ия».
Размеры и стоимость отдельного современного броненосца делают маловероятной такую многочисленность флотов, которая потребует их разделения. (Прошло не так уж много времени (четверть века), и во время Первой мировой войны друг против друга действовали огромные британский Гранд-Фли и германский Флот открытого моря, подразделявшиеся на эскадрильи. – Ред.) Но состоится подобное разделение или нет, это не повлияет на решение проблемы формирования групп. Имея в виду простой принцип этой теории и оставляя без внимания кажущуюся тактическую неуклюжесть предполагаемых специальных групп, проблема состоит в следующем. Будет ли введена между двумя уровнями командования – адмирала флота и капитанов отдельных кораблей – третья инстанция, которая, с одной стороны, частично возвысится над верховной властью адмирала, а с другой отчасти ограничит сферу компетенции командиров кораблей? Дальнейшее затруднение вытекает из ограниченного соблюдения принципа поддержки, особо требующейся от кораблей конкретного типа, на котором держится групповой строй. Оно состоит в следующем. Когда сигналы больше не различаются, выполнение командирских функций в отношении своего корабля и эскадры в целом будет осложняться обязанностью капитана взаимодействовать с конкретными кораблями, что временами будет занимать его внимание больше, чем положено. Групповой строй подвергся в прошлом временному испытанию и был упразднен до того, как прошел испытание опытом. Время покажет, выживет ли он в своей вновь восстановленной форме. Перед тем как закрыть эту тему, можно добавить, что свободный групповой (как и походный строй кораблей, соответствующий походному маршу армии) строй имеет определенные выгоды. Ведь некоторый порядок поддерживается без жесткой привязки к определенной позиции, соблюдение которой день и ночь, очевидно, стоит большого напряжения сил капитану и вахтенным офицерам. Такого походного строя не следует, однако, допускать, пока флот не достиг высокой степени тактической чет кости.
Возвратимся к брандерам и миноносцам. Роль последних часто обнаруживается в той схватке, которая всегда следует за парой стремительных прохождений друг против друга противостоящих эскадр. Дым и неразбериха в это время дают миноносцу шанс. Это вполне правдоподобно. Ведь миноносец, разумеется, располагает маневренностью, недоступной брандеру. Схватка двух эскадр, однако, не совсем благоприятна для брандера. Процитирую здесь еще одного французского офицера, который разбирает англо-голландские бои в недавнем периодическом издании с особенной четкостью и способностью заставить думать. Он пишет: «Вместо того чтобы мешать прямому действию брандера, который ничего не значил или почти ничего не значил в ходе сумбурных сражений войны 1652–1654 годов, упорядоченность и координация действий, вновь приобретенные в передвижениях эскадр, кажется, скорее способствуют этому. Брандеры играли очень большую роль в битвах при Лоустофте, в Па-де-Кале (битва Четырех дней) и Норт– Форлендском сражении. При сохранении боевого порядка линейных кораблей эти поджигающие корабли на самом деле лучше прикрываются артиллерийским огнем. В таких условиях брандер можно направить гораздо эффективней, чем прежде, в направлении отчетливой и определенной цели»[22].
В сумбурных боях войны 1652–1654 годов брандер «действовал, так сказать, в одиночку в поисках шанса сцепиться с кораблем противника. Он подвергался риску ошибиться, не имел защиты от артиллерийского огня противника, был почти наверняка обречен на то, что будет потоплен противником или сгорит без всякой пользы. Теперь же, в 1665–1667 годах, все радикально изменилось. Жертва брандера четко обозначена. Он различает ее, легко находит ее на сравнительно устойчивой позиции в боевом строю кораблей противника. С другой стороны, корабли собственного подразделения брандера не теряют его из виду. Они, по возможности, сопровождают брандер, прикрывают его огнем своей артиллерии на всем протяжении его следования к цели и дают ему уйти, не сгорев, как только обнаружится бесполезность атаки. Очевидно, что в таких условиях действия брандера (как правило, непредсказуемые, иными они и не могут быть) тем не менее приобретают больше шансов на успех». Эти пояснения, возможно, нуждаются в определенном или дополнительном замечании относительно того, что сумбур в боевых порядках противника в то время, когда свои силы сохраняют организованный боевой строй, открывает широкие возможности для решительной атаки. Вот свидетельство исследователя, выясняющего причины упразднения брандера: «Здесь, далее, мы наблюдаем брандер в состоянии его наивысшей эффективности. Эффективность снижается, и сам брандер завершает свои функции в сражениях в открытом море. Это происходит тогда, когда корабельная артиллерия становится более совершенной, снаряды ложатся дальше, точнее и быстрее[23]; это происходит тогда, когда корабли приобретают более совершенные очертания, лучшую управляемость, более совершенное и сбалансированное парусное вооружение и становятся способными, благодаря большей скорости и маневренности, избегать, почти наверняка, столкновения с брандерами, направленными против них. Это происходит тогда, наконец, когда флоты руководствуются тактикой, столь же совершенной, сколь ранее она была робкой; тактикой, которая возобладала столетием позже в ходе всей Войны американских колоний за независимость. Когда эти флоты в целях избегнуть ущерба своему совершенному боевому порядку отказываются от следования компактными группами и оставляют одной артиллерии решать судьбу сражения».
В этом фрагменте исследователь имеет в виду то основное, что, способствуя выполнению брандером своих функций, в то же время вызывает особый интерес к войне 1665–1667 годов с точки зрения истории морской тактики. В данной войне впервые безусловно признается боевой строй флотов, основанный на сомкнутой линии баталии. Вполне понятно, что если эти флоты насчитывали, как это часто бывало, от 80 до 100 кораблей, то такие баталии не выстраивались, как надо, в своих существенных чертах, и в линию, и в интервалах, но общее назначение этих баталий очевидно при всех их несовершенствах. Заслуга такого тактического усовершенствования обычно отдается герцогу Йоркскому (впоследствии Яков II). Но вопрос о том, кому обязана этим тактика, имеет для нынешних морских офицеров небольшое значение. Особенно когда он сопоставляется с тем поучительным фактом, что прошло слишком много времени между появлением большого парусного корабля с мощным бортовым залпом и систематическим применением боевого порядка, приспособленного наилучшим образом для использования всей мощи флота в целях взаимной поддержки кораблей. Для нас, знающих частичное и окончательное решение проблемы, оно кажется достаточно простым, почти самоочевидным. Почему же выход на это решение занял так много времени у талантливых деятелей того времени? Причина этого – и в ней содержится полезный урок для нынешнего офицера, – несомненно, состоит в том же, в чем состоит причина сегодняшней неопределенности судьбы боевого порядка. А именно она заключается в том, что военная необходимость не заставляла думать об этом, пока голландцы, наконец, не встретились на равных в морских сражениях с англичанами. Последовательность идей, которую вызвали линейные баталии, ясна и логична. Хотя с ней хорошо знакомы моряки, ее следует выразить здесь словами уже процитированного исследователя, поскольку это изысканные и точные слова, присущие французу: «С усилением мощи военного корабля и усовершенствованием его мореходных и боевых качеств возросло в одинаковой степени и искусство их применения… По мере того как боевое маневрирование кораблей становилось более искусным, его значение росло день ото дня. Для такого маневрирования нужна основа, отправная точка и точка возврата. Эскадра боевых кораблей должна быть всегда готовой встретить противника, поэтому логично, что отправной точкой ее маневрирования должен быть боевой строй. Ныне, с исчезновением галер, почти вся артиллерия располагается по бортам военного корабля. Поэтому корабль должен всегда иметь противника на траверзе. С другой стороны, необходимо, чтобы свой корабль не заслонял остальным противника. Лишь одно построение позволяет кораблям своей эскадры полностью удовлетворять этим условиям. Это построение в кильватерный строй, в одну линию (колонну). Такая линия, следовательно, является неизбежным и единственным боевым строем и, соответственно, основой морской тактики. Чтобы этот боевой строй, эту вытянутую тонкую линию корабельной артиллерии нельзя было нарушить или прервать в каком-то звене, более слабом, чем остальные, возникает одновременно необходимость включать в нее только те корабли, которые, при отсутствии равной мощи, хотя бы имеют одинаково сильные борта. Исходя из логики, в тот самый момент, когда построение в линию стало определяться как боевой строй, было установлено различие между линейными кораблями, предназначенными исключительно для образования линии, и более легкими кораблями, предназначенными для иных целей».
Если к этому добавить соображения, сделавшие построение в линию сомкнутым, то проблема полностью разрешится. Но две с половиной сотни лет назад рассуждали столь же логично, как и сейчас, почему же тогда проблема решалась так долго? Отчасти, несомненно, потому, что старые традиции – в то время традиции сражений с участием галер – прочно засели в сознании людей. Они смущали людей главным образом потому, что человечество ленится искать подлинную суть текущих событий и выработать на ее основе реальное руководство к действию. В качестве редкого примера проницательности, распознавшей кардинальное изменение условий и предсказавшей результат этого, весьма поучительны слова французского адмирала Лабрусса (1807–1871), написанные в 1840 году. «Благодаря пару, – писал он, – корабли смогут двигаться в любом направлении с такой скоростью, что эффект столкновения может и должен, на самом деле, как было в прошлом, занять место метательного оружия и опрокинуть расчеты того, кто маневрирует. Таран будет сопутствовать скорости, не нанося ущерба мореходным качествам корабля. Как только какая– то страна обретет такое страшное оружие, его должны принять на вооружение, томясь комплексом неполноценности, все остальные страны, и, таким образом, сражения станут сражениями тарана против тарана». При всей терпимости к безоговорочной оценке тарана как главного оружия времени, которой поддался французский флот, вышеприведенный краткий фрагмент может послужить показателем направления, в котором должны вестись исследования боевого строя будущего. Французский комментатор статьи Лабрусса пишет: «Для наших отцов едва хватило 27 лет, исчисляя от 1638 года, времени постройки Couronne, до 1665 года, чтобы перейти от фронтального тактического построения галер, к кильватерному. Нам самим потребовалось 29 лет, с 1830 года, когда во флот включили первый паровой корабль, до 1859 года, когда применение принципа таранного боя подтвердили закладкой на верфях Solferino и Magenta, чтобы произвести революцию в обратном направлении. Поэтому верно, что истина всегда медленно пробивается к свету… Это превращение не было внезапны