– Но…
– …и снимите с себя часть вашей одежды.
– Что?
– Если кто-нибудь войдет туда, скажите, что Джордж Финч сдал вам на время свою квартиру и вы одеваетесь, собираясь идти ужинать. Я, тем временем, постараюсь пробраться в свою квартиру и через несколько минут вернусь сюда, чтобы узнать, готовы ли вы.
Девушка смотрела на него с обожанием во взоре. Одно из утешений, которые выпадают на долю людей с умом, это-сознание, что в критическую минуту ничто в такой степени не манит к себе женское сердце, как гениальный мозг. Женщины позволяют себе в обычное время смотреть с обожанием на красивых мужчин, тосковать по ничтожествам, которые могут похвастать лишь знанием первых трех па чарльстона. Но стоит лишь обстоятельствам сложиться чуть-чуть не так, стоит лишь внезапно обнаружиться опасности, и кто тогда выплывет на свет? Кто тогда становится героем минуты? Ну, конечно, человек с умом, человек с здравым смыслом, человек с рассудком. – Джим! – воскликнула девушка. – Вот это здорово!
– Совершенно верно.
– Это замечательно придумано!
– Вы совершенно правы. Торопитесь, нельзя терять ни минуты времени.
Вот каким образом случилось, что Джорджу Финчу, так уютно и удобно устроившемуся под кроватью, был нанесен удар (несмотря на то, что он к этому времени стал уже свыкаться с ударами судьбы), который, следовало опасаться, посеребрит каждый волос на его бедной голове.
Первое, что Джордж Финч увидел, едва он пришел в себя и освоился со светом после долгого пребывания во мраке, это-женская ножка. На ней был прозрачный чулок, а рядом была еще одна ножка точно в таком же чулке. В продолжение довольно значительного времени эти две ноги, несмотря на их стройность и небольшие размеры, совершенно затмили весь кругозор Джорджа Финча, а потом они исчезли.
За несколько мгновений до этого Джордж, который в силу своей скромности прижался к стене, возможно дальше от женских ног, ничего так страстно не желал, как их исчезновения. Тем не менее, когда они скрылись, он едва сдержался, чтобы не издать испуганный возглас. Дело в том, что ножки, в действительности, не исчезли, а только оказались скрытыми-и скрытыми ничем иным, как какой-то тончайшей прозрачной материей, спустившейся на них сверху. Это было платье, которое имело такой вид, точно его выкроили сказочными ножницами из лунного света и звездной пыли. Случись Джорджу увидеть такое платье в витрине магазина, он пришел бы в восторг. Но одно-любоваться платьем в витрине, а другое – видеть его распластавшимся многоцветной пеной на полу своей собственной спальни. Лицо Джорджа вспыхнуло таким румянцем, что надо только удивляться, как не загорелся ковер, к которому он прижался лицом. Он закрыл глаза и стиснул зубы.
«Что же это такое? – спрашивал он себя. – Конец или только начало?»
– Да? – услышал он внезапно чей-то голос.
Джордж так порывисто потянул назад голову, что оставалось лишь удивляться, как она не отделилась от его весьма тщедушной шеи. Он понял тотчас же, что услышанный им голос был ответом на чей-то резкий и уверенный стук в дверь. Он даже готов был биться об заклад, что такой звук могла произвести только дубинка полицейского. И следом за резким и уверенным стуком послышалось резкое и авторитетное приказание:
– Откройте-ка там!
Очевидно, эти ножки принадлежали женщине со смекалкой, ибо она ответила:
– Нет, не открою! Я одеваюсь.
– Кто вы такая?
– Кто вы такой?
– Не ваше дело, кто я!
– В таком случае, не ваше дело, кто я!
Наступила пауза. Джорджу Финчу, игравшему роль беспристрастного судьи, казалось, что в разыгравшемся диалоге все преимущества были как будто на стороне ножек.
– Что вы там делаете? – снова послышался тот же вопрос.
– Я уже говорила вам, что одеваюсь.
Снова наступила пауза. Но вскоре в этот горячий спор вмешался кто-то третий, резко спросивший:
– В чем дело?
Джордж тотчас же узнал своего старого друга.
– Гэровэй, – начал Гамильтон Бимиш, и в голосе его, звучавшем сурово, чувствовалась глубокая досада, – какого дьявола вы околачиваетесь тут у дверей молодой женщины? Черт возьми! – продолжал он, повышая тон. – Хотел бы я знать, в чем заключаются обязанности нью-йоркской полиции! По-видимому, у них бесконечно много досуга, который они проводят, рыская по чужим квартирам и приставая к женщинам! Понимаете ли, вы, что девушка, которая находится там, моя невеста, и она сейчас одевается, собираясь идти ужинать со мной в ресторан?
Как и всегда бывало в таких случаях, полицейский Гэровэй оказался уничтоженным логикой и последовательностью гениального человека.
– Мне очень жаль, что так случилось, мистер Бимиш.
– Я рад это слышать. Но все-таки, хотел бы я знать, что вы тут делаете?
– Видите ли, там, внизу, в саду «Фиолетового цыпленка» произошла… э-э-э… небольшая суматоха и на меня было совершено нападение. Злоумышленником оказался не кто иной, как мистер Финч, и я последовал за ним сюда по запасной пожарной лестнице…
– Мистер Финч? Да вы никак бредите, Гэровэй! Мистер Финч уехал в свадебное путешествие. Он был так добр и сдал свою квартиру на некоторое время моей невесте.
– Помилуйте, мистер Бимиш, я всего лишь несколько минут тому назад разговаривал с ним. Мы сидели с ним за одним столиком.
– Вздор!
– Ножки вместе с скрывавшим их платьем исчезли, снова очистив поле зрения Джорджа Финча, который услышал, что дверь его спальни отворилась.
– Что нужно этому человеку, Джимми?
– Больше чего-либо другого ему нужно обратиться к врачу! – последовал ответ Гамильтона Бимиша. – Он говорит, что видел недавно Джорджа Финча.
– Но Джордж находится сейчас за много миль отсюда.
– Совершенно верно. Вы готовы, дорогая? В таком случае мы пойдем ужинать. Послушайтесь моего совета, Гэровэй, и примите брому, – предпочтительнее в сельтерской воде. Пройдите ко мне, и я вам дам порошок. Я рекомендовал бы вам, приняв порошок, растянуться на время на диване и хорошенько отдохнуть. Я подозреваю, что вы слишком долго напрягали свой мозг работой над поэмой. А кто это вам поставил фонарь под глазом?
– Я бы сам хотел это знать – глухим голосом ответил полицейский. – Кто-то нанес мне удар во время облавы в «Фиолетовом Цыпленке». Мне накинули на голову скатерть, а потому я не мог установить личности нападающего. Но, если я найду его, я его так угощу, что он будет рассказывать об этом своим внукам и правнукам.
– Скатерть?
– Совершенно верно, мистер Бимиш. Скатерть. А когда я пытался высвободиться из-под нее, кто-то треснул меня в глаз, по-видимому, чайником.
– Почему вы думаете, что это был чайник?
– Он лежал возле меня, когда я сорвал с головы скатерть.
– А! Ну тогда, конечно! – сказал Гамильтон Бимиш, подводя итог разговору. – Я надеюсь, Гэровэй, что это послужит вам уроком и вы дадите впредь обет не бывать в таких местах, как «Фиолетовый Цыпленок». Благодарите бога, что вы так легко отделались! Могло еще случиться, что они вас заставили бы там есть их сыр. Поверьте мне, что это куда хуже! Пойдемте со мной, Гэровэй, я постараюсь помочь вам, чем только смогу.
Джордж Финч оставался в своем убежище. Если бы он знал лучшее место, он направился бы туда. Но лучшего места сейчас не существовало. Джордж не стал бы утверждать, что ему было особенно удобно лежать под кроватью, где пыль щекотала его ноздри и откуда-то дуло ему прямо в левое ухо. Но при данных условиях ничего другого не оставалось делать.
Человеку, не умеющему летать, представлялось лишь два пути, чтобы покинуть эту крышу: либо спустившись по запасной лестнице, рискуя попасть прямо в объятия какого-нибудь полицейского, либо попытавшись прокрасться вниз по главной лестнице, опять-таки рискуя наскочить на пылающего местью Гэровэя. Правда, Гамильтон Бимиш рекомендовал этому достойному блюстителю порядка растянуться на диване после того, как он примет брому. Но кто мог ручаться за то, что Гэровэй последует его совету? Вполне возможно, что он даже в настоящий момент сторожит лестницу. И, вспомнив внешность этого человека, а равно и злобу, с которой он выражался о своем обидчике, Джордж решил, что риск, пожалуй, слишком велик. Каковы бы ни были недостатки маленького гнездышка под кроватью в смысле отсутствия всякого комфорта (особенно, если принять во внимание, что там предстояло провести еще много часов), оно, тем не менее, было наилучшим местом для человека, попавшего в щекотливое положение. А потому Джордж Финч глубже зарылся в свою берлогу и твердо решил убить досуг размышлениями.
Он принялся думать о многих вещах. О своей юности в Ист-Гилеаде и о зрелых годах своих, убитых в Нью-Йорке; о Молли и о том, как он любил ее; о миссис Вадингтон и о том, каким несмываемым пятном она была в великой цепи последних событий; о Гамильтоне Бимише и… изумительно спокойном обращении с полицейским; о полисмене Гэровэе и о его крепкой дубинке; об официанте Джузеппе и о чайнике с синтетическим виски; о почтенном пасторе Вульсе и о его белых чулках. Он даже думал о мистере Сигсби Вадингтоне! Когда человек до такой степени нуждается в пище для ума, что готов даже примириться с Сигсби Вадингтоном, как темой для размышления, то, согласитесь, читатель, он, очевидно, исчерпал уже все свои ресурсы. По-видимому, судьба учла это обстоятельство и послала Джорджу пищу для новых размышлений. Думая о Сигсби Вадингтоне и спрашивая себя, как могла природа создать такого человека, Джордж вдруг стал отдавать себе отчет в приближении чьих-то шагов. Он свернулся клубочком, а уши его зашевелились, как у породистой гончей. Да, шаги! Мало того, шаги человека, направлявшегося, очевидно, прямиком к его убежищу. Волна жалости к самому себе наполнила душу Джорджа Финча. За что судьба была так жестока к нему? Ведь он так мало требований предъявлял к жизни! Он только просил разрешения оставаться спокойно под кроватью и вдыхать там густую пыль. И что же? Каждую минуту кто-нибудь прерывает его покой! Каждую минуту стук-стук-стук! С того самого момента, как он обнаружил это убежище, в его ушах беспрерывно раздавались шаги, точно весь мир превратился в сплошной водоворот человеческих шагов. Но разве это правильно? Разве это справедливо?