тылу союзника, а не врага, хотя ее военный и торговый флот пришел в упадок. Испании было выгодно наладить союзнические отношения с такой динамичной страной, как Франция, после столетия политической смерти, и она сохранила значительную часть своих владений, которые могли быть утрачены. Голландии было выгодно получить надежные гарантии прекращения французской агрессии – и Бельгия попала в распоряжение сильного, а не слабого государства. Австрии, несомненно, было выгодно не только препятствовать, главным образом за счет других, экспансии своего традиционного противника (Франции), но и получить также такие территории, как Сицилия (в 1720 году Австрия Сицилию заполучила, обменяв ее на Сардинию у Савойского герцогства. – Ред.) и Неаполь, которые, при условии мудрого правления, могли стать основой создания внушительной морской мощи. Но ни одна из этих выгод в отдельности, ни все они, вместе взятые, не шли ни в какое сравнение (ни по масштабу, ни, в меньшей степени, по основательности) с выгодой приобретения Англией непревзойденной морской мощи. Ее наращивание началось в ходе войны Аугсбургской лиги (1688–1697), а завершилось и закрепилось в ходе Войны за испанское наследство. Благодаря морской мощи Англия контролировала важнейшие торговые пути в открытом море, располагала военным флотом, не имевшим себе равных, а другие страны, обескровленные войной, и не могли его иметь. Ее флот теперь владел базами во всех спорных районах морской акватории. Хотя Англия еще не приобрела Индию, подавляющее превосходство в численности и боеспособности флота позволяло ей контролировать пути морского сообщения других стран в упомянутых богатых и отдаленных районах и навязывать свою волю в решении любого из конфликтов, возникающих между торговыми факториями различной национальной принадлежности. Торговый флот, обеспечивший англичанам процветание, а союзникам Англии боеспособность в ходе войны, хотя и подвергался нападениям и преследованию со стороны неприятельских крейсеров (на что Англия в условиях возложенной на нее ноши ведения войны могла реагировать лишь частично), начал рывок в новую жизнь, когда война закончилась. Во всем мире народы, измученные своей долей общих военных испытаний, стремились вернуться к благосостоянию и мирной торговле. Но не было ни одной страны, столь же обеспеченной, как Англия, ресурсами, капиталом и флотом, чтобы способствовать извлечению выгод из всех предприятий, при помощи которых осуществлялся обмен товарами (законными или незаконными средствами). В ходе Войны за испанское наследство упорно созидались не только флот, но торговля Англии – благодаря ее собственному искусству государственного управления и ослаблению других стран. И в тогдашних опасных условиях, когда моря бороздили некоторые из наиболее дерзких и неугомонных крейсеров, какие когда-либо посылала Франция, боеспособность английского военного флота все же обеспечивала более безопасное торговое мореплавание, а также привлечение к службе на торговых судах большего числа людей. Британские торговые суда, лучше защищенные, чем голландские, приобрели репутацию более надежных перевозчиков грузов. Естественно, перевозка товаров и грузов все больше перемещалась в распоряжение англичан, в то время как практика предпочтения найма их торговых судов, однажды внедрившись, имела все шансы продолжить существование.
«Оценивая все вместе, – пишет историк британского флота, – я сомневаюсь, была ли репутация или моральный дух англичан когда-либо выше, чем в этот период. Успехи нашего оружия на море, необходимость защиты торговли и популярность любого шага, направленного на усиление нашей морской мощи, требовали ежегодно принятия таких мер, которые бы усиливали ее еще больше. Поэтому возникла та колоссальная разница между прошлым и настоящим, которая в конце 1706 года проявилась в королевском флоте. Разница не только в численности, но и в качестве кораблей стала гораздо значительнее, чем она была во время революции или даже до нее. Поэтому наша торговля скорее росла, чем уменьшалась в ходе последней войны, и мы значительно выиграли своими тесными отношениями с Португалией»[71].
Поэтому морская сила Англии заключалась не только в сильном флоте, с которым ее обычно или в исключительных случаях ассоциируют. У Франции был такой флот в 1688 году, и вскоре он скукожился, как лист бумаги в огне. Не заключалась морская сила и в одном лишь процветании морской торговли. Через несколько лет после упомянутой даты торговля Франции развилась до вполне приличного объема, но первые же удары войны смели ее с морских просторов, как флот Кромвеля смел морскую торговлю голландцев. (В обоих случаях – преувеличение. – Ред.) Именно благодаря союзу англичан с голландцами, заботливо лелеемому, Англия извлекла выгоду из морской силы, превосходившую выгоды всех других государств. И эта выгода явно связана и проистекает из Войны за испанское наследство. До данной войны Англия была одной из морских держав, после войны она превратилась в господствующую морскую державу. Она распоряжалась морской силой сама, не деля ее с союзниками и не встречая достойного сопротивления врагов. Она сама владела богатством и, благодаря господству на море и многочисленному торговому флоту, так распоряжалась источниками богатства, что могла не опасаться соперничества на океанских просторах. Таким образом, выгоды, доставлявшиеся ей морской силой и богатством, были не только велики, но и стабильны, она целиком распоряжалась ими. Между тем выгоды других государств не просто уступали Англии в масштабах, но были ненадежны по существу, они зависели, в той или иной степени, от доброй воли других стран.
Возникает вопрос, значит ли, что величие или богатство государства следует приписывать исключительно морской силе? Конечно нет. Должное использование и контроль морской торговли всего лишь звено в цепи перемен, при помощи которых накапливается богатство. Но это главное звено, которое покоится на вкладе других стран в благосостояние одной страны, владеющей звеном. Это звено, как подтверждает история, является самым надежным средством притяжения богатства. Англичанам контроль и использование морской торговли кажутся естественными, появлявшимися благодаря стечению многих обстоятельств. Годы, непосредственно предшествовавшие Войне за испанское наследство, способствовали, кроме того, дальнейшему процветанию Англии благодаря ряду фискальных мер. Маколей отзывался о них как о «глубоком и солидном фундаменте, на котором должно было подняться гигантское сооружение торгового процветания, когда-либо виданное в мире». Можно спросить, однако, не облегчил ли принятие таких мер дар народа, склонного торговать и развившегося благодаря торговле, не проистекало ли принятие упомянутых мер, хотя бы частично, из морской мощи страны и не способствовала ли она этому. Как бы то ни было, на противоположном берегу Ла-Манша мы наблюдаем страну с наилучшим географическим положением и ресурсами, которая начала борьбу за морское преобладание (как военными, так и торговыми средствами) раньше Англии. Особенность положения Франции состояла в том, что она единственная из всех великих держав имела возможность свободного выбора. Другие страны в действиях за пределами собственных границ были более или менее стеснены – в основном либо сушей, либо морем. Но Франция, помимо своей протяженной континентальной границы, владела выходами к трем морям. В 1672 году она определенно сделала выбор в пользу территориальной экспансии. В то же время Кольбер в течение двенадцати лет руководил финансами страны и вывел их из состояния расстройства на такой уровень, что король Франции располагал вдвое большими доходами, чем английский монарх. В то время Франция выплачивала субсидии Европе, но планы Кольбера и надежды Франции опирались на усиление ее морской мощи. Война с Голландией помешала реализации этих планов, продвижение к процветанию прекратилось, страна была отброшена к опоре на собственные ресурсы, изолирована от внешнего мира. Несомненно, что катастрофе, которой был отмечен конец правления Людовика XIV, способствовали многие факторы: постоянные войны, плохое управление страной во вторую половину этого периода, расточительство во всех сферах. Но Франция практически не подвергалась вторжениям извне, война велась у ее границ или в редких случаях вдали от них, ее хозяйство непосредственно от военных действий не пострадало. В этом отношении она почти ничем не отличалась от Англии и находилась в лучших условиях, чем другие ее противники. Откуда же такая разница в итоге? Почему Франция оказалась в убогом и бедственном положении, в то время как Англия – в бодром и процветающем состоянии? Почему Англия диктовала, а Франция принимала условия мира? Причина, очевидно, заключалась в разнице материального положения и престиже. Франция одна противостояла многим врагам, но ее врагов поддерживали английские субсидии. Государственный казначей Англии в письме к герцогу Мальборо в 1706 году отмечает: «Хотя бремя земледелия и промышленности как Англии, так и Голландии чрезмерно (как у них, так и у нас), тем не менее кредитование идет исправно. Между тем финансы Франции настолько истощены, что французы вынуждены набавлять 20–25 процентов к стоимости каждого пенни, высылаемого за границу королевства, если они не высылают его в звонкой монете».
В 1712 году расходы Франции составили 240 миллионов франков, между тем налоги принесли в целом 113 миллионов франков, из которых за вычетом потерь и необходимых расходов в казне осталось всего лишь 37 миллионов франков. Дефицит надеялись покрыть займом в счет будущих доходов, а также рядом сделок, которые трудно назвать и даже понять.
«Летом 1715 года (через два года после заключения мира) казалось, что ситуация не могла быть хуже, – больше не выдавалось ни государственных, ни частных кредитов; больше не было надежных доходов для государства. Статьи доходов, еще не отданные под залог, расходовались на несколько лет вперед. Ни работа, ни потребление не могли возобновиться из-за сокращения денежного обращения. Развал общества дал толчок росту ростовщичества. Чередование роста цен и обесценивания товаров в конце концов довели людей до отчаяния. В обществе начались продовольственные бунты, захватившие даже армию. Мануфактуры зачахли или приостановили работу. Города заполнили обнищавшие люди. Поля земледельцев запустели, земля не обрабатывалась из-за отсутствия сельскохозяйственных орудий, удобрений и скота. Дома рушились. Монархическая Франция, казалось, была готова уйти в небытие вместе со своим престарелым королем»