— Это просто игрушка, леди. Один из маленьких последних капризов. Определяет наличие у моего собеседника дара, не более. Никогда не жалели о том, что вам не довелось стать выдающейся структурницей?
— Не вижу в этом смысла. Жалеть. — Я пожала плечами и, с некоторым трудом оторвав взгляд от чем-то завораживающего зрелища, вновь повернулась к профессору. — Сколько времени проходит между наложением печати и началом приступов?
— От одного до пяти месяцев. Но в среднем — два-три.
— И приступы непосредственно связаны с колебаниями фона?
— Насколько мне удалось это изучить — да.
Я кивнула сама себе, тщательно перебирая в памяти вопросы, которые необходимо было задать. Кажется, ответы на все получены. Возвращаться за уточнениями мне бы не хотелось. Впрочем, есть еще один, пусть и не имеющий ни малейшего отношения к делу…
— Почему вы запечатали свой дар?
Профессор удивленно вскинул брови.
— А это как-то связано с убийствами?
— Нет, но мне любопытно.
— Научный интерес, — понимающе хмыкнул старик. — Я устал от него, леди. Дар дал мне все, чего я хотел добиться в жизни с помощью его, а потому стал не нужен. Я никогда не был гением вроде Стэнли, для которого магия — это жизнь и судьба. Моей жизнью стал проект с печатями. Он благополучно завершился, принеся мне деньги и имя. И теперь я могу доживать свой век в достатке и спокойствии — без осточертевших медитаций, без необходимости постоянно работать, без угрозы срыва. Зачем мне магия?
Прагматично и честно.
На этом разговор окончательно завершился, и я поднялась. Взгляд зацепился за артефакт, в котором продолжал кружиться в медленном танце фиолетовый туман. Рука потянулась к вещице сама собой.
— Вы позволите? На нужды департамента, — неожиданно для самой себя произнесла я, и ни один мускул на моем лице не дрогнул.
И без того длинное лицо профессора вытянулось еще сильнее. Он посмотрел на меня, на артефакт в моих руках, на господина Стивенсона. Снова на меня. Угроза разоблачения в прессе действительно сильно его напугала, потому что, изобразив вымученную, кривую улыбку, он произнес:
— Да, конечно. Для департамента — все что угодно.
— Благодарю. Всего доброго, профессор.
— И вам, леди. Искренне надеюсь, что наши пути больше не пересекутся.
— Взаимно, профессор, взаимно…
Покидая кабинет в сопровождении господина Стивенсона, бдительно прикрывшего спину амулетом, я услышала краем уха раздраженное, полное негодования бормотание:
— Ну и бабы нынче пошли. Криминалиста! Куда мир катится?..
Я поудобнее перехватила почти ворованный (изъятый на нужды следствия!) артефакт и улыбнулась.
И только когда мы покинули дом профессора и сели в пролетку, чтобы вернуться обратно в Карванон, меня отпустило. Разговор оказался еще сложнее, чем я себе представляла. И не знаю, что именно пытался достать старик из-под стола, но до меня только сейчас дошло окончательно, что если бы не господин Стивенсон, то неизвестно, смогла бы я выйти из этого дома. Я сжала в замок подрагивающие руки и ощутила на себе пристальный взгляд охранника. Одновременно задумчивый, насмешливый и испытующий взгляд.
— Вы имеете что-то мне сказать, господин Стивенсон? — строго поинтересовалась я.
— Никак нет, миледи. — Сверкающая улыбка снова озарила его лицо. — Я просто думал о том, что необходимо будет запросить у его светлости еще несколько амулетов. С вашим харак… — он наигранно откашлялся и «исправился»: — родом деятельности они мне понадобятся!
Я отвернулась, пряча улыбку в воротник. Правда, сдается мне, Кьера вся эта ситуация повеселит гораздо меньше.
Роль 12ЗАСТУПНИЦА
Обратный путь к департаменту лежал через Зеленый округ. Пролетка неспешно продвигалась по запруженным улицам торговых кварталов, пока не встала совсем. Я выглянула из экипажа, но не увидела ничего, кроме вереницы так же стоящих, как и мы, повозок. Дунул ветер и принес с собой не навязчивый, но ощутимый запах гари.
— В чем дело? — окликнул кучера мой спутник.
— Не имею ни малейшего представления, господин! Все стоят, и я стою.
Сзади нас уже подпирали следующие жаждущие проезда, так что стоянка грозила затянуться.
— Пойдем пешком, — решила я, поднимаясь, и протянула извозчику монеты.
— Но, миледи… — Господин Стивенсон и не подумал встать, спуститься и подать мне руку.
— Я не собираюсь идти выяснять, что там случилось. — Я закатила глаза. — Прочту вечером в газетах. Но и стоять здесь до скончания века я тоже не собираюсь, меня ждет работа!
Мужчина соблаговолил наконец выйти и помог спуститься мне, однако лицо у него по-прежнему не излучало энтузиазма.
— Его светлость приставил вас мне в охранники, а не в няньки, — не удержалась я от шпильки.
— Да, я тоже так сначала думал… — печально вздохнул господин Стивенсон, озираясь, и неожиданным, цепким жестом выхватил за плечо пробегающего мимо мальчишку. — Что там стряслось, не знаешь?
— Пулетки, господин! Перекрыли дорогу, устроили поджог, побили витрины! Там ух что творится!
— Спасибо. Леди Рейвен, я думаю, нам лучше будет сейчас свернуть направо и выйти к… леди Рейвен?!
Когда охранник меня нагнал, я уже благополучно проскочила поворот направо и теперь уверенно направлялась туда, откуда — теперь я это заметила — поднимались вверх не особенно заметные на фоне осенней хмари клубы серого дыма.
— Вы же обещали, что не…
— Не буду выяснять, что там случилось. Я и не выясняю, вы это сделали за меня!
Откровенно говоря, недовольство моего бдительного сопровождения я понимала. Но с безрассудным любопытством мое желание поскорее оказаться там, откуда шел дым, ничего общего не имело. А связано оно было с одной девочкой-фиалочкой, которая единожды уже участвовала в подобном мероприятии. Я так и не узнала, оказалась Джейн на той манифестации нарочно или случайно, как и я. Но сейчас я искренне заволновалась, не занес ли ее случай на очередное показательное выступление.
К величайшему облегчению господина Стивенсона, когда мы добрались до площади Святого Самюэля, на которой, как выяснилось, все произошло, страсти там уже давно откипели. Кругом кишела полиция, разгоняя любопытствующих и регулируя движение экипажей. Огонь в здании ювелирного дома потушили. А о пребывании здесь борцов за женские права говорили лишь изорванные, истоптанные плакаты на мостовой.
Мой взгляд зацепился за знакомое лицо — с этим констеблем мы уже пересекались, той ночью, когда в мое дежурство обнаружили труп. К нему я и направилась. Мужчина при виде меня особой радости не испытал, зато по недовольно скривившемуся лицу стало ясно — узнал. И то славно.
— Мы не вызывали департамент, — с вызовом заявил он.
— И, может, зря? — Я показательно огляделась.
— Никакой магии… леди, — буркнул полицейский. — Только бешеные бабы!
— По протоколу все случаи с возгоранием должны проверяться на предмет магического источника происхождения.
— Не в этом случае. Я своими глазами видел, как все случилось.
— И как же?
Констебль колебался. Было видно, что меньше всего ему хочется тратить время на беседу с еще одной «бешеной бабой».
— У меня протокол, констебль. — На всякий случай я помахала в воздухе департаментским значком. — Вы можете быстренько мне все рассказать, или я полезу изучать сама, а потом еще накатаю жалобу на помехи в работе.
Констебль вздохнул и возвел глаза к небу. Небо ответило ему начавшимся мелким-мелким дождиком. Я с невозмутимым видом сунула артефакт, который продолжала держать в руках, Стивенсону, накинула капюшон плаща и снова выжидательно уставилась на стража порядка.
— Нас вызвали сообщением, что пулетки опять демонстрацию устроили, надо разогнать, ну мы и прибыли. А эти дуры даже разбегаться не стали, просто продолжали стоять и слушать, что там тетка с трибуны вещала, плакатами своими идиотскими размахивать. Тихие, в общем-то, были, ну мы и попросили их вежливо удалиться. Ну, может, толкнули одну-друтую, чтобы поторапливались. А она как упадет, как заверещит. Остальной курятник за ней. Мы их вязать, они вырываться, полная свалка. Но ничего, повязали почти всех. Отсидят с месяцок-другой в Фелтсворте, может, поугомонятся и перестанут дурью страдать.
— А витрины? И поджог? — Я определенно этот момент в рассказе констебля упустила…
— А! Это шпана уличная. Попытались под шумок ювелирку растащить, а огнем внимание отвлечь. Так что я своими глазами видел, леди, магией тут и не пахнет.
— Ну и при чем тут пулистки?
— Так из-за них же все! Нарушение общественного порядка! — отозвался мужчина с таким очевидным изумлением, что я не стала даже пытаться продолжить разговор.
— Спасибо за сведения, — сухая благодарность все же сорвалась с губ, я повернулась к констеблю спиной и, чеканя шаг, направилась в сторону департамента.
Меня распирала злость. Пара месяцев в тюрьме за мирную демонстрацию?! «Бешеные бабы»?! «Угомонятся и перестанут страдать дурью»? Пусть методы пулистского движения мне и не импонировали, но сейчас я начинала понимать, почему дамы все дальше и дальше отходят от попыток решить проблему миром.
Была ли там Джейн?
Теперь уже не важно. Я шла, слушала, как отбивают злую дробь каблуки по мокрой мостовой, и кусала губы.
Вопиющая несправедливость. Во всем. Везде. Иногда от нее хотелось просто выть. Вспомнился Трейт, вспомнился зовущий на свидание Ричи, вспомнились изумленные, возмущенные и презрительные взгляды мужчин клуба.
К черту их всех! Я сумею, я обязательно однажды ткну им всем в нос тем, как же они ошибались, считая женщин вторым сортом. Они считают, что женщины предназначены только для одного? Прекра-асно. Чудесно. Так тому и быть. Маньяка мне это, конечно, не найдет, но…
Я улыбнулась.
— Кьер? — Я поерзала на мужских бедрах и ласково провела кончиками пальцев по смуглой коже напрягшегося пресса.
Герцог, куда больше увлеченный сейчас открывающимися в моем декольте перспективами, нежели разговорами, на оклик отреагировал не сразу. По правде говоря, он на него не отреагировал вообще, пока я не сгребла в горсть густые черные волосы на затылке и не потянула, заставляя его светлость запрокинуть голову и посмотреть мне в глаза.