В тот день, когда хижина Вана была закончена, её новоиспечённый владелец, подходя к дверям вместе с Рольфом, посторонился, пропуская его вперёд.
— Чего вы остановились? Входите же! — с недоумением сказал Рольф.
— После вас, — услышал он учтивый ответ.
— Это зачем ещё? Входите! — В голосе Рольфа смех мешался с досадой.
Ван Кортленд приподнял шляпу и вошёл.
Прикрыв за собой дверь, Рольф повернулся и сказал:
— На днях вы говорили, что для всей этой чепухи есть свои причины. Так объяснили бы! А по-моему, никакого толку от таких ужимок быть не может. И не для того мы за независимость воевали, чтобы шляпы перед кем-нибудь снимать! Ну, в церкви — это я ещё понимаю.
Ван Кортленд засмеялся:
— Поверьте, все светские манеры и обычаи когда-то родились из требований здравого смысла, но, за немногими исключениями, сохранились и после того, как причина их появления исчезла. Ну, как пуговицы на хлястике. Нашивали их для того, чтобы пристёгивать к ним полы кафтана, когда надо было взяться за шпагу. На шпагах больше никто не дерётся, и никто их не носит, но пуговицы остались. А снимать шляпу или не снимать — важно, что вы в это вкладываете. И если так принято в обществе, ничего унизительного тут для вас нет. Во времена странствующих рыцарей в любом чужаке видели возможного врага, да почти всегда он врагом и был. В доказательство мирных намерений поднимали правую руку так, чтобы все видели: оружия она не сжимает. Поднимали повыше, чтобы её было видно на расстоянии полёта стрелы, а затем в изъявление дружбы откидывали забрало. Разбой на больших дорогах не прекратился и после того, как рыцари перестали носить латы, а потому для той же цели служил тот же жест. Только теперь снимали шляпу. Тот, кто этого не делал, либо выражал презрение к встречному, либо таил враждебные замыслы, либо вёл себя как грубиян и невежда. Вот почему во всех цивилизованных странах мужчины приподнимают шляпы в знак взаимного уважения и доверия.
— Да-а… Похоже на дело. Но вы-то почему приподняли шляпу, когда сейчас вошли в дверь передо мной?
— Потому что дом принадлежит мне и вы мой гость. Хозяин же обязан держаться с гостем обходительно и во всем уступать ему первое место. Раз я разрешил вам открыть передо мной дверь и тем самым как бы поставил вас на место моего слуги, то должен был выказать вам своё уважение.
— Хм! Значит, старик Силванн прав: судить надо с оглядкой, а не как заряженный капкан: чуть тронь — и захлопнется. Ещё он говорил: чем дольше человек живёт, тем меньше со своим суждением вперёд лезет, а коли вещь какая долго живёт, значит, основа у неё добрая.
62. Чары песни
Ван вышел из своей хижины на рассвете. С холма доносились размеренные удары — там-та, там-та — и протяжные звуки:
Аг-адж-вай-о-сай
Пем-о-сай
Гежик-ом ена-бид а-кин
Ена-бид а-кин.
— Что он там делает, Рольф?
— Встречает солнце.
— А что значит его песня, вы знаете?
— Да ничего особенного. Просто: «О ты, ходящий по небу, приветствую тебя!»
— А я и не знал, что у индейцев есть такие обычаи. Ну просто как в Древнем Египте жрецы Осириса встречали солнце. Его кто-нибудь научил? Я имею в виду — какой-нибудь белый.
— Нет. У индейцев так исстари водится. У них есть по песне почти на все случаи — и для восхода, и для заката, и для восхода луны, и для того, чтобы охота была хорошей. И на случай, если они больны, или едут куда-нибудь, или у них на сердце тяжело.
— Удивительно! Мне и в голову не приходило, что они настолько схожи с нами. Я привык думать, что все индейцы — тупые дикари, которые охотятся, чтобы набить брюхо, а потом спят, пока их снова не разбудит голод.
— Хм! — Рольф усмехнулся. — Значит, и вы торопитесь с суждениями, как заряженный капкан!
— А мои песни ему было бы интересно послушать, как вы думаете?
— Попробуйте. А если он их слушать не захочет, так я послушаю.
Вечером у костра Ван начал петь народные баллады. Его красивый баритон на музыкальных вечерах в Олбени приносил ему неизменный успех. Рольф наслаждался, Скукум с чувством подвывал, а Куонеб сидел неподвижно, пока певец не умолк. Он ничего не сказал, но Рольф решил, что пусть маленькая победа, но одержана, и, пытаясь закрепить её, попросил:
— Куонеб, вот твой том-том, ты не споёшь песню вабанаки?
Но он выбрал неудачную минуту, и индеец покачал головой.
— Послушайте, Ван, — заметил Рольф (Ваном он начал называть молодого адвоката по его просьбе), — Куонеб вас уважать не будет, пока вы не убьёте оленя.
— Но я же очень старался!
— Вот что: пойдём завтра вечером и попробуем ещё раз. Куонеб, какая, по-твоему, будет погода?
— Сегодня начнётся буря и кончится дня через три, — коротко ответил индеец и ушёл от костра.
— Придётся обождать, — философски сказал Рольф.
Ван удивился, но удивление его возросло ещё больше, когда час спустя небо заволокли густые тучи, налетел шквалистый ветер и хлынул дождь.
— Как он, чёрт побери, угадал?
— Об этом его спрашивать не стоит. То есть… если хотите узнать ответ. Я попробую что-нибудь выведать обиняком, а потом расскажу вам.
Ответ Рольф узнал, но с большим трудом и не за один раз.
«Вчера бурундуки изо всех сил собирали семена, а сегодня ни одного не видно».
«Вчера кричали гагары, а сегодня ни одной не слышно. И все маленькие птички попрятались».
«Вчера утренняя заря была золотой, а сегодня розовой».
«Вчера ночью луна пошла на убыль, а вокруг неё было туманное кольцо».
«Дождя не было десять дней, а сегодня третий день, как дует восточный ветер».
«Вчера вечером роса не выпала. На рассвете я увидел Острую гору, и мой том-том не поёт».
«На заре дым гнало в три разные стороны, и нос у Скукума был горячий».
Но как бы то ни было, два дня они волей-неволей отдыхали, а на третий тучи разошлись, западный ветер начал уплачивать свой долг восточному, и подтвердилась поговорка: «За три дня любую тучу досуха выжмет!»
В тот же вечер после ужина Рольф с Ваном спустили каноэ и поплыли по озеру. В миле от хижины они выбрались на берег там, где был любимый олений водопой. Почти сразу Рольф ткнул пальцем в землю. След был совершенно свежий, но Ван явно ничего не понял. Они двинулись вперёд — Рольф бесшумно, но длинные ноги Вана отказывались ступать осторожно, да и руки шуршали в рукавах. Рольф обернулся и шепнул:
— Так нельзя! Не наступайте на хворост!
Ван весь подобрался и решил, что уж теперь-то его можно только похвалить, однако Рольф еле сдерживался, начиная понимать, каково приходилось Куонебу год назад с ним самим.
— Смотрите! — прошипел Рольф. — Ноги поднимайте вот так! Не выворачивайте! Глядите, куда ступаете! Сначала пощупайте носком, нет ли тут сухого сучка, а уж потом опускайте ступню всей тяжестью. Конечно, в мокасинах ходить удобнее. Веток не задевайте! Отводите их в сторону, но так, чтобы они не зашуршали, а потом дайте им разогнуться, не отпуская. Не пытайтесь отогнуть сухую ветку, обойдите её! — И так далее, и тому подобное.
Вану и в голову не приходило, что это такая сложная наука, но теперь, когда он постиг её азы, дело у него пошло на лад.
Они вновь вышли к воде. По ту сторону узкого заливчика неподвижно стоял олень, видимо недоумевая, что за шум до него доносится. Рольф сразу его увидел и шепнул:
— Вот ваша добыча. Стреляйте!
— Но где?
— Напротив. Серо-белый!
— Не вижу.
Целых пять минут Рольф тщетно старался втолковать своему приятелю, где стоит живая статуя, пять минут олень даже не шелохнулся. Затем, почуяв опасность, одним прыжком скрылся из виду.
У Рольфа даже руки опустились. Он сел на пригорок, кипя от злости, но тут же вспомнил подходящее к случаю изречение Сая Силванна: «Ещё не значит, что человек дурак, если он в твои игры не играет!»
— Ван, у вас с собой есть книга? — спросил Рольф, поразмыслив.
— Да. Вергилий.
— Почитайте мне первую страницу.
Ван послушно начал читать, держа книгу у самого носа.
— А вы вот так попробуйте! — Рольф отобрал у него книгу и поставил её перед ним на расстоянии руки.
— Не могу! Я и страницу еле различаю. Так, белое пятно.
— А вон там гагару видите?
— Длинная тёмная полоса в воде вон там?
— Да нет. Это коряга рядом с берегом, — засмеялся Рольф. — А до гагары с полмили будет.
— Нет. Я ничего там не вижу. Только туман плавает.
— Так я и думал! И нечего вам стрелять оленей, пока не обзаведётесь очками. Соображением вы не обижены, но вот охотничьего зрения у вас нет. Посидите тут, а я погляжу, может, мне повезёт.
Рольф растворился в лесу. Через двадцать минут Ван услышал выстрел, а затем появился и Рольф, волоча тушу оленя-двухлетки. Домой они вернулись, когда ещё не совсем стемнело. Куонеб скользнул взглядом по их лицам, когда они проходили мимо, придерживая на плечах шест, к которому был привязан небольшой олень. Оба постарались придать себе непроницаемый вид. Но индейца им провести не удалось, хотя произнёс он только испепеляющее «хм!».
63. Вана признают своим
«Когда всё кажется черней некуда, это верный признак, что к тебе придёт удача!» И Ван Кортленд делом доказал, что старик Силванн не ошибался.
Месяц Осыпающихся Листьев, октябрь, был на исходе, и Вану пора было возвращаться в Олбени, чтобы охотники, сопроводив его туда, успели добраться назад, пока лёд не скуёт реки. Молодой адвокат поразительно окреп и похорошел. На загорелом лице играл румянец, он забыл вкус лекарств и прибавил в весе двадцать пять фунтов. Он научился разводить костры, грести в каноэ, бесшумно передвигаться по лесу. Его учёные разговоры завоевали уважение Рольфа, а умение петь чуть-чуть смягчило Куонеба. Но подстрелить оленя ему по-прежнему не удавалось.
— Вернётесь в будущем году с хорошими очками, и всё будет отлично, — утешал его Рольф, и ему оставалось довольствоваться лишь этой надеждой.