— Я завела этот разговор не твоего разрешения ради, — отчеканила я. — Поскольку ты единственный, кто в курсе моего расследования, я надеялась получить совет, как лучше это устроить.
— Совет? — зловеще переспросил Кьер. — Вот мой совет — забудь об этом.
Я все еще держалась. Пыталась. Изо всех сил.
— Но расследование…
— К черту расследование, Эрилин! Ты не пойдешь шататься по кишащим преступниками кварталам и задавать опасные вопросы людям, которые только за вопросы могут перерезать тебе горло!
— Со мной будет господин Стивенсон.
— Да хоть рота солдат! Нет.
Я сжала в кулаках ткань юбки, безжалостно, уродливо сминая гладкий атлас.
— Будь это не я, а любой другой криминалист, ты бы возражал?
— Эри, — Кьер устало потер лоб. — Не начинай…
Я стиснула челюсти и повторила, глядя ему в глаза:
— Если бы это был любой другой криминалист, ты бы возражал? Отвечай.
Ответный взгляд оказался таким же прямым, как и ответ.
— Нет, я бы не возражал.
— Тогда почему? Потому что я женщина?
— Да, Эри, потому что ты женщина, дьявол тебя раздери! — Кьер подскочил, зло швырнув на стол салфетку. — И пора бы тебе уже и самой это уяснить! Прекращайте страдать ерундой с Трейтом, расскажи ему все, и пусть хоть весь отдел криминалистики марширует туда с фанфарами и барабанами, но ты остаешься в департаменте, ясно?!
Я почувствовала, как к горлу подступает ком бесконтрольной ярости.
— Страдать ерундой? — прошипела я. — Страдать ерундой, говоришь? Да ты имеешь хоть малейшее представление о том, какие усилия мне приходится прилагать каждый день на протяжении уже восьми лет, чтобы с моим мнением считались? Да что я спрашиваю, откуда об этом знать его светлости?
Яд сочился из моих слов, я шипела, как кошка, которой наступили на хвост, но ничего не могла с собой поделать.
— Я была лучшей на факультете, но мне приходилось доказывать это снова, и снова, и снова каждый год одним и тем же преподавателям, и меня не вышвырнули только потому, что я была лучшей. Оступись я, ошибись я хоть немного, от меня бы с радостью избавились. Я могла сдать экзамен, только если я знала материал не до малейшей точки — а до малейшей кляксы на полях учебника. Я выиграла ваш идиотский конкурс среди всех кандидатов, я получила место. Что в связи с этим предпринял твой распрекрасный Трейт? Он сделал все, абсолютно все, что было в его силах, чтобы заставить меня уйти. Я уже давно не считаю оскорбления, я закрываю глаза на то, что все мной сказанное по умолчанию воспринимается как глупость. Я просто работаю, работаю изо всех сил, чтобы доказать, что я — не хуже.
У меня перехватило горло, я замерла на мгновение, Кьер открыл рот, чтобы что-то сказать, но я жестом его остановила.
— Нет, я еще не закончила. Знаешь, что будет, если я, как ты изящно выразился, прекращу «страдать ерундой»? Помнишь, что было в первый раз, когда я принесла Трейту свою идею, или уже забыл? Меня просто отодвинут в сторону, Живодера найдет кто-то другой, Трейт лишний раз убедится в собственной правоте и женской профнепригодности, и все закончится тем, что однажды я не выдержу и уйду, хлопнув дверью. Но тебе ведь до этого нет никакого дела, верно? Ты, как и все, убежден, что я занимаю не то место, которое мне предназначено. В самом деле! Зачем мне снова и снова пытаться что-то кому-то доказать, когда у меня на выбор есть куда более привлекательный путь? А какие карьерные перспективы — герцогская содержанка, звучит! Главное, стребовать драгоценностей побольше, пока не надоела, чтобы хватило потом на безбедное существование, а то придется другого нанимателя искать. А это дело хлопотное, конкуренция на рынке труда, знаешь ли, дамам моего преклонного возраста тяжело пробиться.
— Хватит! — Кьер ударил ладонями по столу так, что серебро подпрыгнуло, а хрусталь скорбно звякнул. Один из бокалов опрокинулся, и темно-бордовая лужа украсила скатерть кровавым пятном. — Прекрати.
Он нависал надо мной, по-прежнему сидящей, темной глыбой, и ноздри красивого, аристократического, породистого носа раздувались, и бездонные глаза полыхали яростью, но сейчас она не трогала и не пугала, как тогда в библиотеке, потому что я чувствовала за собой правоту, и эту правоту я готова была отстаивать до последнего.
— Я не идиотка, Кьер, — проговорила я, глядя ему в глаза. — Хотя, видит бог, многим бы жилось проще, если бы я ею была. И я прекрасно понимаю все риски, которые сопровождают поход в подобное место. Но я должна туда пойти, и я пойду.
— Эрилин! Черт побери, я запрещаю тебе даже думать об этом! — снова взвился герцог. — Давай…
— Запрещаешь? — повторила я. Слово эхом отозвалось в разом опустевшей голове и с грохотом скатилось куда-то вниз, сорвав по дороге все предохранители. Я встала, рывком, так, что стул едва не упал. — И по какому праву ты мне что-либо запрещаешь? Ты мне отец? Муж?..
Голос, дрогнув, сорвался. Я на мгновение забыла, как дышать. И если бы Кьер сейчас сказал что-то в духе «я герцог и твой начальник», то я бы, ей-богу, его ударила. По крайней мере, попыталась бы. Но он молчал.
Секунда. Другая. Третья…
Я повернулась к нему спиной и зашагала прочь, и стук моих каблуков в полной тишине столовой звучал до дрожи зловеще.
Спустившись вниз, я нервно натянула перчатки, рвано завязала бант шляпки под подбородком и накинула поданный лакеем плащ, путаясь в пуговицах. Злость кипела, бурлила, требовала выхода, а потому я торопилась убраться из герцогского особняка, пока не наговорила его хозяину еще чего-нибудь столь же, а то и более неприятного. А он — мне.
Меня никто не останавливал. То ли Кьер рассудил, как и я, что нужно разбежаться по разным углам, остудить голову и успокоиться, то ли…
При мысли об ином варианте жгло глаза. Я закусила губу и вышла из дома, ускорив шаг, чтобы отойти подальше и поймать пролетку. И только откинувшись на жесткую кожаную спинку сиденья повозки, я почувствовала, как сковавшее тело напряжение потихоньку меня отпускает.
Впрочем, злость так быстро испаряться не торопилась.
Нашел из-за чего скандалить! Я на черный рынок собралась, а не в эпицентр военных действий! Более того, собралась с охранником, а если бы кое-кто соблаговолил пойти навстречу, а не изображал из себя буйствующего зверя, то еще и с любыми другими средствами самозащиты. И это притом, что в студенческую бытность мне и не в таких местах приходилось бывать, к тому же в одиночку.
И вообще, если подумать, мне там находиться еще безопаснее, чем любому из криминалистов. Кто заподозрит в леди работника департамента по контролю магии? Да никто! Абсолютно! Наоборот, будут прыгать вокруг и услуги наперебой предлагать — зачем еще в подобное место может явиться хорошо одетая женщина при охраннике? Я им подыграю и выясню, что мне нужно, и никто не пострадает. Нет же, этому упрямцу надо было раздуть из мухи слона!
Не стоило вообще заводить этот разговор. Просто сходила бы, узнала и доложила по факту, если было бы что докладывать…
Честные доверительные отношения… кому они нужны, эти честные доверительные отношения? Я же в его дела не лезу!
Я думала это и понимала — зря. Настоящая причина моей затянувшейся злости кроется отнюдь не в запрете на посещение черного рынка. Настоящая причина в сорвавшемся с губ ненужном вопросе и ответе, которого не прозвучало.
«Кто ты мне?»
Глупо, Эрилин, глупо. Он ничего тебе не должен, потому что изначально ничего не обещал. Границы были сразу очерчены, и они тебя полностью устраивали. Тогда. А сейчас?
А сейчас ты влюбилась, дурочка, как от себя это ни скрывай, как ни отрицай, как ни закрывай глаза на очевидное. И это твоя и только твоя проблема. Вот и думай, что с ней делать, а не распыляйся на бестолковое кипение по пустякам. А то и вовсе просто займись делом и не думай вообще ни о чем пока.
Да, так я и поступлю.
Решив для себя это, я покинула пролетку в чуточку более приподнятом расположении духа, чем садилась в нее. Отчий дом встретил меня тишиной и слабым светом в гостиной, где маменька, сидя возле торшера с голубым абажуром, трудилась над пяльцами.
— Эрилин? — удивилась она, когда я возникла в дверном проеме. — Ты так рано…
— Профессору нездоровилось, и я не сочла возможным навязывать свое присутствие. А где папа?
— Они с господином Антре сегодня заседают в клубе. — Виконтесса поджала губы, будто такими посиделками мужчины наносили ей личное оскорбление. На самом деле она просто отчаянно тосковала, оставаясь одна, — пустующий зрительный зал великую актрису одной роли несказанно печалил.
— А Грей?
— Встречается с сослуживцами. — Неодобрительный вздох.
Я уже собиралась сделать шаг назад и подняться к себе под сожалеющим и полным скорби взглядом, но неожиданно для самой себя пересекла комнату, села в соседнее кресло и потянулась к разложенному на столике рукоделию, выбирая нитки по душе.
Матушка улыбнулась и на удивление ничего не сказала.
Следующим утром сборы заняли у меня куда больше времени. К выбору одежды я сегодня подошла очень тщательно. Так, будто от этого зависела моя жизнь.
Идеальным вариантом стал дорожный костюм, купленный в Тренвисте. Он хоть и навевал ненужные сейчас размышления и воспоминания, но тем не менее из всего моего гардероба был единственным, который не бросался в глаза, но при внимательном рассмотрении выглядел очевидно дорого. Никаких украшений, только шляпка с вуалью на все лицо — леди не желает, чтобы о ее деликатной проблеме было известно всему Карванону!
Я направлялась к ближайшей площади, где можно было поймать извозчика, когда со мной привычно и одновременно с этим неожиданно поравнялась моя тень.
— Доброе утро, леди Рейвен.
— Доброе, господин Стивенсон.
— Куда путь держите, миледи? Департамент в другой стороне.
— Полагаю, вы знаете, господин Стивенсон.
Откровенно говоря, его появление меня несколько обескуражило. Не то чтобы я думала, что Кьер со злости отзовет охрану, но все равно — готовилась к тому, что вопросом собственной безопасности мне сегодня придется заниматься самостоятельно. Так что вслед за удивлением пришло немалое облегчение.