…"Она своими руками сшила мне ее…» – эти слова, относящиеся к напоминающей, скорее, шутовской колпак шапочке Мастера со зловещей геральдикой Маргариты, вызывают ассоциацию, связанную с руками другой женщины, в эпилоге. Именно эти, несомненно любящие Бездомного руки уколом жидкости густого чайного цвета довершали оболванивание бывшего поэта, начатое в клинике Стравинского, избавляя его от прозрений, вызываемых полнолунием. Эта женщина все понимала, но играла с Иваном в неведение, обращаясь с ним как с больным ребенком. И мудро делала свое дело, не позволяя супругу очнуться от кошмара окружавшей его действительности, последовательно вытравливая из его памяти то, что когда-то делало его поэтом.
Возникает вопрос: так ли уж созидательна была в судьбе Мастера роль его подруги, – по крайней мере, на последнем этапе его жизни? Ведь это она сшила ему ту самую шапочку, нашептала «самое соблазнительное», что было поначалу отвергнуто как Воландом, так и самим Мастером… Это она, замкнув его помыслы на себя, обрекла на прозябание без права на творчество (можно ли иначе, чем «прозябание», назвать тот кладбищенский «покой», который она «нашептала» и в который затолкала потерявшего волю возлюбленного?).
Уместно вспомнить, что Воланд «сквозь зубы» прокомментировал отказ Маргариты выполнить просьбу Мастера и оставить его одного… А во второй полной рукописной редакции реакция Воланда выглядела еще более однозначной: «Итак, человека за то, что он сочинил историю Понтия Пилата, вы отправляете в подвал в намерении его там убаюкать?»6
Трактовка Булгаковым в романе женского начала как деструктивного по отношению к творческой личности в значительной степени совпадает с мировоззрением немецкого философа Ф. Ницше, который считал, что для «свободного ума» удачно жениться – все равно что запустить руку в мешок со змеями и случайно вытащить ужа. Трудно сказать, какое влияние оказали на Булгакова труды именно этого философа. Но, с другой стороны, Ницше ведь только обобщил в этом афоризме многовековый опыт человечества. А сходные суждения высказывали и другие известные личности. Например:
»… Были бы у меня деньги, купил бы я себе один старый нож, цена его 100 фр. – какой нож! Возлюбленную не жалко зарезать эдакой приятной штукой, поверь слову! Хотя, разумеется, возлюбленную всего лучше распиливать пилой. Не очень острой».
Это – выдержка из отправленного в ноябре 1907 года из Флоренции письма Горького К.П. Пятницкому; письмо написано после двух лет пребывания в эмиграции вместе с М.Ф. Андреевой – одной из красивейших женщин России того времени. О том, насколько в этой шутке правды, речь впереди. Но все же факт остается: ницшеанский подход Булгакова к вопросу о роли женского начала в судьбе творческой личности совпадает с приведенной оценкой Горького, пусть даже она выражена в такой шутливой форме. Что же касается конкретного орудия «верной, вечной» любви – будь то финский нож из-за угла, или флорентийский за сто франков, или даже тупая пила, – суть дела не меняется: не мог Булгаков в том пассаже подразумевать что-то действительно светлое и возвышенное. И независимо от того, литературные ли, философские, или эпистолярные источники оказали влияние на формирование его взглядов, – возможно, даже и личный опыт, – фактом является то, что ни Мастеру, ни Бездомному с «ужом в мешке», увы, явно не повезло.
Примечания к пятой главе:
1. М.О. Чудакова. Архив М.А. Булгакова, с. 32.
2. Михаил Булгаков. «Избранные произведения в двух томах.» Киев, «Днiпро», 1990. Том 2, с. 277.
3. Там же, с. 307.
4. Письмо П.С. Попову от 19 марта 1932 года – Письма М.А. Булгакова. В: «М.А. Булгаков. Собрание сочинений в пяти томах». М., «Художественная литература», 1990, том 5, с. 472.
5. Великий канцлер, с. 331.
6. Князь тьмы, с. 227-228.
Глава VI. Поцелуй вампира
– Дай-ка я тебя поцелую, – нежно сказала девица…
– Вот я вас поцелую в лоб, и все у вас будет так, как надо…
Одним из завершающих штрихов в формировании образа Маргариты как деструктивного начала в судьбе творческой личности являются обстоятельства ее последнего земного поступка – визита к Ивану Бездомному. Этот визит и поцелуй Маргариты на первый взгляд воспринимаются как душевный порыв, благословение… Но почему-то сравнивающие этот образ со «славной плеядой русских женщин» не спешат комментировать это место в романе; оно, судя по их работам, как бы отсутствует вообще. А казалось бы… «Светлый образ» целует, благословляет… Но вот сцена в «Великом канцлере»:
«Коровьев галантно подлетел к Маргарите, подхватил ее и водрузил на широкую спину лошади. Та шарахнулась, но Маргарита вцепилась в гриву и, оскалив зубы, засмеялась»1.
Вопрос: почему лошадь шарахнулась от Маргариты? – Учуяла нечистую силу, ведьму. Но Маргарита не стушевалась, а осилила лошадь – действительно ведьма! К тому же, это «оскалив зубы» вряд ли может служить булгаковской характеристикой представительницы «славной плеяды» тургеневских женщин… Все-таки, ведьмы…
В окончательной редакции такой эпизод отсутствует. Но это вовсе не значит, что в последующих вариантах эта тема опущена вообще. Отнюдь… Просто Булгаков нашел более тонкое и чуточку более завуалированное средство; помните – геральдика Маргариты, сочетание желтого с черным? На инфернальный характер такого сочетания обратила внимание Л.М. Яновская2 : «Дело здесь не в желтом. «Нехороший» – желтый на черном, цвет дьявола. (См., например, статью «Цветная символика» в «Большой энциклопедии» Южакова, 1909)». Вот оно в чем дело: писатель при доработке романа заменил ведьмин оскал зубов на черно-желтое, дьявольское сочетание!
В той же редакции поэт (Мастер) осознает, что он и Маргарита мертвы после отравления вином3. И далее (в полете): «Не узнал Маргариту мастер. Голая ведьма теперь неслась в тяжелом бархате, шлейф трепало по крупу, трепало вуаль, сбруя ослепительно разбрызгивала свет от луны»4. Но это же осознал и Бездомный-Понырев во время того самого визита с поцелуем Маргариты (последняя редакция):
» – Ах да… что же это я вас спрашиваю, – Иванушка покосился на пол, посмотрел испуганно».
Чего же испугался Бездомный? – Ответ содержится в четырнадцатой (не менее «инфернальной», чем знаменитая тринадцатая) главе романа (визит вампиров Геллы и Варенухи по душу Римского):
«Отчетливо была видна на полу теневая спинка кресла и его заостренные ножки, но над спинкою на полу не было теневой головы Варенухи, равно как под ножками не было ног администратора.
«Он не отбрасывает тени!» – отчаянно мысленно вскричал Римский. Его ударила дрожь».
Итак, Бездомный обнаружил отсутствие тени у Мастера и Маргариты. Вернее, у тех, кто стал отражением их былой земной ипостаси – у вампиров. Следовательно, визит к Бездомному совершили не Мастер и Маргарита, а их бродячие трупы, иными словами – вампиры. А поцелуй вампира, даже такого красивого, как Маргарита, благословением быть не может, он лишает человека души. Причем в первой полной редакции результат такого поцелуя трактовался Булгаковым как «гибель»5.
Это последнее обстоятельство играет исключительно важную роль при оценке этического «пласта» романа, поэтому важно не упустить его из виду. Тем более что Булгаков особо подчеркивает пребывание Маргариты в такой ипостаси и во время бала, введя для этого эпизод прощания с Геллой (обменялись «сочным поцелуем»). Здесь снова не могу не восхититься точным наблюдением Л.Ф. Киселевой: «Мастер и Маргарита гибнут и в прямом смысле (смерть физическая), и духовно (им внушены понятия, обратные человеческим представлениям»6 ).
Давайте же посмотрим, во что обошелся Бездомному-Поныреву поцелуй вампира Маргариты.
… Каждый год появляется на Патриарших прудах бывший поэт Бездомный, ставший Иваном Николаевичем Поныревым. Полнолуние будит у него образы, вызывающие тоску по чему-то большому и значительному, но забытому в результате «лечения». Неизвестно, во что вылилась бы эта тоска – возможно, в бунт против стерильного существования в роли благополучного совслужащего… Но на пути к прозрению встает подготовленный его заботливой женой успокоительный укол жидкости густого чайного цвета, навевающий лживый сон о счастливом конце истории Пилата и Иешуа. «Всегда обманчивый» лунный свет вскипает, луна властвует и играет, танцует и шалит. И в потоке лунного света складывается непомерной красоты женщина, она выводит к Ивану за руку пугливо озирающегося Мастера, который тоже лжет Ивану о концовке своего романа. Маргарита, играющая в этом эпизоде явно лидирующую роль, подтверждает ложь и закрепляет ее очередным поцелуем, чтобы у Ивана было все «так, как надо».
«Как надо» – это значит, что «Иван будет спать со счастливым лицом, а наутро проснется молчаливым, но совершенно спокойным и здоровым. Его исколотая память затихает (как до этого у Мастера – А.Б.), и до следующего полнолуния профессора не потревожит никто (как и Мастера в «покое» – А. Б.). Ни безносый убийца Гестаса, ни жестокий пятый прокуратор Иудеи Понтийский Пилат».
Здесь речь идет о сне пробуждающейся у поэта совести – «исколотой памяти». Мастер солгал, казнь все-таки была. И кровь была, много крови. И довершила эту ложь своим поцелуем Маргарита. Он не позволяет Поныреву пробудиться от апатии и возвратиться к поэзии – «высшему виду искусства». Из-за этого поцелуя Иван будет спать сном идиота и продолжать верить, что «стал жертвой преступных гипнотизеров, лечился и после этого вылечился». Только результат такого «лечения», начатого тюремщиком Стравинским, жуткий. Ведь спит сма совесть, и пока она спит, торжествует о