— Ребята!
Повестка дня сегодняшнего комсомольского собрания «Рубль! Много это или мало?».
Ниночка, секретарь школьной комсомольской организации, как всегда, слегка волнуется.
— Комитет комсомола решил провести его не совсем обычно. Не знаю, поддержите или нет? Сейчас ко мне подойдут комсорги и получат на каждого комсомольца, присутствующего на собрании, по одному рублю. Затем все разойдемся на тридцать минут. За это время надо успеть с умом потратить деньги — на себя ли, на нужды класса или школы, дело ваше. Когда сделаем покупки, тогда и поговорим, много это или мало — один рубль? Кто «за», прошу голосовать!
Зал безмолвствовал. Такого никто не ожидал.
Они помнили, как на одном собрании вместо призывов и громких слов о трудовом энтузиазме за 50 минут утеплили окна у себя и у малышей. Помнили, как отвечали на веселые вопросы на собрании «Учись учиться», как горячо, до крика, до слез и чуть ли не до личных обид, спорили на собрании, повестка дня которого вопрошала: «Почему в активе больше девочек?» Тогда выступило 24 человека из 76, а Витя и Юра поднимались по три раза. Но чтобы вот так!
Я смотрела на ребят и не могла сдержать улыбку. Вон, в третьем ряду, с раскрытым ртом сидит Толя Толоконников. Тот самый Толя, что прятал в спальне ножи под матрацем. Вчера днем на совете дружины его приняли в комсомол, а вечером прибегает и с порога:
— Я стекло разбил. Директор сильно ругался. Чё теперь будет? Не примут?
Перед заседанием комитета комсомола появился в дверях.
— Здравствуй. Что молчишь?
— Мне на комитет-то приходить или как?
— А ты стекло вставил?
— Вы чё, Тамара Михайловна. Еще утром.
В комсомол его, конечно, приняли.
Перед собранием опять вырос на пороге.
— Я, знаете, на собрании быть не могу. Некогда мне. Задолжал. Переписывать много.
— Ты же только что вступил в комсомол! И потом, с чего ты взял, что я могу тебя отпустить? Приходи на собрание и отпрашивайся, коль тебе некогда.
И вот он сидит на длинной лавке, во все глаза смотрит на Нину и никак не возьмет в толк — что она такое сказала?
— Повторяю: кто «за»? — весело спросила Нина.
Вскинулись вверх руки. Все повскакивали с мест.
— А откуда деньги взялись? Кому достанется то, что мы накупим? Если не все потратим, можно ли оставить на нужды класса или даже себе?
Деньги получал комсорг. Пересчитывали все вместе.
10-й класс — 24 рубля; 9-й — 19 рублей; 8-й — 27 рублей; 7-й «А» — 3 рубля, 7-й «Б»— 2 рубля.
Многие из них никогда такой суммы в руках не держали.
Через минуту всех как ветром сдуло.
Я сидела в пустом зале и смотрела в окно. Ветер гонял по тротуару желтые листья. Тротуары в нашем городе деревянные и скрипят, скрипят под торопливыми каблучками. С реки доносятся пароходные гудки. На реке рабочий люд лихо и весело вяжет плоты. Круглые сутки огромные жернова перерабатывают душистую сосну, а десятки судов принимают ее в необъятные трюмы и увозят за Полярный круг, к океану. Плещет волна, суда исчезают за поворотом, а над водой все висит запах леса и воли.
На берегу хорошо. Шумит ветер в старых соснах, слабо светят фонари в тумане, и тихо покачивается пустынный в эту пору дебаркадер.
Через тридцать минут в распахнувшуюся дверь актового зала первым вошел Толоконников. На вытянутых руках он нес 30 альбомов по пять копеек каждый и пачку тонких ученических тетрадей в зеленых обложках. Вечером классный руководитель Толи Фаина Владимировна рассказывала:
— Вы начали собрание, а мы с девчонками пошли мыть кабинет географии. Вдруг влетает Толоконников. Глаза вот такие: «Вы чё тут сидите? Там такое придумали! А я, дурак, сбежать хотел. Тогда бы нам Дали рубль, а теперь у нас два. Говорите, чё купить? Смотрите, смотрите по сторонам, ну, смотрите же! Чё нам нужно? Подсказывайте скорее. У меня всего тридцать минут. Не молчите, соображайте, соображайте».
И вот он, важный, довольный, первым поднимается на сцену и, улыбаясь, кладет на стол свои драгоценные покупки.
Следом за Толей появились восьмиклассники с игрушками и коробками цветных карандашей. За десять минут стол завалили книгами, настольными играми, конфетами, альбомами, перочинными ножами, красками, безделушками. Даже тоненькие школьные тетрадки, канцелярские кнопки, тушь, конторский клей оказались в этом живописном ворохе. Дети приобрели то, чего им недоставало во внеклассной работе. Не им лично, а всем.
У Саши из 9-го и у Володи из 10-го классов через плечо висели фотоаппараты «Смена», по 15 рублей каждый. Восьмиклассники под дружный хохот и аплодисменты поздравили Марину и вручили ей забавную игрушку. У Марины сегодня день рождения.
Мальчики и девочки из 10-го класса долго спорили, но так, видно, ни до чего не договорились: парни настаивали на клюшках, девочки, конечно, возражали. Тогда встал Миша:
— У нас осталось девять рублей. Не хочется тратить их на пустяки. Разрешите, мы обдумаем, а завтра сдадим счета в комитет комсомола.
Собрание не возражало.
И завязался разговор. Ребята вставали один за другим.
— По-моему, рубль — это очень большие деньги.
— А я не согласен, рубль это очень мало. В деревне еще можно прожить, а в городе трудно. Стоимость одного рубля разная в разное время. В восемнадцатом веке за рубль, наверно, корову можно было купить, а сейчас билет до моего дома стоит восемьдесят копеек.
— Бережливость не рождается вместе с человеком, она воспитывается. Из капель складывается море, а из сбереженных копеек рубли и сотни рублей. Кажется, бежит в умывальнике вода, ну и подумаешь! А если подумаешь, то поймешь, что бегут-то денежки!
— У родителей каждую копейку чувствуешь, неловко лишний раз просить на что-нибудь. Дома бережешь, дома свое. А здесь и сломать вроде можно, и потерять. Разве все мы такие уж бережливые? Тарелку разбил — купили новую, сломал стол или стул — купили новые, в крайнем случае починили.
После ребят слово взяла завуч.
— Думаю, не утомлю вас, если назову несколько цифр. Государство на содержание интерната ежегодно отпускает четыреста девяносто три тысячи рублей.
Кроме того, только в этом году сорок тысяч выделили наши шефы. Ну а теперь давайте посмотрим, как эти деньги тратятся?
Питание каждого из вас в день обходится в один рубль тридцать копеек. Девяносто рублей в год уходит на зимнюю и летнюю одежду, на обувь, постельные принадлежности, шторы и так далее. Новая деревянная кровать стоит тридцать два рубля. Недавно купили сто пятьдесят кроватей. Сколько заплатили? Пять тысяч рублей дополнительно.
На отопление, воду, канализацию уходит восемьдесят восемь тысяч триста рублей. Если забивает канализацию, вкладываем новые рубли. Если бы вы больше берегли стекла, посуду, мебель, не возникало бы новых ненужных затрат. Приобретали бы игрушки, спортинвентарь, телевизоры и так далее.
Вы сегодня говорили об экономии. Кто-то не закрыл кран, зря горит лампочка среди бела дня, валяется на полу кусок хлеба. Прошли мимо — считайте, совершили нравственный проступок. Сами себя обокрали.
Думаю, собрание заставит вас о многом задуматься. Вы сегодня наглядно доказали, как это много, с умом потраченный рубль.
Опустели длинные деревянные скамейки. В полутемном зале тут и там стояли в беспорядке табуреты и стулья. Яркая лампочка над маленькой сценой освещала стол, покрытый красной скатертью, всего несколько минут назад ломившийся от покупок. За окном, где ветер гонял желтые листья, стемнело. И ветер стих. По подоконнику забарабанил дождь.
ИЗ ДНЕВНИКОВЫХ ЗАПИСЕЙ:
«У студентов, что временно живут на территории интерната, пропало три пары часов и транзистор. Разбирались. Выяснилось, что часы у студентов украл Гоша из 3-го класса. Страховали Седленко и Чернов. Чернов передал Теплову. Тот продал. Спрашиваю Теплова: „За сколько?“ Отвечает: „За двадцать пять“. — „За двадцать пять рублей?“ — „Нет, за двадцать пять копеек“. С ума сойти! „Кому же ты их продал?“ Молчит. Собрала всех. Не отпираются. Гоша плачет: „Так кому продали часы?“ — „Какому-то дядечке на улице“. — „А что про транзистор скажете?“ — „Про транзистор ничего не знаем, честное слово“.»
ИЗ ОБЪЯСНИТЕЛЬНОЙ ЗАПИСКИ:
«…Мы сначала утащили домашние тапочки. Тут моя вина самая главная. Надо было остановить Верку, она младше. Но все сошло, и мы поехали в воскресенье и незаметно взяли отрез на юбку и шелковую ткань Вере на кофту. После чего вернулись в интернат. Отрез я отдала Зине, чтобы она скроила мне юбку. После обеда мы отпросились фотографироваться. Опять зашли в магазин. Вере понравилось платье синее. Она положила рукавицы на прилавок, но они у нее упали. Она начала их поднимать и говорит мне: „Там платье синее мне и тебе“. Я взяла оба платья и запихала в сумку. Туфли я стащила одна. Но когда мы отправились к выходу, нас остановили, а потом отвели в милицию.
Моя вина была в том, что я соврала Веркину фамилию, а домашний адрес дала точный. Нас повезли к дому, но на двери висел замок. Дружинники предупредили, что приедут после девяти часов вечера. У Веры был запасной ключ. Я ее закрыла, а сама пошла в интернат. Директора не было, и я обо всем рассказала старшему воспитателю воскресной группы Александре Петровне. Она позвонила директору.
Завтра мы отвезем все назад».
Девочки вернут в магазин украденные вещи и вечером будут стоять перед товарищами и друзьями: «Мы больше никогда, никогда…»
Сегодня Николаев возмущался в учительской: «Дети совсем распустились. Слоняются по поселку, уходят не спросясь. Черт знает что. Ни дисциплины, ни порядка. И куда смотрит администрация?»
Сегодня шла на работу и на противоположной стороне улицы заметила девочек из 6-го класса. Смутились, ждут окрика. Стало быть, ушли без спроса. Куда они идут? На почту? В аптеку? Или в магазин за горсточкой конфет на всех? Или гуляют? Вышли за высокие железные ворота и гуляют. На воле? На воле…
Днем у кинотеатра столкнулась лицом к лицу с Виталькой из 8-го «Б» и на ходу, не сбавляя шага, спросила: «Тебя отпустили?» — «Я только до почты». И мимо, мимо…