Я замолчала, и пальцы застыли. Мужчина напротив выглядел озадаченным и задумчивым, что аут же заставило насторожиться — что-то знает. Если бы не знал, просто дал бы от ворот поворот. Хотя… возможен и другой вариант — он просто не хочет выпускать из рук плывущее в них золото и теперь судорожно соображает, что бы такого насочинить мадам, сунувшейся по глупости в эту клоаку.
— Тридцать толлов, — озвучил он. — Золотом.
Я сглотнула более чем натурально. Ну и расценки у этих магов! С учетом того, что печать ставилась совершенно бесплатно — просто грабеж. Я предполагала, что за сведения придется раскошелиться, и нужная сумма, к счастью, при мне была, но я взяла эти деньги на всякий случай, не рассчитывая всерьез, что придется расстаться с большей частью.
Ладно, если дело выгорит, то с департамента я потом возмещение ущерба стребую, а если нет, то будем считать это платой за самонадеянность.
— Хорошо, — голос мой не дрогнул.
— Покажите деньги.
Я неосознанно вцепилась в ридикюль, будто старьевщик попытался его отнять.
— Я просто хочу убедиться, что они при вас есть. — Он показательно откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, отдаляясь от меня. И от Стивенсона.
Помедлив мгновение, я расстегнула сумочку и одну за другой выложила на стол тридцать тяжелых золотых монет — в три стопки по десять.
— Прекрасно, — невозмутимо отметил «Джимми». — Мы сделаем так, мэм. Вы задаете свои вопросы. Я на них отвечаю. За каждый ответ вы передаете мне по толлу. Если монеты закончатся раньше, чем вопросы, то вы доплачиваете за каждый новый. Если вопросы раньше, чем монеты, то передаете мне все оставшееся и уходите. Мы все здесь люди искренние и верим другим на слово. Если вы попытаетесь уйти, не заплатив, или если ваш охранник попытается причинить мне вред, то за сохранность вашей жизни в этой лавке я не отвечаю.
Он смотрел на меня спокойным, тяжелым взглядом, и я внезапно с некоторым смущением осознала, что черта с два он купился на мою сказку. Это черный рынок магических услуг. Сюда все приходят со своими легендами, по тем или иным причинам избегая дипломированных магов. А торговцам все равно, какие байки слушать, пока за их услуги платят звонкой монетой. И пока то, что требуется заказчику, не задевает ничьих интересов.
— Значит, мой муж был у вас? — спросила я, проигнорировав угрозу, и первый блестящий кругляшок перекочевал на противоположно сторону стола.
— У меня был человек, который может быть вашим мужем. За последний год у меня был всего один целитель, приходивший по поводу печати.
— Как он выглядел?
Как примерная супруга я все же первым задала этот вопрос. Пусть моя легенда и не воспринимается всерьез, мне лично будет спокойнее ее придерживаться.
— Лицо было скрыто.
Я досадливо поморщилась и тут же уставилась на артефактора с подозрением. Врет? Прикрывает?
— Совсем никакого описания? — Очередная монета покинула первую стопку.
— Он был одет, как вы, мэм, — просто, но дорого, скрывал волосы под шляпой, а лицо под платком. Высокий, худощавый, цвет глаз я не запомнил, мне, знаете ли, ни к чему. По голосу — не стар. Говорил с легким форсийским акцентом.
Форсийский акцент?.. Иностранец?
— Это мог быть он, — невозмутимо признала я. — Значит, вы поставили ему печать?
— Нет, мэм. Я сказал, что он приходил по поводу печати, но не что я ставил ее.
— То есть он ушел от вас незапечатанным?
Хитрый торгаш нарочно отвечал так, что приходилось задавать все новые вопросы, но тут мне оставалось только скрипеть зубами — он хотел заработать, а я приняла условия сделки.
— Вовсе нет. Он уже был запечатан, когда пришел.
— Тогда зачем же он приходил? — изумилась я. — И где он поставил печать?
— Два вопроса — две монеты. — Старьевщик-артефактор поманил золото пальцем и, получив недостающее, ответил: — Где он ставил печать, мне неизвестно, а ко мне он пришел за помощью.
— Печать была поставлена неправильно… — Увлекшись и забывшись, я произнесла эту фразу с отчетливой утвердительной интонацией, и мой собеседник едва заметно ухмыльнулся. — И как вы ему помогли?
— Никак. Печать ставится раз и навсегда, ее невозможно снять, изменить или переставить. Это я и сообщил вашему предполагаемому мужу.
Поколебавшись немного, я задала все же вопрос, не имеющий ни малейшего отношения к делу пропажи моего драгоценного супруга.
— В чем заключался дефект печати?
Однако ответил старьевщик совершенно невозмутимо, лишний раз подтвердив догадку — мои запутанные семейные отношения его не интересовали ни в малейшей степени.
— Скорее всего, артефактор торопился и не проверил размер «окна». Поставил двойку там, где нужна была тройка. В итоге печать встала практически вровень с краями окна. Впервые видел подобное.
— Когда это было?
— В мае.
По срокам сходилось идеально. В июне была совершена первая попытка убийства. Если Живодера запечатали в феврале — апреле, то к маю он почувствовал, что что-то идет не так, и попытался обратиться к специалисту. Почему не к официальному? Понятное дело почему, если он ощущал желание убивать и с трудом контролировал свои действия, то просто побоялся…
Все сказанное артефактором прекрасно подтверждало мою версию, но, к сожалению, не давало практически ни малейшей зацепки для дальнейшего расследования. У меня оставалось еще ровно два столбика, но идей, как выжать на них максимум информации, особенно не было.
— Куда он направился после вас?
— Я не слежу за покупателями.
— Есть ли в Карваноне другие артефакторы, вроде вас, кто ставит печати?
— С последней зачистки — нет. Работали еще трое, но все они были вынуждены закрыть свои лавки и отправиться на курорт. — Мужчина недобро сверкнул глазами.
— Когда была последняя зачистка?
— В прошлом ноябре.
Не сходится. Значит, маньяка запечатывали не в Карваноне. Плюсуем акцент, и область поиска уже выходит за пределы королевства. Искать еще и за границей? Ну почему, чем дальше, тем это дело становится сложнее, а не проще?
Одно радовало — Живодер все же потихоньку обретал плоть и кровь. Он был здесь, он разговаривал с этим артефактором-самоучкой, он пришел сюда со своей бедой и вышел отсюда обратно на улицы столицы. Высокий, худощавый, хорошо одетый, с форсийским акцентом. Вдова держателя паба в Тарнхиле упоминала, что на нападавшем был сюртук из хорошей ткани. Показания совпадают.
Я размышляла, старьевщик терпеливо ждал, не поторапливая.
Вопросов больше не нашлось. Оставшихся денег было откровенно жаль, но я, вздохнув, передвинула монеты на другую половину стола.
— Благодарю, вы мне очень помогли.
— Всегда рад, мэм. — Физиономия артефактора лоснилась довольством, как морда объевшегося сливок кота, усиливая ощущение того, что меня только что обобрали до нитки за пустяк. — Всегда рад. Позвольте вас проводить…
Снова глухие шаги по темному коридору, и помещение лавки, в котором пахло затхлостью.
— Всего доброго, — я скупо кивнула и направилась к выходу.
Стивенсон беззвучной тенью скользнул следом.
Лавку старьевщика мы покинули совершенно беспрепятственно, как и предполагалось. И, шагая обратно по узкой улочке туда, где нас дожидалась пролетка, я чувствовала, как мысли о расследовании отодвигаются на задний план, уступая место глухому раздражению с лейтмотивом «Я же говорила!». Вот нужно же было раздуть скандал из-за такой ерунды! Пришла, расспросила, ушла, и ничегошеньки ровным счетом со мной не…
Передо мной ярким сиреневым цветом вспыхнул щит, в который я врезалась носом. В следующее мгновение вцепившиеся в локоть пальцы дернули меня в сторону, отшвыривая к стене, а все дальнейшее загородила спина Стивенсона, и сонную тишину квартала вдребезги разбили оглушительные выстрелы.
Я испуганно взвизгнула, зажмурилась и закрыла уши руками, сжимаясь за спиной охранника в комок.
Громыхнуло что-то посильнее револьверов, режущее глаза даже сквозь закрытые веки сиреневое сияние щита опасно мигнуло. Господи, помилуй… а следом по ноздрям ударил резкий, как никогда сильный, грозовой запах. Настолько сильный, что от него закружилась голова, и тошнота подкатила к горлу, и я едва не сползла по стене в полуобморочном состоянии.
Привычная техника контроля восприятия помогла, дурнота отступила, будто ее смыло ледяной водой, и я с усилием заставила себя открыть глаза, желая убедиться, что мне не померещилось. Впрочем, вряд ли я могла перепутать аромат этой магии с чьим-то другим.
Кьер стоял в нескольких шагах от нас, и клубящаяся грозовыми тучами аура силы вокруг него заполонила все узкое пространство улицы. Лицо — собранное, сосредоточенное. На меня он не смотрел, устремив взгляд куда-то вверх, откуда, видимо, нападали.
Еще несколько громких хлопков, пули ударили в невидимый купол, окружающий фшуру герцога, и по нему пошли круги, как по воде от дождевых капель.
Зачарованно, совершенно забыв об угрозе, нависшей над собственной жизнью, я смотрела, как в ладонях Кьера стремительно разросся ослепительный солнечный шар. Взмах — и он сорвался с пальцев, устремляясь куда-то к третьему этажу.
Снова раздался грохот, и на грязную мостовую посыпались камни. Я машинально прикрыла голову руками, и почти сразу сиреневый щит полыхнул последний раз — и схлопнулся. В шуме все смешалось. Я не успела испугаться, как Стивенсон вдруг качнулся назад, впечатывая меня в стену, а затем я едва успела подхватить тяжелое тело под мышки, чтобы сползти на землю вместе с ним.
Я снова зажмурилась, губы сами собой шептали что-то, кажется, молитву, а пальцы стискивали сюртук охранника, вцепившись в него, будто в спасательный круг посреди бушующего шторма.
Шум стих как-то внезапно.
Только что мне казалось, что окружающие дома сейчас просто рухнут, погребя под собой и меня, и Стивенсона, и Кьера, и еще несколько десятков живущих в них людей. А мгновением позже в ушах остался только звон пустоты — и скрипучий шорох шагов по мелкому крошеву осколков. Тут же тело в моих как будто закоченевших намертво пальцах зашевелилось, сдавленно охнуло. Я заставила себя выпустить плотную ткань, позволяя охраннику подняться, а вот открыть глаза было сложнее, поскольку я знала — ничего хорошего мне в откроющемся виде не светит.