Это зрелище принудило ее остановиться. Чтобы быть точнее, мы даже скажем, что от этого зрелища кровь застыла у нее в жилах. У миссис Вадингтон были все основания для того, чтобы прийти в ужас. Те из читателей этой повести, которым приходилось когда-нибудь сыпать перец в глаза полицейским и лазать по запасным лестницам, наверное знают, что лестницы этого рода имеют один колоссальный недостаток: они совершенно открыты для глаз. И миссис Вадингтон понимала, что полицейский может в любую минуту подняться на крышу и заглянуть вниз. Обмануть же его, притворившись грязным ведром для мусора или бутылкой из-под молока, это было не по силам даже для миссис Вадингтон.
Инстинкт самосохранения не только обостряет наш мозг, заставляя его быстрее работать, но также притупляет наши понятия о нравственности. То же повторилось в данном случае с миссис Вадингтон. Ее интенсивно работавший рассудок в мгновение ока подсказал ей, что стоит ей залезть в окошко, возле которого она сейчас находится, и она тотчас же будет скрыта от человеческих взоров. Притупленное понятие о нравственности отказывалось принимать во внимание то обстоятельство, что вторжение в чужое окошко было равносильно тому, что полицейский называл «насильственным проникновением в чужое жилье». К тому же следует помнить, что миссис Вадингтон уже однажды вторглась в этот вечер в чужую квартиру, а, как известно, аппетит приходит во время еды. А потому, спустя десять секунд, миссис Вадингтон снова ощупью пробиралась в темноте в чьей-то квартире.
Резко выраженный запах сала, мокрых полотенец и капусты ясно говорил о том, что комната, в которой она сейчас находится, служит кому-то кухней. Но кругом царил такой мрак, что не видать было своих пальцев, поднятых к глазам. Единственно, что случайно обнаружила миссис Вадингтон в кухне, это-швабра, да и то обнаружила лишь потому, что наступила на швабру, ручка которой очень больно стукнула ее по лбу.
– Ай! – вырвалось у миссис Вадингтон.
Она отнюдь не намеревалась выражать вслух своих мыслей по поводу столь неприятного инцидента, ибо люди, которые во тьме крадутся по чужим кухням, должны хранить молчание и соблюдать крайнюю осторожность. Но внезапная боль до такой степени дала себя знать, что миссис Вадингтон не в состоянии была скрыть своего мнения по этому поводу. И, к ужасу своему, она обнаружила немедленно, что ее голос не остался неуслышанным. В глубоком мраке раздался странный звук, точно кто-то вытащил пробку из бутылки, а потом послышался довольно неприятный гортанный голос:
– Кто там?
Миссис Вадингтон остановилась по той простой причине, что ноги ее отказывались двигаться дальше. При подобных обстоятельствах она не обрадовалась бы даже самому музыкальному, самому мелодичному голосу на свете, хотя нет сомнения, что мягкий, сочувственный голос не вызвал бы в ее душе столько тревоги и страха. Но в данном случае голос, казалось, исходил из груди человека, лишенного всякого представления о жалости. Скрипучий, зловещий голос! Голос, заставивший миссис Вадингтон невольно вспомнить огромные заголовки, под которыми в газетах всегда описывались кошмарные убийства. Она уже видела в воображении:
ЖЕНЩИНА ИЗ ОБЩЕСТВА НАЙДЕНА УБИТОЙ НА КУХНЕ
– Кто там?
ТЕЛО, РАЗРУБЛЕННОЕ НА МЕЛКИЕ ЧАСТИ ПОД РАКОВИНОЙ
– Кто там?
КРОВАВЫЙ СЛЕД НАВОДИТ СЫЩИКОВ НА МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ
– Кто там?
Миссис Вадингтон с трудом проглотила слюну и, запинаясь, пролепетала:
– Это я, миссис Вадингтон.
Случись сейчас мистеру Вадингтону услышать ее, он был бы изумлен: так вкрадчиво и мягко звучал голос его жены!
– Кто там?
– Я, миссис Вадингтон с Семьдесят Девятой улицы. Я прошу прощения за столь странное поведение.
– Кто там?
К ужасу миссис Вадингтон стала примешиваться доля досады и недоумения. Она всегда чувствовала раздражение, когда ей приходилось иметь дело с глухими, так как, будучи женщиной нетерпеливой и властной, она придерживалась того мнения, что всякий человек может великолепно слышать, если приложит к тому должные старания. Она, повысила, однако, голос и довольно сухо ответила.
– Я уже сказала вам, что я – миссис Вадингтон с Семь…
– Не угодно ли фисташек? – прервал ее тот же голос, переходя на другую тему.
Миссис Вадингтон с такой силой щелкнула зубами, что этот звук раздался по всей комнате. Все другие ощущения, временно владевшие ею, быстро отошли на задний план, уступив место бешеной ярости. Едва ли можно придумать что-нибудь более унизительное для заносчивой и надменной женщины, чем внезапное открытие, что она потеряла несколько минут времени на разговор…с попугаем. И только то обстоятельство, что миссис Вадингтон не могла из-за непроглядной тьмы обнаружить несносную птицу, избавило последнюю от весьма роковых неприятностей. Случись миссис Вадингтон встретиться с ней грудь с грудью, попугаю, наверное, пришлось бы плохо.
– Бррр! – вырвалось у нее, и в этом звуке вылилось все негодование, накопившееся в ее душе.
И, не обращая внимания на просьбу попугая – как неуместно и бестактно! – «почесать попке голову», миссис Вадингтон двинулась вперед, надеясь наткнуться на дверь. Она снова уже пришла в себя, и реакция после пережитого страха совершенно испарилась. Миссис Вадингтон подвигалась довольно быстро и уверенно и, найдя дверь, открыла ее. Но там было еще темнее, хотя не завешенное окошко давало возможность разглядеть комнату. Очевидно, это была гостиная. В одном углу комнаты стоял огромный диван с высокой спинкой, в другом – возвышался высокий письменный стол. На густом мягком ковре стояли вразброску кресла, в любое из которых при других обстоятельствах миссис Вадингтон опустилась бы, чтобы дать передохнуть своему измученному телу. Но, несмотря на то, что ноги у нее ныли и, по натуре, она не была женщиной, способной долгое время стоять, она, тем не менее, боролась с искушением, предлагавшим ей присесть. Благоразумие подсказывало ей, что сейчас не время делать передышку. Нужно было действовать, и действовать, не мешкая.
Миссис Вадингтон направилась к двери, которая, как и следовало ожидать, вела в коридор, а оттуда направилась к выходу. Она очутилась уже у самой двери, как вдруг до слуха ее донеслось «клик-клик» французского замка. Миссис Вадингтон не стала долго думать. Спокойствие, которое воцарилось было в ее душе, снова уступило место паническому страху. Она стрелой кинулась назад в гостиную, в несколько прыжков очутилась возле огромного дивана и тотчас же опустилась позади его высокой спинки, стараясь не дышать слишком громко.
– Вы долго ждали меня? – спросил чей-то голос, обращаясь к невидимому собеседнику.
Этот голос ничего не говорил миссис Вадингтон. Но тот, который прозвучал в ответ, был до того знаком ей, что она вся застыла и слушала, еле веря своим ушам. Этот голос принадлежал Феррису. И действительно, не кто иной, как Феррис, стоял в гостиной, тогда как ему следовало сейчас находиться у смертного ложа близкого родственника.
– Довольно долго, сэр. И это ничего не значит, сэр.
– Что вы хотели мне сказать?
– Если я не ошибаюсь, сэр, я имею честь говорить с мистером Бифэном, главным редактором «Городского Сплетника»?
– Он самый. Говорите быстро. Я через минуту должен уйти.
– Насколько я понимаю, мистер Бифэн «Городской Сплетник» охотно принимает и оплачивает заметки, имеющие касательство к жизни высшего общества в Нью-Йорке? У меня как-раз есть такая заметка.
– О чем это?
– О моей хозяйке – миссис Вадингтон, сэр.
– Что она такое сделала?
– Это целая история, сэр!
– В таком случае мне некогда слушать вас.
– Речь идет о сенсационном приключении во время венчания падчерицы миссис Вадингтон…
– Разве венчание не состоялось?
– Нет, сэр. Обстоятельства, воспрепятствовавшие венчанию, были следующие…
Мистер Бифэн издал вдруг какое-то восклицание. По всей вероятности, он взглянул на часы и был поражен быстрым полетом времени.
– Я должен бежать – сказал он. – Я условился встретиться с одним человеком в отеле «Альгонклин». Приходите ко мне в редакцию завтра.
– Едва ли это будет возможно, сэр, так как…
– В таком случае, слушайте, что я вам скажу. Писать вам когда-нибудь приходится?
– Так точно, сэр. У себя на родине я довольно часто помещал маленькие статейки в местном журнале, и наш викарий очень тепло отзывался о них.
– В таком случае, садитесь вот сюда, к столу, и изложите все на бумаге, а я уж потом все это отшлифую, как полагается. Через час я буду обратно. Если хотите, ждите меня.
– Очень хорошо, сэр. А как насчет вознаграждения, сэр?
– Об этом мы после поговорим.
– Очень хорошо, сэр.
Мистер Бифэн вышел из комнаты. Послышался какой-то шорох, – очевидно, он доносился из спальни мистера Бифэна, где последний что-то такое искал. А по том выходная дверь захлопнулась, и в квартире воцарилась мертвая тишина.
Миссис Вадингтон продолжала сидеть – вернее, лежать – позади высокого дивана. Был такой момент немедленно после ухода мистера Бифэна, когда она наполовину поднялась, было, и уже намеревалась встретиться лицом к лицу со своим предателем – слугой, чтобы сообщить ему, что он больше у нее не служит. Но, по здравом размышлении, она воздержалась от подобного поступка. Как ни приятно было представить себе, что вот она поднимется, высунет голову над спинкой дивана и будет с наслаждением смотреть на этого несчастного, испепелив его взглядом, положение, однако, было таково, что временно приходилось воздерживаться. Миссис Вадингтон осталась на том же месте, а чтобы убить время, стала придумывать всевозможные способы для облегчения страданий, причиняемых ей одеревеневшими ногами.
С противоположного конца комнаты, где стоял письменный стол, доносилось чуть слышное скрипение пера. Феррис, очевидно, намеревался честно выполнить возложенную на него задачу и мобилизовал всю свою энергию. Он, по-видимому, принадлежал к числу тех писателей, которые, подобно Флоберу, не щадят себя в поисках ясного слога и готовы исправлять написанное без конца, пока не удовлетворят полностью свою художественную душу. Несчастной миссис Вадингтон казалось, что ее муки никогда не кончатся. Но в таком городе, как Нью-Йорк, нельзя ожидать, чтобы мастер своего дела имел возможность надолго сосредоточиться на своей работе, не будучи кем-либо или чем-нибудь прерванным. Могильную тишину вдруг прорезало резкое дребезжание телефонного аппарата, и впервые за довольно долгий срок миссис Вадингтон получила некоторое удовольствие: телефон находился не в самой комнате, а где-то по соседству. Она пережила в эту минуту нечто в роде бешеной радости, знакомой лишь заключенным, которым объявляют об освобождении из тюрьмы. Вот с таким чувством миссис Вадингтон прислушивалась к тому, как Феррис поднимается со стула. И вскоре до ее слуха донесся спокойный, размеренный голос ее слуги, сообщавшего кому-то, что мистера Бифэна сейчас нет дома.