— Ему, видишь ли, нужно поговорить с самим султаном без свидетелей.
Оксана насторожилась. Она замедлила шаг и пошла рядом со старым евнухом.
— Хочет совершить кровавую расправу? — спрашивала шепотом. — Посвети, Мустафа, в этот темный угол: там промелькнула тень.
— Нет, там никого нет, глаза еще видят неплохо. Хочет, наверно, заставить султана добровольно отречься султанства в пользу старшего султанского сына.
— Какого? Их там несколько.
— В пользу того, которого зовут так же, как и меня.
— Гм… а если не захочет султан этого делать, что будет?
— Да известно что: янычары сделают свое дело и султанское место опустеет, его тогда займет Мустафа-сын.
— Но там же есть еще наследник: маленький сын Роксоланы.
Евнух молчал.
— Сынка Роксоланы тоже могут усыпить, — наконец сказал он и погасил фонарь, они уже подходили к дворцу.
— Ты открыл страшную тайну, Мустафа! Искренне благодарю, тебя никогда не забудет султанша, верь мне!
— Открыл, потому что очень люблю Роксолану: она всегда желала мне добра, я тоже желаю ей добра, это знает сам Аллах.
— То, что ты сказал, я передам ей немедленно.
— Поэтому и передаю эту плохую новость, чтобы вовремя предотвратила беду.
— А если позовет тебя сам султан, не откажешься от своих слов?
— Клянусь тенью Пророка, не побоюсь все повторить самому великому султану, потому что он мой благодетель.
— Еще одно: зачем эту тайну открыл тебе старшина?
— Потому что только я знаю хорошо, что творится во дворце, кто охраняет этот дворец, султана и всю его семью.
— Ты… ты не рассказал старшине, где дверь к султану и к его жене? — шептала напуганная Оксана; ей не терпелось и хотелось сейчас же помчаться к своей любимой пленнице, но была ночь, и надо было как-то дождаться утра.
— Разве я, Мустафа, сошел с ума, чтобы говорить такое. Сказал ему, что во дворце давно не был, на покое я и уже ничего не знаю. Но великий визирь не такой, чтобы бросить это пагубное дело. Правда, он пока не спешит, почему-то колеблется, но все же черные мысли не покинули его и, видимо, никогда и не покинут: он даже мечтает зарезать всех принцев-наследников и самому усесться на султанство. Передай султанше, чтобы берегла себя и великого Сулеймана от несчастья. Торопись, не опоздай: Ибрагим — хитрая собака и все делает быстро, я его хорошо знаю!
И Мустафа свернул за угол в свои покои.
Рано утром Оксана тут же отдала султанше письмо от Исидора. Она хотела рассказать и о тайне, которую поведал евнух, но Роксолана замахала руками:
— После обеда, после обеда расскажешь, сердце, а сейчас мне некогда, я должна бежать: разве ты не знаешь, что мой маленький принц заболел!
— Что с ним? Упаси Господи! — расстроилась Оксана.
Но Роксолана уже вошла в покои сына, откуда доносился плач маленького Магомета. Оксана отправилась к себе. Она собиралась сообщить новость так, чтобы не напугать пленницу и тем самым не наделать еще большей беды.
После обеда, когда Оксана выглянула в открытую дверь, уже не было слышно плача, и никто не бегал озабоченно. Она пошла к Роксолане.
— Хорошо, что пришла, а я хотела уже звать тебя, — встретила ее султанша достаточно спокойно.
— Как твой маленький принц? Лучше? — спрашивала встревоженная Оксана, садясь на коврик по-турецки — она привыкла к этому и теперь считала, что иначе и быть не может.
— Магомет спит, успокоился, доктор дал лекарства и советовал не тревожить больного, выздоровеет скоро.
— Это хорошо, что так, а я уже думала… — и споткнулась на слове.
— Я прочла письмо монаха Исидора, — продолжала Роксолана. — Он пишет мне о том, о чем говорил и с тобой? Святой монах пишет правду?
— Какую правду пишет он тебе? — спрашивала Оксана, сдвинув брови.
— Ту правду, что надо защищать нашу веру любыми средствами.
— А это будет честно? — с сомнением спрашивала Оксана.
— Какою мерою меряют иезуиты нам, такой им отмерено будет, — торжественно процитировала Роксолана Евангелие.
— Ты, кажется, окончательно превратилась в магометанку! — удивилась Оксана.
— Гм… еще далеко до этого, или совсем этого нет, — сказала гневно Роксолана. — Иезуитов и я знаю еще из Чернигова, сердце, их не убедишь словами: они фанатики, поэтому и нападают на православных с оружием во имя Бога. Была бы у них сила, напали бы и на мусульман только потому, что это мусульмане. Это и есть фанатизм. Должны защищаться, сердце. Я не посылаю султана на войну против христиан, он сам что-то планирует. Но как султанша, должна благословить его на поход…
— На христиан? — почти крикнула Оксана.
— Не кричи так, разбудишь принца. Благословлю в поход не на христиан, а на иезуитов.
— Так все равно, — гневно сказала Оксана.
— Далеко не так: христиане, такие как, например, Лютер, или православные греческой веры никого не обращают к себе обманом, угрозами и насилием, а иезуиты обращают в католичество только разбоем, и это все с благословения папы Римского. Это криминал. С криминалом борются везде, где бы он ни появился, пусть даже с благословения самого папы. Сейчас иезуиты уже в Украине, поэтому я благословлю султана на уничтожение еретиков-иезуитов с легким сердцем.
— Тогда тоже будет насилие, ибо магометане — фанатики! — снова закричала Оксана.
— Не кричи так, — нахмурила брови Роксолана. — Война не резня. Войну благословил сам Бог для очистки земли от отвратительных изуверов, таких как иезуиты. Однако сказано в священном писании: «какою мерою мерите, вы — иезуиты, такой вам отмерено будет». И теперь об этом достаточно! Лучше послушаю что-то другое: ты обещала рассказать что-то о старом евнухе Мустафе.
— О нем нечего сказать, — вздыхала Оксана. — Наоборот, хотела рассказать новость, которую он передал мне по секрету ночью на улице.
— Какую именно? — придвинулась к ней султанша. — Говорил, может, что-то обо мне?
— И о тебе, сердце мое, и о султане, и даже о твоем сыне Магомете, — продолжала шептать Оксана.
— Ох! — схватилась за сердце султанша. — Чувствую что-то неладное!
Ибрагим-паша, визирь султана Сулеймана Великолепного
— Не охай и не держись за сердце: не подобает султанше так реагировать. Слушай внимательно и внимай каждому слову.
— Слушаю очень внимательно, — шептала пленница, прислонившись к пленнице.
И Оксана передала слово в слово сказанное старым евнухом. Роксолана схватилась за голову.
— А может евнух соврал?
— Старый евнух пообещал, что если его позовет султан, он расскажет и ему все то, что знает об этом кровавом заговоре.
— Хорошо, сердце, хорошо, моя любимая подруга, хорошо… сиди здесь.
Роксолана вдруг превратилась в волчицу, разъяренную волчицу, которая воочию увидела большую опасность для своего волчонка. Когда Оксана собралась возвращаться в свою светлицу, Роксолана гневно сдвинула брови и хрипло сказала:
— Я приказала тебе сидеть здесь, у меня… ты должна подчиняться приказам султанши!
Она заперла дверь и практически побежала в покои своего маленького сына — наследника султаната.
Смерть великого визиря, такая неожиданная и такая таинственная, напугала весь султанский дворец. Сам султан, хмурый и раздраженный, срочно уехал на военный совет и назначил визирем-маршалом старого испытанного генерала Али Гасана. Планировал отправиться в Европу через три дня, потому что сразу после случившегося получил от короля Франциска новое письмо, в котором король просил поторопиться с походом.
— Едешь, господин, в Австрию — береги себя, — говорила Роксолана-султанша своему султану, который по обыкновению утром пил свой черный кофе и потягивал чубук. По приказу сутана Роксолана привела к нему сына. Султан только кивнул и все смотрел на сына: он любил его, но никогда не был с ним ласков, потому что считал это нецелесообразным для будущего настоящего воина-рыцаря.
— Охраняй дома нашего принца, — буркнул он. — Разведал я, что у меня здесь много врагов, — и он ткнул чубук в подушку. — Так что я сменил стражу на более надежную, янычар беру всех, так будет лучше, чтобы не колобродили дома, пусть лучше поработают ятаганами по головам неверных, а не по нашим.
— Неужели опять на Вену? — спрашивала спокойно султанша. — Слишком часто.
— Как Аллах прикажет и пророк его Магомет, — вздохнул султан. — В прошлый раз хотелось навалиться на эту Вену, но, сама знаешь, встала на пути эта проклятая крепость Гинс, и наши сломали об нее зубы.
— Кто же ее защищал?
— Какой-то военный-серб по имени Николай Юришич. Этот шайтан отбил восемнадцать наших атак… Просто ужас! Сколько воюю, а такого ожесточенного шайтана вижу впервые.
Он так яростно заскрипел зубами, что сломал янтарный чубук.
— Но Аллах все же благословит меня на этот поход: есть все хорошие признаки, — так мне сказал колдун. Подай сюда новый чубук, — прикрикнул он на чубукщика.
— Почему светлейший господин так сердится на этих сербов: они теперь под турецкой короной и добросовестно выполняют все повинности. Я это хорошо знаю. Ко всему они еще и набожные христиане и никому не делают зла.
— Это верно… — буркнул султан, засовывая в рот новый чубук.
— Да… — тоже поддакнула султанша. — Они такие же православные, как и запорожцы. Ни тех, ни других не надо обижать, так мне кажется, потому что они не обижают никого, защищаются от обидчика.
— Хе… — Хмыкнул султан, сбрасывая с себя чуху. — Эти запорожцы не так давно разбили три мои лучшие каторги, уничтожили лучших моряков… А еще с месяц назад напали на Трапезунд, сожгли город, ограбили правоверных мусульман… Все это дело рук их кошевого Байды, злейшего моего врага… Когда поймаю этого задиру, будет знать, как шутить с великим Сулейманом…
— Пусть успокоится великий Сулейман и пораскинет мозгами. Запорожцы стоят на своих границах, охраняют свои земли. Знает светлейший господин, сколько татары берут пленных со степной Украины? Берут каждый год тысячи людей, лучших девушек, лучших парней, мальчиков, всех обездоленных гонят в далекие земли на продажу. Ведут после этого постыдного разбоя торговлю, продают людей, богатеют. Разве милосердный Аллах разрешает такое делать?! Татары заарканили и меня, твою жену, а со мной вместе пленили полсела, а вторую половину убили, убили и моего батюшку. Разве такое нравится Аллаху?!