– Полно, полно! – сказал Гамильтон Бимиш. – Правда, нельзя сказать, что у Джорджа в данный момент очень важный вид, но, когда он помоется, переоденется и приведет себя в порядок… Между прочим, разрешите узнать, что Вы имеете против Джорджа?
Миссис Вадингтон потеряла на одно мгновение дар речи и не находила ответа на вопрос. Задайте неожиданно любому человеку вопрос, почему он не любит улитку, гремучую змею или летучую мышь, и он едва ли будет в состоянии моментально анализировать свои чувства и дать логические обоснования своим предрассудкам. Миссис Вадингтон считала свою антипатию к Джорджу Финчу чем-то настолько глубоким, естественным и обоснованным, что это не требовало никаких доказательств и рассуждений. Коротко говоря, она ненавидела Джорджа по той причине, что он был Джордж Финч. Но в данный момент, считаясь с тем, что от нее требовался логический ответ, она была вынуждена напрячь свой мозг, что всегда давалось ей с большим трудом.
– Он художник.
– Рафаэль тоже был художником.
– Я не знаю, о ком вы говорите.
– Я говорю об одном очень великом человеке.
Миссис Вадингтон недоумевающе подняла брови.
– Я совершенно отказываюсь понимать вас, мистер Бимиш! Речь идет об этом молодом человеке с грязным рваным воротником и с разукрашенным глазом, но вы к чему-то переводите разговор на какого-то совершенно незнакомого мне человека, какого-то мистера Рафаэля?
– Я только хотел доказать вам – сухо ответил Гамильтон Бимиш – что звания художника еще недостаточно, чтобы из-за этого осуждать человека, черт возьми!
– А я бы сказала – еще более сухо возразила миссис Вадингтон – что нет никакой надобности чертыхаться!
– А вдобавок ко всему, Джордж дрянной художник.
– Я нисколько не сомневаюсь в том, что он дрянной человек.
– Нет, я хотел сказать – поспешил поправиться Гамильтон Бимиш – что он невероятно скверно рисует, и вряд ли можно, вообще, называть его художником.
– Вы так думаете? – в первый раз за все время открывая рот, произнес Джордж Финч.
– Я убеждена, что Джордж один из величайших художников в мире! – заявила Молли.
– Ничего подобного! – загремел Гамильтон Бимиш. – Он-ничего не стоящий любитель.
– Совершенно верно, – подхватила миссис Вадингтон. И, следовательно, он не может даже надеяться когда-нибудь зарабатывать достаточно на жизнь, занимаясь живописью.
В глазах Гамильтона Бимиша блеснул лукавый огонек.
– И в этом вы видите главное препятствие? – спросил он.
– В чем главное препятствие?
– В том, что Джордж не имеет денег?
– Но, позвольте… – вмешался было Джордж.
– Замолчите! – приказал ему Гамильтон Бимиш. – Я вас спрашиваю, миссис Вадингтон: согласились ли бы вы дать согласие на этот брак, будь мой друг, Джордж Финч, богатым человеком?
– Я считаю это напрасной тратой времени…
– Я прошу ответить на мой вопрос.
– Возможно, что я дала бы свое согласие.
– В таком случае, позвольте сообщить вам – ликующим голосом начал Гамильтон Бимиш – что Джордж Финч чрезвычайно богатый человек. Его дядя Томас, все состояние которого он унаследовал два года тому назад, возглавлял фирму юристов – «Финч, Финч, Финч и Финч». Джордж, дорогой мой, позвольте поздравить вас! Все в порядке! Миссис Вадингтон отказывается от своих возражений…
Миссис Вадингтон фыркнула, но это было фырканье побежденного, над которым взял верх чужой ум.
– Ho, позвольте…
– Нет, не позволю – сказал Гамильтон Бимиш, поднимая руку. – Вы не можете взять обратно свои слова. Вы твердо и определенно заявили, что, будь у Джорджа деньги, вы дали бы ваше согласие на этот брак.
– Я вообще не понимаю, к чему весь этот шум – заявила Молли. – Я так или иначе выйду замуж за Джорджа, что бы ни говорили об этом другие.
Миссис Вадингтон вынуждена была сдать позицию.
– Ну, что ж? Должно быть, мое мнение ничего не значит. По-видимому, со мной здесь нисколько не считаются.
– Мама! – укоризненно воскликнула Молли.
– Мама! – укоризненно повторил за нею Джордж.
– Мама?! – точно эхо повторила миссис Вадингтон и даже вздрогнула, услышав это слово из его уст.
– Теперь, когда все благополучно закончилось, я считаю себя в праве называть вас своей матерью.
– Гм, вот как! – ядовито сказала миссис Вадингтон. – Вы считаете!
– Да, я считаю, – ответил Джордж.
Миссис Вадингтон снова презрительно фыркнула.
– Меня попросту оглушили высокопарными словами и вынудили дать согласие на брак, которого я ни в коем случае не одобряю, – сказала она. – Но разрешите мне сказать вам напоследок: я почти уверена, что этот брак никогда не состоится.
– Почему это не состоится? – полюбопытствовала Молли. – Конечно, состоится. Почему бы нет?
Миссис Вадингтон в сотый раз презрительно фыркнула и продолжала:
– Мистер Финч, будучи хотя ничего не стоящим художником, тем не менее, жил довольно долго в самом сердце Гринич-Вилледжа и ежедневно общался с богемой обоего пола, с людьми, нравственность которых находится под большим сомнением…
– На что вы намекаете? – пожелала узнать Молли.
– Я не намекаю – с достоинством ответила миссис Вадингтон. – Я говорю. И я говорю следующее: не вздумай приходить ко мне и искать у меня сочувствия, когда этот Финч твой окажется человеком, нравственный кодекс которого вполне достоин человека, по собственному выбору поселившегося близ Вашингтон-Сквера. Я снова повторяю: у меня такое предчувствие, что этот брак никогда не состоится. У меня было такое же предчувствие, когда речь шла о моей кузине и об одном молодом человеке по имени Джон Портер. Я сказала тогда: этот брак никогда не состоится. И события показали, что я была права. В тот момент, когда Джон Портер направлялся к алтарю под руку с невестой, его арестовали по обвинению в многоженстве.
Джордж Финч издал звук, который должен был, по-видимому, означать протест. Совладав с собою, он воскликнул:
– Моя нравственность находится вне всякой критики!
– Это вы так говорите, с убийственной иронией возразила миссис Вадингтон.
– Могу вас уверить, что, поскольку это касается женщин, я едва отличаю одну от другой.
– Совершенно верно – сказала миссис Вадингтон. – То же самое говорил Джон Портер, когда ему задали вопрос, зачем он женился на шести разных женщинах.
Гамильтон Бимиш посмотрел на свои часы.
Итак, – начал он – принимая во внимание, что все кончилось благополучно…
– Пока что – прервала его миссис Вадингтон.
– Принимая во внимание, что все кончилось благополучно, невозмутимо повторил Гамильтон Бимиш, – я вынужден буду покинуть вас. Мне необходимо вернуться домой и переодеться. Я сегодня выступаю с докладом на банкете общественно-литературного общества. Молчание, воцарившееся с его уходом, было, наконец, прервано мистером Сигсби Вадингтоном.
– Молли, дорогая – начал он. – Вот насчет жемчужного ожерелья… Считаясь с тем обстоятельством, что этот очаровательный молодой человек оказывается очень богатым, я надеюсь, что ты не станешь продавать ожерелье, не правда ли?
Молли некоторое время размышляла.
– Нет, я все равно продам его. Правду сказать, это ожерелье никогда мне не нравилось. Оно слишком уж бросается в глаза. Я продам его и куплю что-нибудь особенное на вырученные деньги для моего Джорджи. Скажем, целую кучу галстуков, или часов, или автомобилей, или что-нибудь в этом роде. И каждый раз, когда мы будем смотреть на эти вещи, мы будем вспоминать тебя, папочка, дорогой!
– Спасибо – хриплым от напряжения голосом ответил мистер Вадингтон. Спасибо!
– Никогда еще в жизни, – заговорила миссис Вадингтон, вдруг пробуждаясь от состояния полного оцепенения, в котором она находилась в продолжение последних минут, никогда еще в жизни у меня не было такой сильной уверенности, как сейчас, в правдивости своего предсказания.
– О, мама! – воскликнул Джордж Финч.
Гамильтон Бимиш, одевавшийся в передней, вдруг почувствовал, что кто-то тянет его за рукав.
– Э-э-э, послушайте, – сказал Сигсби Вадингтон заглушенным голосом. – Э-э-э, послушайте.
– Что случилось?
– Можете ставить ваши очки об заклад, что кое-что случилось, – быстро прошептал Сигсби Вадингтон. – Э-э-э, послушайте. Мне хотелось бы поговорить с вами. Мне нужен ваш совет.
– Но я очень спешу.
– Когда вы собираетесь ехать на эту самую пирушку вашу?
– Банкет, устраиваемый общественно-литературным обществом – что, по всей вероятности, вы имели в виду, назначен на восемь часов. Я выеду из дома в двадцать минут восьмого.
– В таком случае, не имеет смысла пытаться даже заполучить вас сегодня. Э-э-э, послушайте: завтра вы будете дома?
– Разумеется, буду.
– Ладно – сказал Сигсби Вадингтон.
Глава шестая
– Э-э-э, послушайте – сказал Сигсби Вадингтон.
– Продолжайте – сказал Гамильтон Бимиш.
– Э-э-э, послушайте, – сказал Сигсби Вадингтон.
– Я весь внимание, – сказал Гамильтон Бимиш.
– Э-э-э, послушайте, – сказал Сигсби Вадингтон.
Гамильтон Бимиш нетерпеливо посмотрел на часы. Даже при нормальном состоянии Сигсби Вадингтона его бессмысленный разговор сильно действовал на нервы собеседника, а теперь Бимишу казалось, что этот человек решил испытать до конца степень его выносливости.
– В вашем распоряжении семь минут, – сказал он, держа часы в руках. – По истечении этого срока, я вынужден буду оставить вас. Я сегодня выступаю на банкете, устраиваемом обществом молодых писательниц. Насколько я понимаю, вы явились сюда с целью мне что-то сообщить. Приступайте к делу.
– Э-э-э, послушайте, – сказал Сигсби Вадингтон.
Гамильтон Бимиш крепко закусил губы. Ему приходилось слышать попугаев с более обширным лексиконом. Он чувствовал непреодолимое желание ударить этого человека по голове каким-нибудь очень тяжелым предметом, предпочтительно куском свинцовой трубы.
– Э-э-э, послушайте, – сказал Сигсби Вадингтон. – Должен вам с