраки.
Что только повысило ценность недвижимости.
Айви было тринадцать, а Айзеку двенадцать в то лето, когда они прибрали хижину к рукам и начали перестройку. Айзек создал типичный для него сверхамбициозный проект, добавив настоящую лестницу, стены и крышу. Поскольку Рики обладал навыками строительства, хижина была готова менее чем за месяц. Для отделки Айзек использовал ковровое покрытие и фанеру, оставшиеся после родительских заказов. Айви провела там целых полдня, помогая мальчикам пилить доски, но решила, что эта затея не для нее. Уж больно все это походило на картины Нормана Роквелла[45] — жутковатый портрет типично американских ребят.
Она пришла сюда еще только один раз, когда все было готово, и Айзек провел для нее экскурсию по однокомнатному помещению, словно риелтор на показе. Не Тадж-Махал, но Айви вынуждена была признать, что для двух двенадцатилеток домик получился что надо. Однако на следующее лето хижину наводнили пауки, а Рики, несмотря на свои претензии на «мачизм», пауков не выносил. Затем по лестнице забрался скунс и устроился на местожительство. Айзек наступил на него, скунс обдал его струей, и, хотя Айзек в конце концов избавился от запаха, на этом история хижины завершилась.
Пока Айви едет вдоль кромки леса, не зная, где искать хижину, небо заволакивают зловещие тучи. «Лес» представляет собой природный заказник площадью всего в несколько акров, окруженный жилыми микрорайонами. Его, наверно, можно пересечь минут за десять, но когда они были детьми, он казался им непроходимой чащей. Наконец Айви видит на обочине машину Рики. Очевидно, он тоже подъехал только что и теперь всматривается в прогалину между деревьями, которая в далеком прошлом была тропинкой.
— Ты правда думаешь, что он здесь? — спрашивает Рики у подошедшей Айви.
— Не знаю… но посмотри сюда! — Она указывает на высокую траву, в которой виднеется примятая полоска — кто-то прошел здесь совсем недавно.
Рики, который всегда находит, за что себя отругать, цедит:
— Черт! Почему я сам сразу не догадался поискать здесь!
Они углубляются в лес. Под пышным весенним пологом царит полумрак, а затянутое облаками небо делает его еще гуще. Рики идет первым, и в Айви растет ощущение, будто они двигаются по туннелю, который ведет в совершенно иной мир.
— Ты уверен, что помнишь, где хижина? — спрашивает Айви.
— Уверен.
Наконец они выбредают к огромной плакучей иве, которая явно не к месту среди дубов и тополей.
— Налево от ивы, — произносит Рики.
Дерево шумит на ветру, его узкие листья поют, выводя низкую, более печальную мелодию, чем остальные деревья в лесу, и Айви вдруг понимает, почему иву называют «плакучей»: не только за поникший, грустный силуэт, но и за скорбную песнь ее листьев. За погребальный плач по всему утраченному.
Ребята уходят с тропинки и углубляются в густой подлесок, где невозможно угадать, прошел ли здесь кто-то до них. Через минуту они видят хижину на дереве.
Она в плохом состоянии. После нескольких лет запустения сооружение еще больше походит на реликт ушедшей эпохи. Крыша провалилась, и вся хижина накренилась — так выглядел бы домик Дороти, если бы приземлился на дерево, а не на злую волшебницу. Айви охватывает дрожь. Вот так умирает детство.
— Боже мой, — бормочет она.
— Да, лучше не скажешь.
Лестница сохранилась неплохо, и на первой ступеньке виден отпечаток ботинка, но опять-таки — невозможно сказать, как давно он оставлен.
— Я пойду первым, — говорит Рики, но Айви останавливает его:
— Нет. Он мой брат.
Она взбирается по ступенькам и, остановившись на пороге, заглядывает внутрь.
— Ну что, он там? — спрашивает Рики у подножия лестницы.
Сцена открывается перед Айви постепенно, не сразу. Провалившаяся крыша закрывает обзор. За ней на полу валяется старый, изъеденный плесенью матрас, принесенный, по-видимому, кем-то из бродяг, в течение нескольких лет пользовавшихся хижиной как убежищем. Запах скунса давно выветрился, сменившись вонью мочи. Нет, Айзека здесь нет. Айви не знает, чего в ней больше — разочарования или облегчения. Она уже готова повернуть обратно, как вдруг ее взгляд падает на кроссовку, высовывающуюся из тени. Айви ведет взгляд дальше, пока он не упирается в фигуру, которая сидит в изголовье матраса, в самом темном углу. Айви ахает:
— Айзек?!
Рики взлетает по ступенькам, а Айви расшвыривает мусор, мешающий ей подступиться к брату. Вид у того такой, как будто он выпал из самолета, пробил крышу и приземлился здесь. И как только у Айви появляется эта мысль, она больше не в силах от нее избавиться.
Айзек, слегка приоткрыв глаза, наклоняет голову в сторону сестры:
— Что ты здесь делаешь?.. — невнятно, врастяжку говорит он.
Она опускается рядом с ним на колени.
— Айзек, чего ты наглотался? Смотри на меня! — Она хватает его за подбородок, принуждает смотреть ей в лицо. — На чем ты, сколько ты принял?
— Иди домой, — бубнит он. — Я в порядке. Мне надо поспать.
Айви подбирает валяющийся около него флакон с таблетками. На флаконе, прямо на пластике, шариковой ручкой накарябаны всего пять букв: «Рокси». В мозгу Айви звенит звонок, но с этим она разберется позже. Сейчас она должна сосредоточиться на брате.
на брате.
И тут Рики поднимает что-то, чего Айви во всем окружающем мусоре не заметила. Бонг.
— Он это курил, — говорит Рики. — Вот дерьмо, он это курил!
— Где, к чертям собачьим, он этому научился?!
— Погуглил, — говорит Айзек и слабо хихикает.
Бонг принадлежит Айви. Она думала, что Айзек не знает, где она его прячет, но ей следовало быть умнее. Между детьми в одной семье некоторые вещи нельзя сохранить в тайне.
— Ты обещал никому не говорить, — бормочет Айзек. — Зачем ты ей сказал, Рики?
Рики не отвечает. Вместо этого он достает бутылку с водой и приставляет ее к губам Айзека.
— Ты совсем обезвожен. Пей!
— Не хочу, — упрямится тот, но как только вода смачивает ему губы, он начинает с жадностью втягивать ее в себя. Оказывается, он и не понимал, как сильно хочет пить.
— Помоги мне поднять его, — просит Айви, и вместе они поднимают Айзека на ноги.
— Нет… мы… мы хотим остаться! — протестует Айзек, но его протест слишком слаб, чтобы принимать его во внимание.
— Бредит, — говорит Рики.
— Думаешь?
Ноги у Айзека как резиновые, голова мотается из стороны в сторону, когда они неуклюже ведут его вокруг обломков. Строение стало насколько шатким, что им приходится прилагать все усилия, чтобы пол не провалился под их тяжестью.
— Зачем вы все это затеяли… — ворчит Айзек, и на этом его дух сопротивления покидает его. Он подчиняется их воле.
РОКСИ
Они вырвали его из моих рук! Тащат его прочь от меня! Нам было так хорошо. Мне было хорошо, такого удовлетворения я никогда не чувствовала раньше. Как они посмели ворваться в наш совершенный личный мир? Какие дураки! Думают, будто могут спасти его, когда единственный, кто способен это сделать — я! Почему они этого не понимают? Почему не видят, что мы с Айзеком созданы друг для друга? Что мы отлично подходим друг другу?