Роман на крыше — страница 31 из 48

олели, затылок у него болел. Восторженное настроение, в котором он пустился в Нью-Йорк, уже успело испариться. Коротко говоря, едва ли во всем Нью-Йорке нашелся бы человек, еще менее пригодный для того, чтобы предпринять поиски полисмена по имени Мэрфи. С трудом волоча ноги, добрел он до вокзала и с первым же поездом отправился домой. И вот мы встречаем его здесь, к концу обратного путешествия.

Вадингтон обратил внимание на то, что в доме, к которому он приближался, царила полная тишина. Впрочем, это было вполне понятно, иначе и быть не могло. Венчание давно уже состоялось, а счастливые молодые отправились в свадебное путешествие. И несомненно, гости давным-давно разъехались. Теперь под кровом тихого дома оставалась лишь миссис Вадингтон, которая у себя в будуаре придумывает жгучие ядовитые фразы по адресу своего мужа. Она то дает отставку какому-нибудь лестному эпитету, предпочитая ему другой, еще более едкий, то она приходит к убеждению, что слово «червяк» слишком мягкое выражение для ее мужа, и бросается искать более выразительное слово в энциклопедическом словаре.

Мистер Вадингтон остановился у подъезда, подумывая о том, не искать ли уединения в близлежащем сарае. Однако, его мужество взяло верх. В сарае он не получит ничего выпить, а Вадингтон полагал, что должен какой бы то ни было ценою утолить невыносимую боль истерзанной души. Он открыл дверь, но в тот же миг чуть было не подскочил до потолка, увидев, что какая-то темная фигура вышла из будочки, в которой находился телефонный аппарат.

– Ай! – крикнул Вадингтон.

– Сэр! – отозвалась фигура.

Вадингтон облегченно вздохнул. Это не была его жена, это был только Феррис. А Феррис был именно тот человек, которого ему больше кого-либо хотелось видеть в данную минуту. Никто, кроме Ферриса, не мог бы ему принести чего-нибудь выпить.

– Тсс! – прошептал Сигсби Вадингтон. – Здесь кто-нибудь есть?

– Cэp?

– Где миссис Вадингтон?

– У себя в будуаре, сэр.

Вадингтон так и предполагал.

– В библиотеке кто-нибудь есть?

– Нет, сэр.

– В таком случае, принесите мне туда чего-нибудь выпить, Феррис, и никому не говорите, что видели меня.

– Слушаю, сэр.

Вадингтон поплелся в библиотеку и шлепнулся на диван. В течение нескольких минут он лежал, наслаждаясь покоем. А потом до слуха его донеслось музыкальное дребезжание стаканов. Феррис вошел с подносом в руках.

– Вы не изволили дать мне точных инструкций, сэр – сказал он, – а потому я по своей собственной инициативе принес виски и содовую воду.

Он говорил очень холодным тоном, так как к числу предметов, которых не одобрял Феррис, принадлежал также мистер Вадингтон. Но последний сейчас был в таком настроении, что ему некогда было разбираться в нюансах голоса Ферриса. Он ухватился за графин с виски, и глаза его подернулись дымкой признательности.

– Вы замечательный малый, Феррис!

– Благодарю вас, сэр.

– Вы как-раз такой человек, которому нужно было бы жить в привольных степях Запада, где мужчины – настоящие мужчины!

Феррис только равнодушно повел бровями.

– Больше ничего не прикажете, сэр?

– Больше ничего. Но вы не уходите, Феррис. Расскажите мне все.

– Что именно интересует вас, сэр?

– Ну, разумеется, венчание. Я никак не мог присутствовать. У меня было чрезвычайно важное дело в Нью-Йорке. Да, Феррис я никак не мог присутствовать. У меня было чрезвычайно важное дело в Нью-Йорке.

– Вот как, сэр?

– Очень важное дело, Феррис. Никак не мог отложить его. Ну, как прошло венчание, хорошо?

– Не совсем, сэр.

– То есть, как это не совсем?

– Никакого венчания, не было, сэр.

* * *

Мистер Вадингтон привскочил с дивана и сел. Этот Феррис, очевидно, болтал глупости, а Вадингтон, вернувшись домой после многих весьма томительных часов, проведенных в Нью-Йорке, отнюдь не был расположен к тому, чтобы выслушивать пустые глупости.

– То-есть, как это не было венчания?

– Вот так, сэр. Не было.

– А почему не было?

– В последнюю минуту случилась маленькая задержка, сэр.

– Уж не сломал ли себе ногу пастор?

– Нет, сэр. Пастор и в данную минуту так же здоров, как был в момент прибытия сюда. Задержка, о которой я говорю, была вызвана молодой женщиной, вбежавшей столовую, где собрались все гости, и вызвавшей немалую суматоху, объявив себя старой подружкой жениха. Глаза мистера Вадингтона, казалось, сейчас выскочат из орбит.

– Расскажите мне все подробно, – попросил он.

Феррис устремил -взгляд на стенку позади мистера Вадингтона и начал:

– Я лично не присутствовал при этой церемонии, сэр. Но один из моих сослуживцев, случайно оказавшийся у дверей, передал мне потом все подробности. По его словам, едва молодые собрались идти в церковь, из сада вбежала в зал какая-то молодая женщина и, остановившись в дверях, воскликнула: «О, Джордж, Джордж! Зачем ты покинул меня? Твое место не здесь с этой девушкой! Твое место возле меня, возле женщины, которую ты обольстил!» Поскольку я мог понять, она обращалась к мистеру Финчу.

Глаза мистера Вадингтона уже до такой степени вылезли из орбит, что достаточно было бы одного прикосновения, и они вывалились бы окончательно.

– Святые угодники! – воскликнул он. – И что же случилось после этого?

– Как мне сказали, произошло невероятное смятение и поднялся шум. Жених был ошеломлен и довольно энергично протестовал, утверждая, что это не более как ошибка. Миссис Вадингтон ответила на это, что она ничего другого и не ждала. Мисс Вадингтон была, по-видимому, чрезвычайно потрясена. И, конечно, гости тоже были немало смущены.

– Едва ли можно их винить за это.

– Конечно, нельзя, сэр.

– А потом?

– На молодую женщину стали наседать с расспросами, но она, очевидно, находилась в чрезвычайно нервном состоянии и что-то кричала, как передавали мне, и ломала руки. Она, шатаясь, прошла через комнату и упала без сознания у стола, на котором были разложены свадебные подарки. Но она почти тотчас же пришла в себя и с криком: «Воздуху, воздуху! Я хочу воздуху!» – так же быстро выбежала в сад. И, насколько я понимаю, сэр, никто больше не видел ее. – Что же дальше?

– Миссис Вадингтон категорически заявила, что венчание не состоится. Гости вернулись в Нью-Йорк. Мистер Финч долго протестовал, хотя слуга, передававший мне о случившемся, не в состоянии был разобрать, что он говорил. Но, по-видимому, его слова были неубедительны и бессвязны. Вскоре он тоже уехал. Миссис Вадингтон уединилась в своем будуаре вместе с мисс Вадингтон и вот уже сколько времени не показывалась. Чрезвычайно неприятная история, сэр. В Англии ничего подобного не случилось бы.

Как ни прискорбно передать подобный факт, но, придя в себя, Сигсби Вадингтон в первый момент испытал чувство облегчения. Его занимал отнюдь не вопрос о разбитом счастье двух любящих сердец и не жалость к бедной женщине, сыгравшей такую роль в этой трагедии. Больше всего, яснее всего другого сознавал он одно: в конце – концов, ему нечего было бояться теперь жены. Его отсутствие осталось, наверное, незамеченным, и строгий выговор, которого он с ужасом дожидался, теперь минует его. Но вдруг в голове у него блеснула мысль, которая моментально разогнала чувство удовлетворения, вызванное душевным огорчением.

– А не можете ли вы описать мне женщину, которая вызвала всю эту суматоху?

– Как мне передавали, у нее маленькая, но довольно изящная фигурка, слегка вздернутый носик и выразительные черные глаза, сэр.

– Боже ты мой! – вырвалось у Вадингтона.

Он вскочил на ноги, совершенно пренебрегая ноющей болью, которую он ощущал в них, и быстро выбежал из комнаты. Едва очутившись в столовой, он повернул выключатель и стрелою кинулся к столу, на котором были разложены свадебные подарки. С первого взгляда казалось, что все было на месте, но почти тотчас же мистер Вадингтон убедился, насколько его подозрения были обоснованы. Футляр с жемчужным ожерельем исчез!

Глава тринадцатая

Одним из главных достоинств мыслящего человека является умение находить хорошие стороны даже в крупных неприятностях. До сих пор Сигсби Вадингтон был совершенно лишен этой способности, но в настоящую минуту, благодаря, возможно, тому обстоятельству, что он влил в себя довольно изрядное количество сода-виски, он вдруг с поразительной ясностью отдал себе отчет в том, что исчезновение ожерелья из поддельного жемчуга является наилучшим разрешением вопроса, на какое только он мог надеяться. Правда, в его первоначальный план не входило намерение дарить своей молодой сообщнице жемчужное ожерелье. Он никак не предполагал, что она воспользуется им для себя. Но теперь, раз уж это случилось, то зачем тревожиться из-за пустяков? Важно лишь одно: ожерелье исчезло; и если смотреть в корень вещей, то разве не к этому стремился он сам все время? Иными словами, это означало следующее: когда шум и суматоха улягутся, у него останутся в кармане триста долларов чистоганом. А если он когда-нибудь встретит этого полисмена, и окажется, что тот ничего еще не слыхал об изумительной вести, переданной Вадингтону «Объединенными фабриками мясных консервов», то, пожалуй… Когда Вадингтон дошел до этого пункта, он вдруг прервал свои размышления и издал возглас изумления. Дело в том, что перед его глазами огромными огненными буквами вдруг обрисовалось одно чудодейственное слово:

ГАЛАГЕР

Сигсби Вадингтон несколько раз повернулся вокруг себя, точно вокруг оси. Галагер! Ну, конечно, это самое имя! Вовсе не Мэлькаи, не Гаррити и не Мэрфи, а Галагер. Как случалось нередко и до того с многими другими, Сигсби Вадингтон вслух обозвал себя тупоголовым ослом за то, что он позволил памяти сыграть над собой такой трюк. И с какой только стати разыскивал он каких-то Мэлькаи, Гаррити и Мэрфи, когда человек, который ему нужен был, назывался Галагер? Только зря потерял столько времени.

Но и теперь не было поздно. Если немедленно поехать в Нью-Йорк и снова приняться за поиски, то все еще может разрешиться благополучно. И тем более, что сама судьба, как он это ясно видел сейчас, посылала ему на редкость удачный предлог для поездки в Нью-Йорк. В такую критическую минуту, когда из дому похищено драгоценное жемчужное ожерелье, было абсолютно необходимо, чтобы человек, с холодным рассудком и способный ясно мыслить, сел в поезд и поспешил в Нью-Йорк в главное полицейское управление, чтобы там изложить все факты. – Чудесно! – сказал мистер Вадингтон, обращаясь к своей бессмертной душе, и с легким сердцем, хотя с отяжелевшими ногами, он направился в будуар жены.