65. Чомги и поющая мышь
Куонеб ломал голову над тем, что «в своём племени» молодой Ван Кортленд, как ни странно, пользуется почётом.
— Значит, он мудрый советчик, — решил индеец в конце концов. — Драться ведь он не умеет, а на охоте дурак.
Перед отъездом они ещё раз увиделись с губернатором и его сыном. Рольф получил обещанные полтораста долларов вместе с сердечной благодарностью всей семьи и ему, и его товарищу. Обоим им преподнесли по охотничьему ножу, такому же, как у Вана, только поменьше.
— Хо! — сказал Куонеб, беря подарок, и добавил: — Может, он вытаскивается, когда нужен. — Хо! Это хорошо, — добавил он, взглянув на острое лезвие.
— Рольф, — сказал адвокат, — в будущем году я хочу пожить у вас с тремя товарищами. Платить будем каждый столько же за месяц. Ну как?
— Отлично, — ответил Рольф. — Мы приедем за вами в августе. Только не забудьте взять гитару и очки!
— Да, кстати, а вы сумеете добраться в каноэ по Шамплейну до Канады? — спросил губернатор.
— Куонеб сумеет.
— Вы согласитесь стать разведчиками в этих краях?
Индеец кивнул.
— Если начнётся война, вы нам оба понадобитесь, так что будьте наготове.
И вновь каноэ поплыло на север с Куонебом на корме и Скукумом на носу.
Не прошло и недели, как они добрались до своего озера, — и вовремя. Листья уже облетели, и на речке им пришлось проламывать лёд.
Два последних месяца подсказали Рольфу много новых планов. Нет, оставаться траппером до конца своих дней он не хочет. Хорошо бы посмотреть Нью-Йорк и обдумать будущее. А для этого нужны деньги. Они с Куонебом обходят сто миль ловушек. Но есть люди, которые и в одиночку ставят ловушек вдвое больше. До морозов им следует проложить ещё две линии: одну к Гудзону, но выше по течению от Орлиного Гнезда, а другую на север по Блу-Маунтин, к реке Ракетт. Это был тяжёлый труд, и когда они вернулись в хижину, дрозды уже покинули оголённые, унылые леса, рябчики откочевали, совершая длинные перелёты по ночам, овражки хранили следы бегущих оленей, а в воздухе чувствовалось что-то зловещее, ведь подходил месяц Безумия, и солнце в тусклом небе еле освещало окрестные холмы.
На следующий же день озеро затянул сверкающий тонкий ледяной покров. Возле берега на его зеркальной поверхности неуклюже топтались две утки. Люди подобрались поближе, и Куонеб сказал: — Нет, это не утки, а шингебисы, поганки. Они взлетают только с воды. Ночью новый лёд не отличить от воды, они на него сели, а взлететь не могут. Так часто бывает.
Два дня спустя ударил мороз. Поганки, или чомги, как их ещё называют, всё ещё оставались на льду, но теперь он мог выдержать вес собаки, и охотники отрядили туда Скукума. Вскоре он вернулся с двумя красивыми птицами, чьё белое оперение на груди ценится наравне с мехом.
— Ак! — сказал Куонеб, подняв их повыше, чтобы лучше рассмотреть. — Так часто бывает в месяц Безумия. Мой отец говорил, что всё из-за пляски Калускапа.
— Ты про неё не рассказывал.
— Давно это было. Калускапа одолела лень. Есть он хотел, а охотиться — нет, а потому позвал сойку и сказал: «Объяви в лесу, что завтра Калускап покажет новую пляску и научит новой песне». То же самое он сказал филину. И сойка весь день кричала: «Калускап завтра вечером будет учить новой пляске!» А филин всю ночь вторил: «Калускап на следующем совете будет учить новой песне!» И все леса, все воды послали свои племена посмотреть новую пляску. А Калускап взял свой поющий барабан и сказал: «Встаньте в круг, а когда я ударю по барабану и запою, зажмурьте глаза и пляшите, двигаясь по кругу, как ходит солнце. И пусть, едва я крикну: “Новая песня!”, каждый издаёт свой военный клич». Все встали в круг и заплясали, а Калускап в середине бил в барабан и пел:
Новые песни с юга, о братья!
Крепче глаза закрывайте, о братья!
Пляшите, учите новую песню!
Они шли по кругу, а он выглядывал самых жирных, хватал одной рукой, сворачивал им шеи, а сам кричал: «Больше боевых кличей, громче, громче! Вот так, теперь хорошо!» Наконец шингебис почувствовала неладное, осторожно приоткрыла глаз, увидела, что происходит, и закричала: «Улетайте, братья, улетайте! Калускап нас убивает!» Что тут началось! Все кинулись врассыпную, а Калускап хотел в отместку убить шингебис, но нагнал её у самой воды и только дал ей такого пинка, что она пролетела кувырком полмили, потеряла все перья в хвосте, а ноги у неё сдвинулись назад, туда, где прежде был хвост. Потому-то она не может взлететь со льда. Это правда. Мне её поведал мой отец Кос Коб, и мы убедились в ней своими глазами. Так бывает всегда. Пойти против Калускапа — значит навлечь на себя большую беду.
Несколько дней спустя, когда они сидели у пылающего очага, из-за поленьев послышался странный писк. Они слышали его и раньше, но никогда ещё он не был таким громким. Скукум наклонил голову набок и поставил уши совсем торчком. Вскоре из норки за очагом выбрался маленький белогрудый зверёк. Нос и уши у него подрагивали, чёрные глазки посверкивали в отблесках огня. Он взобрался на поленницу, почесал бок, сел на задние лапки, испустил уже знакомый им писк, но по-новому громкий и непрерывный:
Пио, пио, пио, пио, пио, пио, пио, пио-о-о!
Три, три, три, три, тррррррр!
Тэрр, тэрр, тэрр, тэр, тэ!
Уии, уии, уии, уи…
Зверёк приподнимался на задних лапках, мышцы на его животике напрягались, рот широко раскрывался. Это продолжалось почти полминуты, но затем Скукум не выдержал. Однако певец оказался проворнее и успел шмыгнуть в норку.
Рольф вопросительно посмотрел на Куонеба.
— Это Миш-а-бо-куас, поющая мышь. Она всегда приходит предупредить о войне. Скоро начнутся сражения.
66. Урок разведки
— Ты когда-нибудь видел сражения, Куонеб?
— Ак! Был разведчиком у генерала Гейтса, когда гнали англичан.
— Судя по разговорам, и года не пройдёт, как нас втянут в войну. Что ты будешь делать?
— Воевать.
— Как солдат?
— Нет! Как разведчик.
— А если мы им не будем нужны?
— Разведчики всегда нужны, — ответил индеец.
— Значит, мне надо бы поучиться этому делу.
— А ты уже учишься.
— Как так?
— Разведчик, он как целая армия, но только один. И ему не надо шагать в ногу.
— А-а! — Рольф сообразил, что разведчик — просто умелый охотник, которого война заставляет вместо дичи выслеживать врагов своей родины.
— Видишь? — Индеец указал на оленя, который искал клюкву на открытом лугу по ту сторону реки, где она вытекала из озера. — Сейчас я покажу тебе, что такое разведка. — Он взглянул на струю дыма, убедился, что ветер ему благоприятствует, и сказал: — Смотри! Я беру лук. Здесь негде прятаться, но всё-таки я подберусь к оленю близко и убью его.
И тут Рольф увидел нечто новое, окончательно подтвердившее, что Куонеб действительно достиг совершенства в лесной науке. Индеец взял лук, три лучшие стрелы, обвязал голову ремнём и засунул за него прутья и сухие плети вьюнков, так что голова его начала смахивать на болотную кочку. Выйдя из хижины, он под защитой последних кустов на берегу добрался до луга. Олень пасся ярдах в двухстах от кустов. Время от времени он поднимал голову на мощной шее, чтобы оглядеться. А вокруг ничего, кроме стелящейся клюквы. Рольф решил, что индеец подманит оленя свистом или подражая вызывающему рёву: судя по толщине шеи, самец был в боевом настроении.
Куонеб распростёрся на земле. Его локти и колени словно обрели цепкость муравьиных ножек, а голову нельзя было отличить от заросшей кочки. Он бесшумно, по-змеиному, прополз шагов тридцать и оказался на открытом откосе, под которым сверкал речной лёд. Как преодолеть эти сорок шагов под бдительным взглядом оленя?
Индеец полагался на сигналы оленьего хвоста. Когда голова оленя опущена, он не видит отдалённых предметов, даже ничем не заслонённых, а прежде чем поднять голову, олень встряхивает хвостом или вздёргивает его, открывая белое пятно под ним.
Следя за хвостом, Куонеб мог оставаться незамеченным, пока не выдал бы себя неосторожным движением. Ну и конечно, его выдал бы ветер, если бы, переменив направление, он донёс его запах до чутких ноздрей.
Дополнительным испытанием оказался ледяной панцирь. От неудачи ползущего через речку охотника спасли лишь вмёрзшие в лёд брёвна и коряги — его распростёртое тело мало от них отличалось.
Внимательно следя за движениями головы и хвоста, Куонеб, отчаянно напрягаясь, быстро продвигался вперёд, пока голова была опущена, но стоило хвосту дёрнуться, как он превращался в неподвижный древесный ствол. Но вот речка осталась позади. Теперь оленю легче было учуять его, чем увидеть, и Куонеб то и дело косился на струю дыма над хижиной, проверяя, куда дует ветер. Расстояние между ним и добычей сократилось до пятидесяти шагов, а олень всё ещё шарил мордой по земле и с удовольствием пережёвывал ягоды клюквы, кое-где алевшие над замёрзшими кочками. Но при этом он постепенно отходил к опушке. Однако сухие травы тут поднимались выше человеческих колен, и Куонеб пополз чуть быстрее. Внезапно олень обнаружил целый ковёр ягод и опустился на колени, чтобы лишний раз не нагибаться. И прежде чем хвост предупредительно дёрнулся, Куонеб успел проползти шагов десять. Но после столь долгого перерыва олень оглядывался особенно внимательно, а затем отошёл ближе к лесу, и индеец потерял всё выигранное преимущество. Олень же кружил по ягоднику и вот-вот мог оказаться с подветренной стороны от охотника. Но тут он опустил голову, и Куонеб отполз на десяток шагов, чтобы ветер его не выдал. Внезапно олень вскинул голову и широко раздул ноздри, словно его верный друг всё-таки принёс ему предупреждение. Но затем, не увидев ни вблизи, ни вдали ничего подозрительного, успокоился и снова начал щипать ягоды, а Куонеб подполз на прежнее расстояние. Олень теперь добрался до кустарника, и вновь осыпанная яго