— Попробуй снова, — предложил я. — Фантастику, например. Лем, Стругацкие.
Аркашка постучал воблой по ладони, размял, принялся чистить.
— Не, не хочу. Да и не нужно мне это.
— Ерунда, — не сдавался я, — это всем нужно. Ты, главное, попробуй. Сел на диван, открыл книгу. Вчитаешься — и уже не оторвёшь. Всё просто.
— Это тебе просто, а у меня дочка новый телефон просит, а сын в футбол надумал. Ему обувь надо особую и денег, чтобы в область на соревнования ездить. Где тут времени читать?
Он снова потянулся за пивом, а у меня на языке завертелся каверзный вопрос: что ж ты пьёшь безбожно, сын щучий? — вот где время и деньги. Но сдержался. Для нравоучений у него жена есть, а я ему даже не друг.
— Зря, — вздохнул я разочарованно.
— Почему зря?
— Потому…
В душе потихонечку накапливалось раздражение; не люблю этого чувства, ибо следом за ним всегда идёт злость, или даже злоба, а злоба способна натворить дел. Я попробовал сдержать её, облагоразумить, но куда там. Разве удержишь то, что не подчиняется разуму, и слова из меня полезли хлёсткие.
— Да потому! Ты сейчас кто? Простой деревенский Ваня. Весь круг твоего общения замкнулся где-то между продавщицей сельского магазина и быком из колхозного стада. Всё, что тебе надо, это четверть самогона и яблоко на закусь. Телефон дочке? Хрена жаренного! Ты сам-то веришь, что купишь его? Если Нюрка деньги у тебя не заберёт, так ты пропьёшь их к чертям!
Слушая меня, Аркашка вздыхал. Я ждал, что он вскипит, начнёт оправдываться или просто даст мне по морде. Но он вздыхал и ничего больше. Зачем я вообще завёл этот разговор? Никакой Арканя никогда не возьмёт книгу в рука, а слово «библиотека» для него кошмар из школьной реальности, от которой он избавился давно и бесповоротно. А я ему про Лема, про Чехова…
Аркашка дочистил воблу, оторвал себе хвост, остальное подвинул мне.
— На вот, пожуй. С пивом-то вкусней будет, — и неожиданно подмигнул мне хитровато. — Ром, а вот ты со мной ныне пообщался, так ты тоже стал деревенский Ваня?
— С чего вдруг?
— Ну как же, теперь я твой круг общения.
Я усмехнулся. Злоба пошла на убыль, настроение уверенно потянулось вверх, и усмешка расползлась по лицу широкой улыбкой. Я покачал головой: чего завёлся? Ну не читает он книги, и что? Я вон в театры не хожу, так театралы-завсегдатаи теперь должны меня по стенке размазать?
— Ладно, Аркань, забудь. Давай ещё по пиву. И домой. Время уже позднее.
Время и в самом деле перешагнуло сумерки, фонари и глаза заказчика зажглись красным и следовало уходить. Я подумал, может на обратном пути зайти в магазин, купить бутылочку. Аркашка, знаю, не откажется… Нет, не к чему это.
Глава 10
Мои мысли топтались на месте. Несколько дней я просидел над романом, связывая воедино сюжетные линии и словесные конструкции, но ни что мне не нравилось — пошло, скучно, шаблонно. С досады я чуть не грохнул ноутбук о стену. Занесённую руку остановила мысль, что купить новый я не смогу, а возвращаться к перу и бумаге не хочу, поэтому размах, готовый отодвинуть мечту о романе в далёкое будущее, замер на полпути.
Мне нужен совет. Мне нужен хороший дельный совет от человека сведущего и уважаемого. Весь мой опыт в крупной прозе ограничивался парой коротких повестей, где сюжет походил на прямую линию, от которой даже при большом желании сбежать невозможно. Сейчас всё по-иному. Двигаясь последовательно от одного эпизода к другому, я прошёл четыре главы, и с каждой главой настроение моё ухудшалось. А может начать с середины или финала? Уйти от последовательности, чёрт с ней! Где-то я слышал, что некоторые авторы используют подобный приём. Это помогает лучше понять общую идею романа и направить сюжетные линии к одной точке. Однако середина в моих планах виделась большим белым пятном, а финал и вовсе прятался в глубинах вселенной. Мне удалось набросать несколько отдельных сцен, не плохих, в общем-то, но с общей концепцией романа они пока не вязались.
Мне действительно нужен совет. Я взял телефон, набрал номер редакции.
— Геннадий Григорьевич? Здравствуйте. Могу я подъехать?
Зная характер Арбатова, я не сомневался, что в помощи он не откажет. Так и случилось. Я скачал на флешку написанные главы и выкатил мопед на улицу. За калитку выглянула Муська, присела, обвела хвостиком лапки. Прищурилась. Раньше она никогда не провожала меня, а сегодня вдруг вышла. Интересно, к чему это?
Я завёл мопед, поехал. За мелочёвкой свернул на главную дорогу и сразу справа блеснул маячками автомобиль ДПС. Тучный инспектор шагнул вперёд, пробил меня тяжёлым взглядом, но поднимать жезл не стал. Лицо инспектора показалось знакомым. Вспомнились серые образы седой учительницы и девочек, наряжающих ёлку. Ах да, жуткий новогодний рассказ и его толстый автор. Если бы этот инспектор знал моё мнение о его творчестве, то одним взглядом мне не отделаться.
Впрочем, то безвкусие и ординарность, которые мне приходится выслушивать еженедельно на местных литературных собраниях, рано или поздно взорвут меня изнутри и вырвутся наружу. Странно. Странно, что этого не случилось до сих пор. Обычно я не отличаюсь терпимостью. Старею? Мудрею? Наверное, старею, ибо мудрость не мой удел. Разве может мудрый человек бросить всё и уехать чёрт знает куда, повинуясь лишь порыву эмоций?
Я остановился у дверей редакции, заглушил мопед. Со стороны уличного кафе донеслась музыка. Драматический баритон Джо Дассена передавал привет любимой женщине; я постоял, послушал. Мелькнула зелёная косынка. Зойка протирала столики, улыбалась любезно кому-то из прохожих, меня не видела. Я дослушал песню и вошёл в редакцию.
Геннадий Григорьевич стоял у окна, читал с листа бумаги. Письмо. Неужели в редакцию до сих пор приходят письма? Казалось бы, куда быстрее и проще отправить сообщение по интернету, но, видимо, находятся ещё люди, которым достижения цивилизации незнакомы.
Увидев меня, Геннадий Григорьевич приветственно кивнул и указал на стул. Сам остался стоять. Письмо он аккуратно сложил в конверт и убрал во внутренний карман пиджака.
— Итак?
Я положил на стол флешку.
— Вот. Начал писать роман.
Геннадий Григорьевич взял флешку, посмотрел на неё, повертел в пальцах.
— Хорошо, я почитаю. Всё?
Ну и ладно, обещание получено, маленький огонёк надежды в душе затеплился. Теперь можно смело возвращаться домой и ставить богу свечку в благодарность хоть за какое-то мнение, возможно, не самое лицеприятное. Но уходить я не хотел, вернее, не решался. Мои пальцы выбивали на коленях дрожь, левое веко дёргалось, и я чуть наклонился вперёд и опустил голову, чтобы со стороны этого не было видно.
— Для меня это ново, — неуверенно заговорил я. — Раньше я пробовал писать нечто крупное, в размерах двух-трёх авторских листов. Но, знаете, там всё понятно, всё по прямой, да и жанры лёгкие, сплошное действие и никаких размышлений. А сейчас… — я остановился, вздохнул глубоко. Дрожь из пальцев перешла в плечи. — А сейчас… Знаете, я никогда не думал, что смогу взяться за что-то серьёзное. Не за ту развлекаловку, на которую мы ведёмся согласно законам рынка, а именно за что-то серьёзное. Вы меня понимаете?
Геннадий Григорьевич кивнул.
— Вот. Я написал несколько рассказов. Я затрудняюсь отнести их к какому-то жанру. Вы читали их. Там есть всё: драма, трагедия, юмор, лирика. Всего с достатком. Где-то их называют рассказами о жизни. Не знаю, кто придумал такое определение, но мне оно нравится. И вот теперь я решил написать роман. Настоящий роман, где всё то же самое, как в рассказах, но только больше. И знаете, мне страшно. Мне начинает казаться, что всё я делаю не так, не правильно, не интересно, или я просто не могу писать о таких вещах. Таланта не хватает. Я разместил несколько отрывков в интернете, но в ответ, как говориться, тишина. И мне нужно знать ваше мнение. Очень нужно. Я не представляю, к кому бы мог обратиться. Из всех, кого я знаю, вы единственный, ну, может ещё Мария Александровна, — вы единственные люди, у кого есть литературный вкус. Не вкусовщина, где определяющим моментом становится слово «нравится» или собственные убеждения на то, как надо писать, а именно вкус.
Пока я говорил, Арбатов не произнёс ни слова. Он по-прежнему стоял у окна, прислонившись плечом к откосу, и слушал меня спокойно и терпеливо. Терпение присутствовало даже во взгляде и оттого мне казалось, что я говорю полную ерунду. Когда я замолчал, Геннадий Григорьевич наконец-то отошёл от окна, сел за стол и сказал:
— Сколько вы уже написали?
— Четыре главы.
— Это прилично. Прочитать и оценить такой объём дело не одного часа, и даже не одного дня. Вы же не хотите отделаться поверхностной оценкой?
Я не хотел. Мне нужен был детальный разбор с аргументами и собственным мнением, и ответ на главный вопрос, вернее, на два вопроса: что же такое я пытаюсь написать и нужно ли это кому-нибудь?
Я вздохнул. Очень хотелось верить, что это кому-нибудь нужно. Очень. Иначе к чему все эти расстройства, трата времени, надежды, сомнения и прочая нервная дребедень, которая не даёт спокойно стоять, сидеть, лежать, думать. Которая терзает тебя круглые сутки, в любое время дня и ночи, в любой час и в любую секунду. Устал. Как хочется наплевать на всё, закинуть ноутбук за печку, надраться водки и уснуть — без снов, без угрызений. Как ребёнок.
— Я вставил в первую главу один свой рассказик. Ну, не совсем рассказик, так, миниатюрку. Не знаю, правильно это или нет, никогда такого не делал. Да и не знаю, всё это… новое, очень новое…
— Я посмотрю. Вы не беспокойтесь, Роман. И вы, конечно, не против, если я дам почитать ваше произведение Марии Александровне?
— Не против. Наоборот, был бы благодарен за это.
— Тогда на том и сойдёмся. Сейчас многое зависит от времени, а его как раз и не хватает. Катастрофически. Но как только появится «окно», мы почитаем ваш роман, подумаем, обсудим между собой, а потом встретимся и поговорим. Согласны?